Как ранее писала «АГ», Верховный Суд опубликовал Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории Российской Федерации новой коронавирусной инфекции (COVID-19), № 2.
В начале обзора содержится указание на то, какие из разъяснений, содержащихся в первом таком Обзоре ВС РФ, применяются к дням, объявленным нерабочими в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 28 апреля 2020 г. № 294, т.е. с 6 по 8 мая.
Так, к указанным нерабочим дням применяются разъяснения, содержащиеся в Обзоре № 1, в том числе разъяснения по вопросам исчисления процессуальных сроков, их восстановления, исчисления сроков исполнения обязательств и исковой давности, восстановления и приостановления сроков исковой давности, восстановления сроков, предусмотренных законодательством о банкротстве, исчисления сроков вступления в силу постановлений по делам об административных правонарушениях.
Вопросы применения гражданского законодательства
Адвокат АП г. Москвы Анна Минушкина указала, что в разъяснениях по вопросу № 2 обзора ВС уточнил свою позицию о сроке исполнения обязательств применительно к потребительским кредитам. Так, ранее было указано, что нерабочие дни не влияют на срок исполнения обязательств, однако в отношении разъяснений по потребительским кредитов Суд положился на позицию ЦБ РФ о том, что неуплата потребительского кредита в первый период «нерабочих дней» (с 30 марта по 3 апреля) не является просрочкой. Поэтому, по мнению ВС, заемщики могли «добросовестно полагаться» на это разъяснение и не платить. При этом, заметила адвокат, относительно периода с 4 апреля по 30 апреля ЦБ РФ аналогичного разъяснения не представил, в связи с чем кредитные обязательства должны быть исполнены в установленные договором сроки.
По мнению Анны Минушкиной, самыми важными являются те разъяснения ВС РФ, которые касаются предоставления арендных и кредитных каникул, поскольку данные сферы вызывают наибольшее количество вопросов. В частности, ВС РФ были даны разъяснения, касающиеся применения ст. 19 Закона о внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ по вопросам предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций (№ 98-ФЗ).
Анна Минушкина отметила, что в ответе на третий вопрос имеется очень интересный вывод, согласно которому если арендатор не внес арендную плату в размере и в сроки, установленные договором, а арендодатель знал или не мог не знать об осуществлении арендатором деятельности в отрасли, в наибольшей степени пострадавшей от коронавируса, арендодатель информирует арендатора о наличии у него права на предоставление отсрочки в соответствии с Законом № 98-ФЗ. В отсутствие такого информирования арендодатель считается предоставившим арендатору отсрочку.
«Здесь получается, что изначально по Закону № 98-ФЗ арендатор должен был обратиться к арендатору с просьбой об отсрочке, тогда как после разъяснений ВС каждый арендодатель теперь должен самостоятельно выявить всех своих арендаторов, которые в наибольшей степени пострадали от коронавируса, каждого уведомить о его праве на отсрочку и самостоятельно предоставить такую отсрочку в случае, если арендатор уже не оплатил аренду в сроки. Это ставит в неравнозначное положение стороны договора. Более того, получается, что отсрочка по Закону № 98-ФЗ становится автоматической для пострадавших от коронавируса, хотя изначально казалось, что у законодателя не было цели сделать ее таковой», – подчеркнула адвокат.
Более того, добавила она, поскольку Закону № 98-ФЗ уже месяц, остается непонятным, как быть в ситуации, когда арендодатель не уведомил о праве на отсрочку, а арендатор не произвел оплату в сроки, однако следующий очередной платеж произвел вовремя и в двойном размере. «Будет ли считаться, что отсрочка предоставлена? Вероятно, ответ появится после применения разъяснений ВС нижестоящими судами на практике», – заключила Анна Минушкина.
Вместе с тем, указала эксперт, в обзоре все же есть положительный момент и для арендодателя: когда арендатор в действительности не понес потери, несмотря на то, что работает в отрасли, считающейся пострадавшей от коронавируса, тогда требования арендатора об отсрочке могут стать проявлением недобросовестного поведения при условии, если арендодатель докажет, что арендатор не пострадал и очевидно не пострадает, например в случае использования помещения вопреки ограничениям (вопрос № 4).
Адвокат также отметила, что в ответе на вопрос № 5 содержатся разъяснения касаемо уменьшения арендной платы. По ее мнению, их сложно назвать разъяснениями, поскольку указывается на взыскание арендной платы в сниженном размере (если арендатор ранее обращался с просьбой об уменьшении платы и указал это в своих возражениях на иск о взыскании арендной платы), который может определяться с учетом размера, на который обычно снижается арендная плата в сложившейся ситуации. «Получается, что суд должен будет руководствоваться тем, чего в реальности пока не существует. Скорее всего, в первое время суды будут учитывать обращения арендаторов об уменьшении аренды, в частности размер, на который арендатор просил уменьшить, и обоснование такого размера», – предположила она.
Комментируя ответы на вопросы № 3–6, касающиеся аренды, управляющий партнер «Зельдин и партнеры» Михаил Зельдин посчитал, что Верховный Суд не уделил внимание еще одному важному вопросу, проявившемуся в сегодняшней практике: распространяются ли правила об отсрочке и об уменьшении арендной платы на договоры субаренды?
«Исходя из толкования п. 2 ст. 615 ГК РФ должны распространяться. Но возьмем ситуацию, когда субарендатор-организация из списка наиболее пострадавших отраслей арендует помещение у профессиональной управляющей компании, которая пересдает арендуемое у собственника помещение и сама в список пострадавших отраслей не входит. В таких случаях место пострадавшей организации займет уже управляющая компания. Ведь если арендодателю-собственнику должны быть предоставлены компенсирующие неполученные доходы меры поддержки, установленные п. 2 Постановления Правительства № 439 от 3 апреля, то арендодатель-несобственник не только лишен какой-либо поддержки, но и обязан при этом уплачивать собственнику арендную плату своевременно и полном объеме. Мне кажется, что такое положение вещей не вполне соответствует Конституции с точки зрения равенства арендодателей-собственников и арендодателей-несобственников», – полагает Михаил Зельдин.
Вопросы применения законодательства о банкротстве
На вопрос о том, следует ли кредитору должника, в отношении которого действовал мораторий на возбуждение дела о банкротстве, введенный правительством, после прекращения моратория направлять новое уведомление о намерении обратиться в суд с заявлением о банкротстве, если на основании предыдущего уведомления кредитора дело о банкротстве не было возбуждено, ВС ответил утвердительно.
Суд отметил, что согласно абз. 1 п. 2 ст. 9.1 Закона о банкротстве заявления кредиторов о признании должника банкротом, поданные в арбитражный суд в период действия моратория, а также поданные до дня введения моратория, вопрос о принятии которых не был решен арбитражным судом ко дню введения моратория, подлежат возвращению арбитражным судом. По смыслу абз. 3 п. 2 ст. 9.1 Закона о банкротстве, если дело о банкротстве должника, подпадающего под действие моратория, не было возбуждено на день введения моратория, уведомление кредитора о намерении обратиться в суд с заявлением о признании такого должника банкротом утрачивает силу. Признание законодателем уведомлений кредиторов, направленных в преддверии моратория и в период его действия, не имеющими юридической силы (утратившими силу), означает, что после истечения срока действия моратория или после исключения должника из числа лиц, на которых он распространяется, кредитор до обращения в суд с заявлением о признании должника банкротом должен повторно направить уведомление о намерении обратиться с заявлением о банкротстве. Право на инициирование дела о банкротстве может быть реализовано кредитором по истечении 15 календарных дней после опубликования повторного уведомления (п. 21 ст. 7, абз. 9 п. 2 ст. 213.5 Закона о банкротстве).
По мнению адвоката Второй коллегии адвокатов Республики Бурятия Павла Михайлова, в абз. 3 п. 2 ст. 9.1 Закона о банкротстве законодатель не имел в виду, что после истечения срока моратория кредитор должен опубликовать повторное уведомление о намерении инициировать банкротство должника. «На такие рассуждения меня подталкивает абз. 2 п. 2 ст. 9.1 Закона о банкротстве, согласно которому уведомление кредитора, внесенное в ЕФРСБ в период действия моратория, не подлежит размещению до окончания срока действия моратория. Возникает логичный вопрос: а чем подобное уведомление отличается от уведомления, которое успели опубликовать на дату введения моратория? Ничем. Кроме того, здесь возникает еще один вопрос: почему кредитор должен вновь нести расходы на публикацию повторного уведомления после истечения срока моратория при отсутствии противоправного поведения со своей стороны?» – задался вопросами адвокат.
Павел Михайлов считает, что правильнее толковать норму абз. 3 п. 2 ст. 9.1 Закона совместно с абз. 2, а именно: если уведомление было опубликовано на дату введения моратория, то сведения из этого уведомления утрачивают силу на период действия моратория. Кредитор, опубликовавший такое уведомление, вправе обратиться с заявлением о банкротстве должника после истечения 15 дней (как предусмотрено п. 2.1 ст. 7) со дня окончания срока действия моратория.
Также Суд утвердительно ответил на вопрос о том, может ли в период действия моратория по заявлению кредитора возбуждаться дело о банкротстве ликвидируемого должника, на которого распространяется действие моратория.
ВС отметил, что по смыслу п. 1 ст. 9.1 Закона о банкротстве мораторий направлен на защиту должников, пострадавших в результате обстоятельств, послуживших основанием для его введения, предоставление им возможности выйти из сложного положения и вернуться к нормальной хозяйственной деятельности.
В ситуации, когда уполномоченным органом должника – юридического лица принято решение о его ликвидации, не предполагается дальнейшее осуществление ликвидируемой организацией обычной деятельности, характерной для нормального гражданского оборота. Поскольку воля участников (учредителей) такого юридического лица направлена на прекращение существования организации, то в отношении данной организации в силу п. 2 ст. 1 ГК РФ невозможно осуществить мероприятия, нацеленные на ее сохранение. ВС указал, что в связи с этим само по себе отнесение ликвидируемого должника к числу лиц, на которых распространяется действие моратория, не является препятствием для подачи кредитором заявления о признании должника банкротом.
В случае принятия решения о ликвидации сохраняется и обязанность ликвидационной комиссии (ликвидатора) по обращению в суд с заявлением о признании ликвидируемого должника банкротом (п. 3 ст. 9 Закона о банкротстве).
Павел Михайлов назвал данное разъяснение логичным: «Если должник сам принял решение о ликвидации в период моратория, которая неизбежно закончится банкротством при наличии невозможных к погашению долгов, то почему инициировать банкротство не может кредитор». В то же время он обратил внимание на то, что ВС РФ не затронул следующий вопрос о том, вправе ли кредитор инициировать банкротство, если уполномоченный орган должника решил прекратить ликвидацию? По его мнению, недостаточно ясно, что должен делать суд в такой ситуации, а тем более если кредитор успел обратиться с заявлением о банкротстве такого должника, суд принял заявление, а уже после этого уполномоченный орган должника отменил решение о ликвидации.
На вопрос о том, вправе ли кредиторы в период действия моратория направлять исполнительные документы о взыскании денежных средств по требованиям, возникшим до введения моратория, непосредственно в банк или иную кредитную организацию, в которых открыты счета должника, в порядке, установленном законодательством об исполнительном производстве, Суд ответил, что введение в отношении должника моратория означает и невозможность получения взыскателем принудительного исполнения путем предъявления исполнительного документа непосредственно в банк в порядке, установленном ч. 1 ст. 8 Закона об исполнительном производстве.
По мнению Павла Михайлова, разъяснение ВС является очевидным. «Следовало дополнительно затронуть иные связанные с этим вопросы, которые могут возникнуть в практике. Например, если банк списал денежные средства со счета должника, поскольку не знал, что в отношении него действует мораторий, будет ли банк нести ответственность в виде возмещения убытков? Или другой вопрос: должен ли быть удовлетворен иск к банку о взыскании таких убытков, если в период рассмотрения дела мораторий в отношении должника уже прошел? Можно признать, что банк действовал неправомерно. Но в то же время понятно, что по истечении действия моратория должник обязан исполнять решение суда о взыскании с него долга, – указал он. – Кроме того, непонятно, должен ли банк в такой ситуации возвратить исполнительный лист обратно взыскателю или он должен принять его, но исполнить после истечения срока моратория?»
Вопросы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства
Верховный Суд ответил на вопрос о том, что следует понимать в диспозициях ст. 207.1 и 207.2 УК под заведомо ложной информацией и ее распространением под видом достоверных сообщений. По его мнению, это такая информация (сведения, сообщения, данные и т.п.), которая изначально не соответствует действительности, о чем достоверно было известно лицу, ее распространявшему.
Суд указал, что одним из обязательных условий наступления ответственности по ст. 207.1 или 207.2 УК РФ является распространение заведомо ложной информации под видом достоверной. О придании ложной информации вида достоверной могут свидетельствовать, например, формы, способы ее изложения (ссылки на компетентные источники, высказывания публичных лиц и пр.), использование поддельных документов, видео- и аудиозаписей либо документов и записей, имеющих отношение к другим событиям.
Размещение лицом в интернете или иной информационно-телекоммуникационной сети, в частности на своей странице или на странице других пользователей, материала, содержащего ложную информацию (например, видео-, аудио-, графического или текстового), созданного им самим или другим лицом (в том числе репост), может быть квалифицировано по ст. 207.1 или 207.2 УК РФ только в случаях, когда установлено, что лицо действовало с прямым умыслом, сознавало, что размещенная им под видом достоверной информация является ложной, и имело цель довести эту информацию до сведения других лиц.
По мнению адвоката АП г. Москвы Мартина Зарбабяна, ВС обоснованно рекомендует принять во внимание, что не всякое распространение подобной информации образует состав преступления, предусмотренного указанными статьями уголовного кодекса. «В том случае, если лицо добросовестно заблуждается, считая распространяемую информацию соответствующей действительности, ответственность должна исключаться», – подчеркнул он.
Михаил Зельдин посчитал, что, указав на возможные способы придания заведомо ложной информации вида достоверной, Верховный Суд еще больше ограничил возможность применения ст. 207.1 и 207.2 УК РФ.
«Вместе с тем мы не увидели ответа на вопрос о том, чем отличается заведомо ложная информация, являющаяся предметом преступлений, от заведомо недостоверной информации, о которой говорится в ч. 9–11 ст. 13.15 КоАП РФ. Представляется, что заведомо ложная информация – это сами по себе искаженные данные, тогда как заведомо недостоверная информация может заключаться в предоставлении частично достоверной информации, но неполной, искажающей реальный смысл сообщения», – предположил он.
Также ВС разъяснил, что распространение заведомо ложной информации, указанной в диспозициях ст. 207.1 и 207.2 УК РФ, следует признавать публичным, если такая информация адресована группе или неограниченному кругу лиц и выражена в любой доступной для них форме (например, в устной, письменной, с использованием технических средств). При этом вопрос о наличии признака публичности должен разрешаться судами с учетом места, способа, обстановки и других обстоятельств.
При этом, подчеркнул Суд, следует учитывать, что публичный характер распространения заведомо ложной информации может проявляться в использовании для этого средств массовой информации, информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе мессенджеров (WhatsApp, Viber и других), в массовой рассылке электронных сообщений абонентам мобильной связи, распространении такой информации путем выступления на собрании, митинге, распространения листовок, вывешивания плакатов и т.д.
Мартин Зарбабян отметил, что, раскрывая критерии определения признака публичности, ВС РФ воспроизводит тезис, изложенный ранее в своих разъяснениях о преступлениях экстремистской и террористической направленности. «Между тем вопрос о наличии признака публичности распространения информации может вызывать сложности в судебной практике. При этом абстрактность в понимании данного критерия просит, на мой взгляд, уточнения. Все же публичность характеризуется открытостью и доступностью для восприятия неопределенного круга лиц», – заметил адвокат.
На вопрос № 14 о том, что применительно к ч. 1 ст. 236 УК РФ следует понимать под «массовым заболеванием или отравлением людей» либо «созданием угрозы наступления таких последствий», Суд ответил, что с учетом того, что данный признак преступления является оценочным, при решении вопроса об отнесении заболевания или отравления к массовому следует принимать во внимание не только количество заболевших или получивших отравление людей, но и тяжесть заболевания (отравления). Для определения масштабов заболевания или отравления суд вправе привлечь соответствующих специалистов, например представителей федеральных органов исполнительной власти, уполномоченных осуществлять государственный санитарно-эпидемиологический надзор или надзор в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека.
ВС заметил, что уголовная ответственность за нарушение санитарно-эпидемиологических правил, создавшее угрозу наступления таких последствий, может наступать только в случае реальности этой угрозы, когда массовое заболевание или отравление людей не произошло лишь в результате вовремя принятых органами государственной власти, местного самоуправления, медицинскими работниками и другими лицами мер, направленных на предотвращение распространения заболевания (отравления), или в результате иных обстоятельств, независящих от воли лица, нарушившего указанные правила.
«Бланкетный характер ст. 236 УК с учетом настоящих разъяснений потребует для констатации таких оценочных признаков, как “массовость” заболевания (отравления) и “реальность угрозы”, участия лиц, обладающих специальными познаниями, при расследовании и рассмотрении соответствующих дел», – заметил Мартин Зарбабян.
Также ВС разъяснил, как следует разграничивать уголовную ответственность по ч. 2 ст. 236 УК РФ и административную ответственность по ч. 3 ст. 6.3 КоАП. Так, административная ответственность наступает лишь в тех случаях, когда действия (бездействие) правонарушителя не содержат уголовно наказуемого деяния. В связи с тем, что за нарушение физическим лицом санитарно-эпидемиологических правил, повлекшее по неосторожности смерть человека, предусмотрена уголовная ответственность, в случае наступления последствий в виде смерти человека действия (бездействие) виновного следует квалифицировать по ч. 2 ст. 236 УК. Если в результате действий (бездействия), составляющих объективную сторону административного правонарушения, предусмотренного ч. 3 ст. 6.3 КоАП, наступили последствия в виде причинения вреда здоровью человека (одного человека или нескольких лиц), то содеянное полностью охватывается составом данного административного правонарушения.
«В данном случае Верховным Судом сделаны попытки устранения неоправданной конкуренции между нормами ч. 2 ст. 236 УК и ч. 3 ст. 6.3 КоАП, связанной с недостатками юридической техники», – посчитал Мартин Зарбабян.
Кроме того, ВС положительно ответил на вопрос о том, возможно ли в период действия ограничительных мер, связанных с противодействием распространению коронавируса, рассмотрение судами уголовных дел и материалов с использованием систем видео-конференц-связи.
«Рассмотрение уголовных дел с использованием видео-конференц-связи в период распространения новой коронавирусной инфекции предписывает адаптацию Уголовно-процессуального кодекса к сегодняшним условиям. Иное означало бы, что ВС РФ данным разъяснением стремится восполнить отсутствие соответствующих норм, тем самым де-факто осуществляя правотворческую деятельность», – указал адвокат.
Суд также указал на возможность отнести к материалам, требующим безотлагательного рассмотрения, ходатайства органов предварительного расследования о наложении ареста на имущество и продлении срока ареста этого имущества.
По мнению Мартина Зарбабяна, сложно не согласиться с данным утверждением, поскольку вопрос о наложении ареста на имущество в уголовном процессе исходя из своей природы, так же как и принятие обеспечительных мер в цивилистическом процессе, требует срочного рассмотрения.
Утвердительно ВС ответил и на вопрос о том, подлежат ли безотлагательному рассмотрению судами ходатайства осужденных и их защитников, представления учреждений или органов, исполняющих наказание, об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания в соответствии со ст. 79 УК РФ, о замене неотбытой части наказания более мягким видом наказания в соответствии со ст. 80 УК РФ, об освобождении от наказания в связи с болезнью осужденного в соответствии со ст. 81 УК. По мнению Суда, данное право не может быть ограничено какими-либо обстоятельствами, в том числе связанными с распространением коронавируса.
Адвокат заметил, что выраженная Верховным Судом мысль в полной мере корреспондируется с правовыми позициями КС РФ и нормами международного права о незыблемости права осужденного добиваться смягчения наказания вплоть до полного снятия существующих ограничений в свободах.
Также ВС заметил, что решение об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или о продлении срока действия данной меры пресечения в отношении лица, подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления небольшой тяжести, может быть принято судом лишь в исключительных случаях. Причем наличие обстоятельств, предусмотренных ч. 1 ст. 108 УПК, само по себе не является безусловным основанием для удовлетворения ходатайства органов предварительного расследования. При принятии решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или о продлении срока действия данной меры пресечения в отношении лица, подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления небольшой тяжести, суд в условиях распространения на территории России коронавируса наряду с другими обстоятельствами вправе также учитывать и факт проведения карантинных мероприятий в изоляторах временного содержания и следственных изоляторах.
«Нахождение лица под стражей в период COVID-19 – это не только процессуальный вопрос, но и вопрос социальной ответственности. Представляется мне, что позиция ВС РФ обусловлена общественным запросом на гуманность и является своего рода очередным посылом к судам нижестоящих инстанций о недопустимости формализма при избрании и продлении срока действия указанной меры пресечения», – указал Мартин Зарбабян.
Вопросы применения законодательства об административных правонарушениях
В ответе на вопрос № 20 Суд заметил, что проведение административного расследования по делам об административных правонарушениях, предусмотренных ст. 6.3 и 20.6.1 КоАП, не является обязательным.
ВС отрицательно ответил на вопрос о том, образуют ли объективную сторону состава административного правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 12.7 КоАП, действия водителя транспортного средства, выразившиеся в управлении ТС при наличии у него водительского удостоверения, срок действия которого истек 1 февраля 2020 г. или в иной день после указанной даты.
В заключение Мартин Зарбабян отметил, что «коронавирусные» обзоры как формы фиксации правовых позиций в большей степени представляют собой официальные средства коммуникации ВС РФ с нижестоящими судебными инстанциями в период пандемии, а не классические разъяснения порядка применения и толкования норм права на примере конкретных дел.
