Адвокатское кредо Генриха Падвы
20 февраля исполняется 90 лет адвокату, чье имя уже несколько десятилетий остается одним из символов российской адвокатуры. Одержанных им судебных побед, наверное, хватило было на дюжину блестящих адвокатских карьер. А вклад мэтра в укрепление авторитета корпорации сложно переоценить даже при самом большом желании. Сегодня, как и без малого 70 лет подряд, Генрих Павлович Падва трудится, не покладая рук, на адвокатской ниве, давая высокий образец для подражания коллегам и будущим поколениям адвокатов.
Юрист высочайшей пробы
Среди важнейших качеств Генриха Падвы, «юриста высочайшей пробы и без преувеличения выдающегося адвоката», его многолетний друг Генри Резник выделяет не только потрясающую правовую культуру и беззаветную преданность профессии, но и самоиронию, развитое чувство юмора, благодаря которым «само общение с ним доставляет просто удовольствие». Неудивительно, что сам Падва говорит о себе без лишней патетики.
«По сравнению с тем, как я работал первое десятилетие, когда вгрызался в дело, сидел над ним ночи напролет, я стал халтурщиком (вы, конечно, понимаете, что это некоторое преувеличение), – признавался он в интервью изданию “Лехаим” в 2011 г. по случаю выхода своей автобиографической книги “От сумы и от тюрьмы... Записки адвоката”. – Это объясняется не только профессионализмом, но и усталостью, нехваткой сил и времени. Лучше всего я работал в Погорелом Городище [райцентр в Тверской (бывш. Калининской) области, где после распределения из вуза Падва оказался единственным адвокатом]. Там у меня было, предположим, одно дело в неделю, я его обсасывал, бесконечно переписывал речь, ездил советоваться в Москву. А сейчас у меня в производстве 15-18 дел, да еще каждый из 25 адвокатов, работающих в бюро, приходит со своим».
Когда-то Падва не понимал, что такое усталость: поспал три часа – и отдохнул. «А теперь начинаю убеждать некоторых клиентов: “Эти дела лучше ведет Саша Гофштейн”». – «Нет-нет, мы хотим, чтобы взялись вы». – «Наверное, и меня коснулась профессиональная деформация, я уже так не переживаю за каждое дело. Думаешь о том, чтобы сохранить себя для семьи, жизни, будущей работы».
Гонорары мэтра
О своих гонорарах мэтр долгое время говорил уклончиво, отмечая лишь, что очень трудно переходит на более высокие ставки. Впервые их размеры он озвучил журналистам на пресс-конференции в связи с делом красноярского предпринимателя Анатолия Быкова в 2003 г.: 500 долларов в час для корпоративных клиентов. «Это одна из самых высоких ставок адвокатов, существующих, в частности, в Америке», – похвалился адвокат. И подчеркнул, что, когда речь идет о гражданах, расчет выстраивается иным образом: «Это уже не часовая оплата, она определяется в зависимости от срока работы: месяц, два».
В интервью «Эхо Москвы» несколько лет спустя Падва подтвердил эту информацию: «Каждый адвокат имеет какую-то ставку. Я вам должен сказать, что Борис Кузнецов [адвокат, эмигрировавший в 2007 г. из-за уголовного дела о разглашении гостайны в жалобе в Конституционный Суд РФ], по-моему, где-то объявлял, что у него ставка 1000 долларов час. Я не такой. Ну, не могу говорить о таких ставках. У меня было 500 долгие годы. Но это только для корпоративных клиентов. Конечно, не для граждан, это просто никто не может [себе позволить]. Представьте себе, я месяц сижу в процессе. Это 6-8 часов в день, 25 дней. Посчитайте, сколько это».
В исключительных случаях Генрих Падва может работать и бесплатно. «Более всего мною движет профессиональный азарт, – объясняет он. – Когда дело очень интересное. Или когда вижу, что творится вопиющая несправедливость». Таким, например, было дело, связанное с наследством Бориса Пастернака, которое он бесплатно вел целый ряд лет, считая его «чрезвычайно важным, принципиальным».
В дело «немножко вмешалась» ФСБ
Дело об архиве возлюбленной Пастернака Ольги Ивинской адвокат считает и одной из своих самых больших неудач. Ивинскую дважды отправляли за решетку за помощь Пастернаку с публикациями за рубежом, в частности «Доктора Живаго». При обысках у нее забрали много рукописей, представляющих огромную ценность.
«После того как Ивинскую реабилитировали, ей не отдали ничего из того, что изъяли. Был суд, который ей отказал, и после этого она обратилась ко мне. Она уже была глубоко пожилой женщиной», – рассказывал Генрих Павда в интервью «Ленте.ру» в 2020 г.
Адвокат добился отмены решения через Верховный Суд и потребовал вернуть ей всё. Но в дело «немножко вмешалась» Федеральная служба безопасности.
«Во время суда к Ольге Ивинской предъявлялись ужасные и циничные требования. Мы проиграли это дело – ей так ничего не отдали. Это стыдно для правосудия, стыдно мне, что я не смог отстоять ее право. Было много препятствий, это дело требовало много времени, у меня не всегда его хватало. Было бы оно одно у меня – я бы успел сделать еще что-то, хотя я многое сделал», – сокрушается Падва.
«Нет! Только не это!»
К профессиональным победам, которыми гордится Генрих Падва, безусловно, в первую очередь относится запрет на применение смертной казни, введенный по его жалобе в 1999 г. Конституционным Судом РФ. Падва также считает, что содействовал отмене уголовной ответственности за мужеложство: защищал обвиняемых и в ряде случаев добивался их оправдания. Делами, в которых фигурировали представители сексуальных меньшинств, ему пришлось заниматься с самого начала адвокатской карьеры.
«Защищал я как-то двух лесбиянок в Калининской области, – вспоминал адвокат в интервью изданию “Коммерсант-Деньги”. – Поразила меня эта парочка неимоверно. Первая была – ослепительной красоты. С огромными глазами, с удивительной фигурой. Красавица-украинка. Вторая – неопределенного возраста, страшная как смерть, худая-прехудая.
Вели они на процессе себя нагло. Им уже было все равно, сколько дадут. А “набегало” уже около 25 лет. И когда судья дал им заключительное слово, эта молодая величаво встала, повернулась, нагнулась и показала судье свой голый зад. На что судья, закрывшись делом, заорал: “Нет! Только не это!” А после объявления приговора эти двое неожиданно сплелись в один комок, завыли, стали неистово целоваться. Это было совершенно поразительное зрелище. Я тогда был молодым, был просто очарован своей красавицей-подзащитной. А она на меня ноль внимания».
Неприличный жест прокурора
Самому Падве тоже приходилось призывать к порядку участников судебных заседаний. На первом процессе над Михаилом Ходорковском, одним из адвокатов которого он был, во время выступления мэтра гособвинитель Дмитрий Шохин что-то пробурчал и… покрутил пальцем у виска.
«Не надо крутить у виска пальцем, прокурор, – возмутился Генрих Падва. – Это неприлично. Хорошо, что я более адаптирован к такому поведению, чем мои молодые коллеги».
Как отмечали журналисты, такой жест прокурор уже демонстрировал раньше в адрес других защитников – но это сей раз это ему с рук не сошло. Председательствующий судья, заметив, что заслушалась выступлением адвоката и не увидела действий обвинителя, сделала последнему замечание «о недопустимости подобных действий». До этого замечания в процессе получали исключительно защитники.
Кстати, в своей книге Падва развенчивает мифы о патологической мстительности власти по отношению к адвокатам, защищающим ее оппонентов. «В связи с делом Ходорковского меня многие неоднократно спрашивали, не боялся ли я защищать его, не было ли на меня давления со стороны власти, – пишет он. – А некоторые даже поражались моему мужеству – принять на себя защиту по такому делу! Вынужден разочаровать: на меня никогда по этому делу никакого давления не оказывалось, и никакого особого мужества ни с моей стороны, ни со стороны моих коллег, участвовавших в защите Ходорковского, не потребовалось. Конечно, мы понимали, что в связи с личностью нашего подзащитного к нам привлечено особое внимание не только со стороны общественности, но и со стороны некоторых правоприменительных органов, что, несомненно, наши переговоры прослушивались и за нами тщательно следили, но мы выполняли свой профессиональный долг в меру своих возможностей и умения».
«На волоске от краха карьеры»
С реальной угрозой репрессий Генриху Падве выпало столкнуться много раньше. Незадолго до смерти Владимира Высоцкого он по его просьбе защищал администратора выездных концертов актера – Василия Кондакова, которого обвиняли в присвоении казенных денег за часть проданных билетов.
«В один из дней судебного процесса мой подзащитный Кондаков перед самым началом заседания вдруг попросил меня срочно зайти к нему в конвойную, где он содержался под стражей, – рассказывает Генрих Падва. – Крайне взволнованный, он рассказал мне, что у него при обыске “обнаружили” письмо сокамерника, адресованное на волю, и предложили признаться в том, что он якобы хотел передать это письмо через меня. Более того: требовалось признать, что этим путем письма уже неоднократно уходили! Кондаков категорически отказался дать эти показания, но по поводу письма был составлен соответствующий акт, который, как он понял, очевидно, будут использовать против меня.
И действительно, через некоторые время в ходе судебного заседания председательствующий объявил, что ему конвоем передан акт изъятия у Кондакова вышеупомянутого письма. Также были оглашены показания сокамерника моего подзащитного о том, что он неоднократно через Кондакова и его адвоката, т.е. через меня, передавал в письмах на волю очень важные сведения и инструкции подельникам.
Я прекрасно понимал, чем грозила мне эта провокация. Как минимум, я бы лишился статуса адвоката, в худшем же случае в отношении меня могли возбудить уголовное дело. Нужно было действовать решительно и смело. Я твердо и настойчиво заявил ходатайство о вызове в суд и допросе человека, написавшего такое заявление против меня. Конечно, я рисковал, но не видел другого способа разоблачить провокацию».
Суд удовлетворил ходатайство адвоката и дал ему возможность допросить этого человека. «Видимо, страшная угроза, нависшая надо мной, чрезвычайное волнение и уверенность в своей полной непричастности к передаче каких бы то ни было писем помогли мне профессионально и удачно провести допрос, – повествует Падва. – Оклеветавший меня человек вынужден был в результате признаться, что был, по сути, подсадным стукачом и действовал в тесном контакте с оперативными работниками следственного изолятора. Выяснил я и то, что он давно уже осужден и был незаконно возвращен из лагеря в следственный изолятор, где находились не осужденные, а подследственные и подсудимые. И стало очевидно, что по этой причине он не мог никому писать и давать какие-либо инструкции по своему делу, которое было давным-давно уже рассмотрено судом!.. Судья внезапно прекратил его допрос, заявив, что ему все ясно. Более суд к этому вопросу не возвращался.
…Я действительно был в тот день на волоске от краха всей моей карьеры, да и жизни».
Фиаско крестового похода против московской адвокатуры
Не менее зловеще для Генриха Падвы сложилась ситуация в деле, по которому он защищал своего коллегу-адвоката, обвиняемого во множестве эпизодов покушения на дачу взяток.
«Дело рассматривалось по первой инстанции Верховным Судом РСФСР и, к счастью, весьма порядочным и вдумчивым судьей, каковых – увы! – у нас в стране не так уж и много, – вспоминает он. – Одна из свидетельниц со стороны обвинения в ходе допроса внезапно заявила, что накануне вечером к ней приходил какой-то человек, который предлагал ей изменить или уточнить определенным образом свои показания. По ее описанию, этот человек был похож на меня: темноволосый, с вьющимися волосами, бородкой, среднего роста и телосложения, вполне, как она выразилась, приличного вида. В ответ на неожиданный вопрос то ли прокурора, то ли судьи, не видит ли она этого человека в зале заседания, она прямо показала на меня, сообщив суду, что я очень похож на того человека, который к ней приходил.
“Да, – вдруг уточнила она, – и ботиночки точно те же самые, я обратила на них внимание”.
Для меня это прозвучало как гром среди ясного неба. Я уж не говорю, что эти показания могли быть губительны для моего подзащитного, но они и мне грозили как минимум лишением профессии.
…Мне повезло, что весь день накануне я провел на глазах у огромного количества людей и в совершенно официальной обстановке. Днем было судебное заседание, которое окончилось около шести часов вечера, а потом началось партийное собрание, в котором я не просто участвовал, но даже делал доклад в присутствии десятков людей.
Услышав мое заявление об этом, дама, оговорившая меня, тут же пошла на попятную: мол, она вовсе не утверждает, будто это был я, – просто человек, очень на меня похожий. Суд же предложил мне представить официальный документ о том, где и когда было партийное собрание с моим участием. Когда на следующий день такая справка была представлена в суд, инцидент, к счастью для меня и моего подзащитного, был исчерпан».
Падва не оговорился: к счастью и для его подзащитного тоже, поскольку в результате разоблачения провокации и ряда других обстоятельств рассмотрение этого дела в суде закончилось полной реабилитацией незаслуженно обвиненного коллеги.
Как подчеркивает мэтр, исход этого процесса был чрезвычайно важен не только для самого подсудимого, но и, без преувеличения, для всей адвокатуры: «Дело в том, что незадолго до описываемых событий в Москве появился ретивый следователь из Свердловска (в то время в Москве правил бывший свердловчанин Ельцин), некто Каратаев [Владимир Каратаев в 1985 г. руководил специально созданной следственной группой, призванной разоблачить преступную деятельность столичных адвокатов, обвинявшихся в подстрекательстве к даче взяток либо в мошенническом завладении деньгами клиента], который громогласно хвастался, что пересажает как минимум треть московских адвокатов. Описанный мной процесс должен был стать началом его крестового похода против московской адвокатуры».
Финал же этой истории можно считать предостережением недругам корпорации: «Кончился этот поход, как и почти все крестовые походы, полным крахом. И следователь был вынужден вернуться восвояси в Свердловск, а московская адвокатура успешно продолжает свою деятельность».
