Как ранее сообщалось, 22 июля Президиум Верховного Суда утвердил Обзор судебной практики № 2 за 2020 г. Большая часть разъяснений посвящена экономическим спорам. Эксперты «АГ» проанализировали наиболее значимые для практики позиции Экономколлегии ВС.
Банкротные споры
Согласно п. 15 в целях защиты преимущественного права, установленного ст. 179 Закона о банкротстве, владелец смежного земельного участка вправе обратиться в суд с требованием о переводе на себя прав и обязанностей покупателя по договору купли-продажи земельного участка должника (Определение № 302-ЭС19-17986).
Адвокат практики банкротства АБ «Инфралекс» Сергей Хухорев заметил, что в этом деле Экономколлегия указала на надлежащий способ защиты прав собственников земельных участков, чье преимущественное право было нарушено: данным лицам следует требовать перевода на них прав и обязанностей покупателя участка без оспаривания результата торгов. «Позиция ВС очевидно направлена на оказание поддержки аграрному сектору экономики за счет создания условий для развития крупных землевладений. При этом Суд не поощряет обжалование результатов торгов, что также верно с точки зрения оптимизации времени», – считает эксперт.
В п. 16 обзора ВС указал, что если требование одного кредитора передано в залог в целях обеспечения требования другого кредитора к этому же должнику, то обеспечивающее требование подлежит субординации по отношению к основному требованию (Определение № 308-ЭС19-17398 (2). В этом пункте ВС сформулировал правовую позицию по вопросу понижения в очередности требований кредитора-банка, получившего в качестве залогового обеспечения векселя должника-заемщика на сопоставимую с кредитом сумму, пояснил Сергей Хухорев.
«Судебная коллегия по экономическим спорам посчитала такой способ обеспечения исполнения обязательств "не классическим", так как долг перед векселедержателем не может быть уплачен ранее долга перед залогодержателем по такому векселю, что нарушает принцип равенства кредиторов банкрота. Для разрешения спорной ситуации ВС предложил концепцию "единого консолидированного обязательства", что представляется довольно новаторским подходом. Насколько такая концепция получит распространение на практике – покажет время», – указал эксперт.
Адвокат, партнер юридической компании Tenzor Consulting Антон Макейчук считает, что п. 16 сопоставим с позицией ВС о субординации требований кредиторов. По мнению эксперта, Верховный Суд создал еще одну «подочередь» в делах о банкротстве, применив субординацию требования залогодателя по отношению к залогодержателю.
«Настоящее определение – первое в своем роде, но вряд ли будет активно применяться на практике, поскольку в этом деле стороны использовали крайне редкую схему», – добавил Антон Макейчук. По его мнению, в этом споре ВС разработал новый механизм определения очередности для обеспечения интересов всех кредиторов в банкротном деле. Этот подход может найти отражение и в Законе о банкротстве, считает адвокат.
В п. 17 обзора подчеркивается, что отказ кредитора от заявленного в деле о банкротстве требования к должнику влечет те же правовые последствия, что и отказ истца от требования к ответчику в общеисковом производстве (Определение № 305-ЭС19-21315). Сергей Хухорев согласился с этим подходом, отметив, что данные действия имеют схожую правовую природу.
Адвокат московской коллегии адвокатов «Вердиктъ», арбитр Хельсинкского международного коммерческого арбитража Юнис Дигмар посчитал п. 17 противоречивым. «Возможность сохранения материально-правового требования кредитора к должнику после прекращения производства по делу о банкротстве поставлена в зависимость от того, в рамках какого заявления был заявлен отказ: о признании должника банкротом или о включении в реестр требований кредиторов, – заметил эксперт. – В первом случае, по мнению Верховного Суда, за кредитором сохраняется право заявить в ином процессе соответствующее материально-правовое требование. Во втором же такая возможность утрачивается».
Объясняя такое разделение, Суд указывает, что заявитель по делу о банкротстве имеет особый статус, предполагающий иной объем прав и обязанностей по сравнению с обычными кредиторами должника. «Однако в обоих случаях – по итогам рассмотрения заявления о признании должника банкротом и заявления о включении в реестр требований кредиторов – фактически рассматривается обоснованность материально-правового требования. В результате рассмотрения требование включается либо не включается в реестр. Отказ как по первому, так и по второму заявлению должен влечь одинаковые правовые последствия в виде невозможности предъявления данного требования в ином процессе. Произведенное Судом разделение носит достаточно противоречивый характер», – убежден Юнис Дигмар.
Более того, подчеркнул он, вывод, противоположный п. 17 обзора, можно сделать из взаимосвязанных положений п. 8 Постановления Пленума ВАС от 15 декабря 2004 г. № 29 и п. 11 Постановления Пленума ВАС от 22 июня 2012 г. № 35: утрата кредитором субъективного права на предъявление материально-правового требования к должнику об исполнении обязательства зависит от того, было такое требование предметом рассмотрения по существу в рамках прекращенного производства по делу о банкротстве или нет, а не от категории заявления, которое было подано кредитором. «Данный вывод в том числе связан с тем, что неоднозначным является ответ на вопрос о тождественности предмета иска о взыскании задолженности и предмета заявления о включении в реестр требований кредиторов, притом что существует судебная практика арбитражных судов, где встречается указание на их нетождественность», – отметил адвокат.
В п. 18 обзора указано, что в целях исключения двойного учета стоимости предмета лизинга при определении доли выручки, идущей на удовлетворение залогового кредитора из средств, которые получены в результате продажи с торгов права требования должника-банкрота как лизингодателя и предмета лизинга, находящегося в залоге, необходимо учитывать выкупной характер договора лизинга (Определение № 305-ЭС18-15073 (4)). По словам Сергея Хухорева, порядок учета стоимости предмета лизинга часто вызывает вопросы на практике по причине традиционной сложности лизинговых отношений.
Согласно п. 19 обзора заявление конкурсного кредитора об обжаловании судебного акта в порядке, предусмотренном п. 24 Постановления Пленума ВАС от 22 июня 2012 г. № 35, не тождественно заявлению о пересмотре судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам (Определение № 305-ЭС18-5193 (3)).
«В этом пункте ВС отметил различия между экстраординарным обжалованием ошибочного взыскания и пересмотром судебного акта по новым обстоятельствам. К этим различиям он отнес в том числе круг лиц, имеющих право на обжалование, и вопросы представления доказательств», – указал Сергей Хухорев.
В соответствии с п. 20 обзора лицо, право которого на участие в выборе кандидатуры конкурсного управляющего нарушено принятым участником должника решением о добровольной ликвидации, в случае признания этого решения недействительным вправе обратиться с заявлением о пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам решения суда о назначении конкурсного управляющего (Определение № 306-ЭС19-19051). «Этим разъяснением ВС пресек довольно популярную практику злоупотреблений со стороны должников, направленную на назначение лояльных арбитражных управляющих за счет подачи необоснованных заявлений о ликвидации», – считает Сергей Хухорев.
Старший партнер INTELLECT Роман Речкин согласился с тем, что Верховный Суд закрыл одну из последних лазеек недобросовестных должников, которые хотят помешать назначению в конкурсном производстве арбитражного управляющего, предложенного кредиторами. «В данном случае решение о добровольной ликвидации принималось уже после начала дела о банкротстве. Очевидная цель принятия – введение в отношении должника сразу процедуры конкурсного производства и утверждение кандидатуры арбитражного управляющего не собранием кредиторов (как это должно было быть при переходе в конкурсное производство из процедуры наблюдения), а единолично кредитором, инициировавшим банкротство», – убежден юрист.
Такой кредитор достаточно часто оказывается «дружественен» должнику, а подача им заявления о банкротстве координируется с руководством должника, добавил эксперт. «В результате независимые кредиторы лишаются права выбора СРО и арбитражного управляющего. Поэтому подход ВС РФ в данном деле можно только приветствовать», – указал Роман Речкин.
О самовольной постройке
В п. 21 ВС напомнил, что иск о признании права собственности на самовольную постройку может быть удовлетворен при наличии условий, указанных в п. 3 ст. 222 ГК РФ, и при отсутствии очевидных признаков явного и намеренно недобросовестного поведения истца (Определение № 306-ЭС19-19642). «Высшая судебная инстанция ориентирует нижестоящие суды на исследование совокупности доказательств, позволяющих легализовать такую постройку: наличие у истца прав на земельный участок, соответствие постройки установленным требованиям, соблюдение прав и охраняемых законом интересов других лиц сохранением постройки, отсутствие угрозы жизни и здоровью граждан», – прокомментировал разъяснение Юнис Дигмар.
При этом, добавил он, ВС напоминает, что отсутствие разрешения на строительство не может являться исключительным основанием для отказа в удовлетворении соответствующего требования без исследования указанных обстоятельств. «Однако при рассмотрении вопроса о совершении истцом попыток получения разрешения должна учитываться добросовестность, под которой понимается отсутствие факта злоупотребления правом со стороны истца при попытке узаконить данную постройку и совершения действий по получению разрешения лишь для вида», – отметил эксперт.
По его мнению, ВС таким образом разъясняет нижестоящим судам, что при рассмотрении спора о признании права на самовольную постройку нужно исследовать, когда и как заявитель обращался в уполномоченный орган за выдачей разрешения на строительство. «Если такое обращение было незадолго до подачи иска и уже после возведения постройки, то это будет свидетельствовать о злоупотреблении правом и с учетом иных обстоятельств может стать причиной отказа в удовлетворении требований», – пояснил Юнис Дигмар.
Споры из обязательственных правоотношений
В п. 27 обзора отмечается, что, по общему правилу, условие о наступлении срока исполнения обязанности по оплате встречного предоставления с момента наступления обстоятельства, относительно которого неизвестно, наступит оно или нет, является действительным. При этом указанный момент считается наступившим по истечении разумного срока, в который данное обстоятельство должно было наступить, если иной срок не установлен законом, иным правовым актом или договором (Определение № 305-ЭС19-24867).
Роман Речкин отметил, что в этом пункте содержатся сразу несколько полезных для практики правовых позиций: «Здесь и возможность заключения мирового соглашения со сроком исполнения обязательств, поставленным под условие (причем зависящее от воли сторон), и категорический вывод о действительности подобной конструкции, и, самое главное, – "рецепт" для нижестоящих судов, как разрешать вопросы, связанные с исполнением мирового соглашения, в случае когда условие так и не наступило».
Адвокат АП г. Москвы Алина Емельянова полагает указание на разумный срок обоснованным. «Эта позиция и ранее была отражена в п. 23 Постановления Пленума ВС РФ от 22 ноября 2016 г. № 54 о некоторых вопросах применения общих положений ГК об обязательствах и их исполнении», – заметила эксперт.
Позднее, добавила она, в Обзоре судебной практики № 2 за 2017 г., ВС рассматривал вопрос о возможности обусловить в договоре строительного подряда срок оплаты выполненных субподрядчиком строительных работ моментом сдачи генеральным подрядчиком результата этих работ заказчику или моментом получения генеральным подрядчиком оплаты от заказчика. Суд пришел к выводу, что само по себе такое условие не противоречит ГК, напомнила Алина Емельянова.
«И хотя ВС в этом же разъяснении сослался на п. 23 Постановления № 54, многие суды стали исходить из того, что раз условие исполнения обязательства с неопределенным сроком наступления не наступило, то требование о его исполнении не может быть удовлетворено. При этом правило о разумных сроках судами не применялось», – рассказала эксперт. Однако, добавила она, большая часть судов все же полагала, что условие с неопределенным сроком наступления должно оцениваться в том числе с учетом требований ст. 190 и 314 ГК.
«Разъяснение ВС акцентирует внимание судов на необходимость проверки наступления условий применительно к правилам о разумных сроках и должно привести к более единообразному подходу судов при рассмотрении вопросов обусловленных обязательств», – считает Алина Емельянова.
В п. 28 обзора указано, что если условие, от наступления которого зависело исчисление срока исполнения обязательства, не наступило на дату, указанную в договоре и ограничивающую его наступление, то срок исполнения обязательства необходимо исчислять с указанной даты (Определение № 305-ЭС19-20142). «Это важное разъяснение не только поможет сформировать единообразный подход к рассмотрению подобных дел, но и поспособствует определенности во взаимоотношениях сторон соглашения», – отметила Алина Емельянова.
Согласно п. 31 обзора акт приема-передачи имущества арендодателю не единственное допустимое доказательство того, что арендатор прекратил пользоваться вещью. Отсутствие такого документа не является основанием для возобновления действия договора аренды на неопределенный срок, если арендатор прекратил использовать имущество (Определение № 310-ЭС19-26908). «Думаю, что эта позиция позволит арендаторам более мотивированно защищать свои права при расторжении или прекращении договора аренды, поскольку при необоснованном уклонении арендодателя от подписания акта возврата имущества арендатор сможет использовать иные доказательства в подтверждение факта освобождения арендуемого объекта недвижимости», – считает Юнис Дигмар.
Антон Макейчук полагает, что п. 31 обзора, скорее всего, будет активно использоваться в судебной практике: «Особенно в связи с распространением новой коронавирусной инфекции, которая привела к закрытию всех заведений общественного питания, салонов красоты и иных подобных заведений. Многие арендаторы не смогли исполнить свои обязательства по оплате арендных платежей и были вынуждены фактически освободить занимаемые площади из-за невозможности незамедлительно передать помещение».
По словам адвоката, нередко встречались случаи, когда арендодатели не пошли навстречу и не предоставили скидку, рассрочку или отсрочку, умышленно уклонялись от «получения» помещения. «В таких условиях подписать акт приема-передачи крайне сложно. С учетом высказанной Верховным Судом позиции арендатору будет проще доказать факт того, что он фактически прекратил пользоваться арендуемой вещью», – указал Антон Макейчук.
Управляющий партнер АБ «Беков, Исаев и партнеры» Якуб Беков отметил, что сложившаяся ранее правоприменительная практика основана на том, что доказательством начала и прекращения аренды недвижимости является письменный документ, содержащий сведения о соответствующем факте. «Таким документом является подписываемый сторонами договора аренды акт или иной документ о передаче объекта недвижимости», – пояснил адвокат.
Этот подход, добавил он, не исключал использования иных допустимых доказательств, однако в основу оценки имеющегося по делу объема доказательств, в совокупности достаточных для доказывания факта начала или прекращения аренды, всегда ложился именно акт приема-передачи объекта недвижимости. «Новая позиция ВС, на мой взгляд, может изменить прежний стандарт доказывания по спорам об аренде: указание на равенство акта приема-передачи и иных доказательств смещает акцент в оценке доказательств факта начала и прекращения арендных отношений, ставит акт в один ряд с иными допустимыми доказательствами по делу», – убежден Якуб Беков.
Такой подход, по его мнению, положительно скажется на качестве «доказательственной деятельности» сторон. «Кроме того, в современном мире, где юридически значимые действия зачастую совершаются без присутствия сторон в одном месте и в одно время, где допускается использование электронных документов, электронных образов документов и каналов связи, нельзя обесценивать значение новых форм закрепления юридических фактов», – подчеркнул адвокат.
О разнице между закупками по 44-ФЗ и 223-ФЗ
В п. 34 обзора отмечается, что нарушение заказчиком при заключении договора процедуры, установленной Законом о закупках товаров, работ, услуг отдельными видами юридических лиц, является основанием для отказа в оплате исполнителю выполненных для заказчика работ (Определение № 302-ЭС19-16620).
Для разрешения вопроса о праве требовать оплаты предоставления, осуществленного с нарушениями закупочных процедур, действительно, необходимо исходить из существа регулирования конкретных правоотношений, отметила Алина Емельянова. Так, нормы о государственных и муниципальных закупках носят, во-первых, ярко выраженный императивный характер, а во-вторых, содержат сильный публичный элемент, заметила она.
«Как верно отмечает ВС, в случае осуществления таких закупок основополагающим является эффективное расходование бюджетных средств. Что же касается "корпоративных" закупок, то здесь допускается значительная свобода заказчиков в установлении определенных правил закупок. В связи с этим недопустим одинаковый подход при рассмотрении споров, возникающих из правоотношений в сфере государственных и "корпоративных" закупок», – считает адвокат.
Она также положительно оценила вывод Суда о невозможности возложения последствий нарушения процедуры заключения договора на исполнителя: «Безусловно, заказчик является более сильной стороной в рассматриваемых правоотношениях. Он формирует закупочную документацию и определяет условия исполнения обязательств, а значит, должен действовать осмотрительно и разумно. Если заказчик допустил возможность исполнения при имеющихся нарушениях процедур закупки, то именно он должен нести ответственность за возможные неблагоприятные последствия».
В защиту налогоплательщика
В п. 40 обзора отмечается, что при оценке законности доначисления налогов по результатам налоговой проверки значение имеет правильность определения недоимки налоговым органом. Как следует из разъяснения, в этом случае инспекция должна учесть обстоятельства, которые позволяют уменьшить сумму налога, а также факты, которые могли быть установлены при добросовестном исполнении должностными лицами налогового органа своих обязанностей и содействии налогоплательщика (Определение № 309-ЭС19-21200).
По мнению Романа Речкина, этот пункт крайне важен для налогоплательщиков. Верховный Суд, пояснил эксперт, описал общую и очень важную обязанность налогового органа: провести всестороннюю и объективную проверку обстоятельств, влияющих на вывод о наличии недоимки и, не ограничиваясь содержанием налоговой декларации, установить действительный размер налоговой обязанности.
«Действительный размер налоговой обязанности – это та сумма, которую налогоплательщик должен уплатить объективно, экономически, с учетом реального размера дохода и фактически понесенных затрат. Эта позиция Суда ставит под сомнение правомерность столь любимого налоговыми органами формального подхода, когда при проверке они по формальным основаниям исключают отдельные затраты и доначисляют сумму налога арифметически, не разбираясь, каков объективный размер недоимки исходя из действительного размера налоговой обязанности», – заключил эксперт.
