×

Елена Грачева: Система взаимоотношений преподавателей со студентами у нас уникальна

Человека воспитывает не только преподаватель, но и атмосфера вуза
Первый проректор Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина рассказала «АГ» о принципах работы одного из лучших юридических вузов страны и о «проникновении» общественности в органы судейского сообщества.

– Хочу начать нашу беседу с поздравлений, ведь ваша alma mater недавно отметила 85-летие, а вас назвали «юристом года» в номинации «Юридическое образование и воспитание» и вручили высшую юридическую премию страны.

– Спасибо большое!

– Давайте о вашем вузе и поговорим. И вообще о юридическом образовании. МГЮА им. О.Е. Кутафина сейчас котируется очень высоко, считается одним из лучших юридических вузов страны. Но в целом с подготовкой юристов есть проблемы. Хотя требования к учебным заведениям стали жесткими, юристов все равно готовят где угодно – и в сельскохозяйственных институтах, и в спортивных. Меняется ли эта ситуация в лучшую сторону?

– Мне очень приятно, что наш вуз, отметивший свой 85-летний юбилей, сейчас является одним из лидеров юридического образования. Но многие реформы в сфере юридического образования не миновали и наш университет. Основные проблемы, которые сегодня мы пытаемся решать, возникли в непростые 90-е годы. Именно тогда появились непрофильные вузы, которые стали давать ставшее востребованным юридическое образование. Представлялось, что стать юристом очень просто и доступно каждому. Для открытия юридического факультета не требовалось особых усилий и затрат, ведь не нужны дорогостоящие лаборатории, стендовые испытания, как в технических вузах. Достаточно пригласить юристов, которые будут преподавать свои дисциплины.

Мы считаем принципиально неверным, что тогда так легко можно было получить соответствующую аккредитацию. Сейчас Министерство образования и науки наводит порядок в этой области, вводит новые образовательные стандарты, в которых формулируются требования и к программе, и к профессорско-преподавательскому составу. Например, в магистратуре занятия могут вести только доценты и профессора. Не все юридические вузы готовы к таким требованиям.

Так что работа идет. Но чудес, как все мы понимаем, не бывает. И уже созданные юридические факультеты пока работают, хотя в некоторых учреждениях, которые вы назвали, их создавать не стоило. Ну, разве что там занимаются проблематикой, которая связана со спецификой этого вуза. Например, в сельскохозяйственном вузе могут изучать правовое регулирование земельных отношений, а в физкультурном институте – готовить специалистов спортивного права, которое сейчас стало очень актуальным.

Человека воспитывает не только преподаватель, но и атмосфера. Научная школа, создававшаяся годами, десятилетиями, формирует традиции, требования, порождает систему научных дисциплин, тесно связанных между собой. У нас в университете сейчас более 30 кафедр, которые занимаются преподаванием не только традиционных, но и специфических современных дисциплин, имеющихся в юриспруденции. Таким образом мы обеспечиваем комплексный подход к изучению права. Это наш принцип, позволяющий качественно готовить специалистов с фундаментальным юридическим образованием, чего не может обеспечить непрофильный вуз.

– Ознакомившись с перечнем ваших кафедр, я понял, что в МГЮА пошли по пути специализации, обращая особое внимание на новые направления в юриспруденции, актуальность которых сегодня определяет жизнь. В других вузах такого нет. Достаточно ли у вас специалистов по таким направлениям?

– Я всегда привожу в пример медицину. Если вам нездоровится, то, наверное, терапевт направит вас к узкому специалисту, который может решить именно вашу проблему. Так и мы считаем, что юрист, обладающий фундаментальными теоретическими знаниями, в состоянии понять суть проблемы, но дать студентам знания в конкретной области права может только специалист. Во многих вузах есть кафедры гражданско-правовых дисциплин. А у нас есть не только кафедра гражданского права, но и кафедры гражданского процесса, предпринимательского права, конкурентного права. Все они занимаются гражданским правом, но освещают его по-разному, каждая по своему направлению. И я думаю, что именно такой подход принципиально верен.

Некоторое время тому назад ректор нашего университета Виктор Владимирович Блажеев пришел к выводу о необходимости преподавать наряду с общими дисциплинами (уголовное, гражданское, финансовое право) целый ряд специальных курсов, готовя наших студентов для работы в определенной юридической сфере. Ученый совет поддержал эту позицию. Так у нас появились структурные подразделения – институты. В Институте прокуратуры, например, учатся ребята, которые смогут работать не только в прокуратуре, но и в следственных органах. У нас также появились Институт адвокатуры, Институт судебных экспертиз, Международно-правовой институт. Есть также Институт современного прикладного права, где занимаются проблемами банковского, спортивного, энергетического права. Сравнительно недавно появился Институт бизнес-права, который тоже очень востребован.

По решению Ученого совета у нас была создана кафедра спортивного права, которая занимается чрезвычайно востребованной отраслью юриспруденции. Ведь все говорят, что в России не хватает юристов, способных в это трудное время помочь нашим спортсменам, ставшим мишенью для нападок извне.

– Юристов, владеющих профильными современными знаниями, действительно не хватает. Где же вы находите преподавателей, обеспечивающих такую профилизацию? Обходитесь своими кадрами или приглашаете со стороны?

– Мы стараемся сочетать разные подходы. Среди наших преподавателей очень много выпускников нашего вуза. В том числе ректор, многие проректоры и заведующие кафедр. Да и я тоже окончила ВЮЗИ и чрезвычайно горжусь этим. В то же время нельзя замыкаться в своих стенах. У нас есть преподаватели, которые окончили МГУ, МГИМО, другие ведущие вузы. И не только столичные. Если уж приглашать кого-то со стороны, то только с хорошей базовой школой. К тому же образовательный стандарт сейчас требует, чтобы наряду с преподавателями занятия проводили представители практических отраслей. Поэтому у нас, например, ведут курсы профессор Бастрыкин – глава Следственного комитета России, Людмила Александровна Новоселова – председатель Суда по интеллектуальным правам и многие другие.

– Бастрыкин действительно преподает?

– Да, он реально читает лекции.

И таких практиков у нас очень много. Есть представители банковской сферы, федерального казначейства, налоговых органов, адвокатуры.

– Кто из известных адвокатов делится своими знаниями с вашими студентами?

– Анатолий Кучерена возглавляет у нас кафедру. Заместителем заведующего кафедры и директором Института адвокатуры является Светлана Володина. У нас также читают лекции президент ФПА Юрий Пилипенко и вице-президент Генри Резник. К учебному процессу привлечены многие представители адвокатского сообщества, и мы очень ценим их вклад в наше общее дело, потому что никто не сможет раскрыть секреты своего мастерства лучше практикующего адвоката, да еще имеющего ученую степень и опыт преподавательской работы.

Часто бывает у нас и президент ФНП Константин Корсик. Мы организовали курсы повышения квалификации для нотариусов, которые проводятся под строгим контролем ФНП. На этот счет у нас подписано соглашение с палатой.

– Расскажите о работе со студентами. Знаю, что у вас большой конкурс при поступлении. А всего у вас только в Москве учатся 5 тысяч человек. Сколько из них не выдерживают предъявляемых высоких требований? И что делать с нерадивыми студентами, которые исправно платят за учебу, но не «тянут лямку»?

– Наша позиция, сформированная еще Олегом Кутафиным, заключается в очень требовательном отношении к студентам. Мы столько лет зарабатывали доброе имя и репутацию, что не хотели бы потерять их в одночасье. У нас система взаимоотношений преподавателей со студентами уникальна: каждый преподаватель еженедельно проводит консультации, на которых студенты, пропустившие занятия или неудачно отвечавшие на семинарах, должны отработать пройденную тему. И студента допускают к сессии, только если у него не осталось никаких задолженностей.

У нас существует так называемая балльно-рейтинговая система. Весь семестр преподаватель ведет учет, как у него учатся студенты. И к концу семестра каждый студент видит, хватает ли у него баллов для допуска к сессии. Если нет, он должен эти баллы добирать.

Несмотря на столь жесткие требования, у нас все равно происходит отсев. Многие, кто рассчитывал, что учиться будет легко и просто, этих требований не выдерживают. Ежегодно мы отчисляем примерно 300 человек, а в иные годы – и больше.

– Это относится и к тем, кто поступил на платное отделение?

– Да. Студент учится не потому, что он платит. Напротив, он платит, потому что учится. Выполнять общие требования, в первую очередь учебный план, должны все, независимо от формы обучения. У нас, кстати, все ребята учатся вместе: и «бюджетники», и «платники». И они порой даже не знают, кто из них учится за деньги. Не знает этого и преподаватель. Для него это неважно.

– Вы согласны с тем, что юридическое образование не должно быть заочным?

– Сейчас это уже не просто идея, это требование, которое будет включено в стандарт. И нам уже не будут предоставляться места для заочников. Правда, запрет касается только первого высшего образования. И тут я полностью согласна. Если мы серьезно относимся к своей профессии, то выучить заочно нельзя даже на бакалавра. Вы же не будете учить заочно на хирурга?

– Всегда считалось, что гуманитарные специальности стоят особняком. Что их можно освоить самостоятельно.

– Действительно, даже говорили: «Я почитаю и сам все пойму». Но это ошибочное мнение. Сегодня бесполезно самому разбираться в хитросплетениях правовых материй и томах научной литературы. Попробуйте дать вчерашнему школьнику Уголовный кодекс и потом спросить, что он понял. Он там не поймет ни слова. За каждым термином стоят десятилетия, а то и столетия юридической науки, размышлений и пониманий. Помните, как говорил Эммануил Кант: «Юристы до сих пор ищут свое понимание права». А сейчас каждая категория в системе права настолько сложна и неоднозначна, что без преподавателя, который донесет до студента историю этих размышлений, основы этого анализа, дискуссий о природе того или иного термина, освоить эту науку невозможно. Здесь каждая запятая имеет значение.

Есть, конечно, особо одаренные люди, но как массовое явление самообразование уходит в прошлое.

Мы, кстати, считаем, что вечерняя форма обучения приемлема. Но «вечерники» регулярно посещают занятия, с ними проводят консультации, к их услугам наши библиотеки. А заочное образование возможно только в качестве второго высшего, когда у человека уже есть необходимая база, он знаком с системой получения знаний. МГЮА, который возник как заочный вуз, имеет хорошую практику такой подготовки, наработанные методики, пособия, будет продолжать такую работу. А для тех заочников, кому важно общение с преподавателями, мы организуем группы выходного дня.

– А дистанционную форму обучения можно использовать?

– Только в качестве дополнительного инструментария, метода. У нас, например, преподаватели записывают лекции, которые можно послушать на нашем сайте. В университете есть специальное оборудование, позволяющее делать записи и вывешивать их для студентов, которые находятся далеко. Мы проводим вебинары, где обсуждаются различные вопросы. Заочники могут присылать свои контрольные работы по электронной почте, а преподаватель – давать им задания. Но полностью заменить живое общение никакие новые технологии не могут.

– Учатся ли у вас зарубежные студенты?

– У нас есть студенты, которых принимают по межгосударственным соглашениям. Это большей частью граждане ближнего зарубежья. Есть и иностранные студенты, приехавшие на магистерскую программу из Китая, Монголии, Франции, других стран. Некоторые приезжают на летнюю стажировку. И наши студенты тоже могут попасть на стажировку в США или Англию, у нас подписаны соответствующие соглашения. Мы заинтересованы в таком внимании к нашему, российскому образованию, к нашему праву и вообще в зарубежных контактах.

– Как вы относитесь к приостановке Сбербанком выдачи льготных кредитов на учебу?

– У меня это вызывает сожаление. Многие ребята пользовались этими кредитами, чтобы оплатить учебу. Материальные возможности у всех разные, люди ищут варианты, чтобы получить знания. Помощь Сбербанка была весьма реальной. Надеюсь, что он возобновит выдачу льготных кредитов. Ведь это важнейшая социальная функция, в том числе банковской сферы. Мы, со своей стороны, всегда стараемся идти навстречу студентам, предоставляя им рассрочки по оплате.

– Полтора года назад вы стали членом Высшей квалификационной коллегии судей. Интересна ли вам эта работа? Сложно ли работать с судьями, не будучи судьей?

– Я представляю в ВККС юридическую общественность. К ней предъявляются формальные требования, которым я соответствовала. Отбор был очень серьезным, мою кандидатуру обсуждали в профильном комитете Совета Федерации, а утверждали – на пленарном заседании верхней палаты. Я стояла за трибуной и отвечала на вопросы…

– Неужели были вопросы? Обычно сенаторы голосуют сразу, довольствуясь рекомендацией комитета.

– Мне «повезло». Я была единственной, кому задавали вопросы. Я на них ответила. Сейчас я занимаю в ВККС пост заместителя председателя. И знаете, мне это интересно. Я никогда не занималась судейской деятельностью. И никогда не хотела быть судьей. Но понимала, что судья – это вершина юридической профессии. Судьи должны знать не только свою работу, они должны уметь комплексно подходить к правовым материям, чувствовать право, понимать его. Они обязаны досконально знать процессуальные нормы, чтобы не допустить ошибку, и они должны разбираться в психологии, ведь они судят людей. Ответственность судьи колоссальная. Суд может сделать человека счастливым, но может и разрушить его судьбу.

Заседая в ВККС, мы принимаем решение, может ли человек быть судьей, отвечает ли он предъявляемым требованиям. Две трети коллегии – это представители судейского сообщества, они оценивают своих коллег. Нам в этом плане проще, мы независимы от мнения корпорации. У меня нет в сообществе никаких начальников и никаких карьерных интересов. Решения я принимаю, полагаясь на собственные убеждения, жизненный опыт и ответы претендентов на многочисленные вопросы, которые задаются каждому из них.

– Вам заранее представляются материалы по кандидатурам?

– Обычно это делается накануне заседания. Я могу предварительно посмотреть пакет документов на каждого кандидата, включающий характеристики, объективки, статистические сведения о его работе. Если он уже работал судьей, то были ли у него отмененные решения, по каким основаниям, были ли нарушения сроков.

– В какой мере вы переносите на судей опыт работы со студентами?

– Многие судьи порой оказываются нашими выпускниками. В каких-то случаях я радуюсь, что не зря человека учили. А порой переживаю: «Эх, недоучили».

– Раньше судейская корпорация считалась очень закрытым сообществом. Сейчас его «приоткрыли» с помощью общественности. А как часто ваше мнение расходится с мнением профессиональных судей?

– Статистики такой я не вела. Но такие случаи бывают. Судьи могут простить коллегам какие-то огрехи, полагая, что это не столь серьезные проступки. Они знают, что такое случается со многими. А нам это может показаться принципиально неверным. И тогда мы голосуем против.

– Родственники судьи не могут работать адвокатами, занимать некоторые иные должности. Вы согласны, что такое положение следует отменить?

– Сами судьи по этому поводу шутят: «Лучше быть сиротой». Но ситуации бывают разные. В больших городах жена судьи, если она юрист, может найти работу, на которую запрет не распространяется. А что делать в небольших поселениях, где работы просто нет? Неужели членам семей судей нужно лишаться профессии, ломать свою судьбу, судьбу своих детей? Такое положение нужно менять. Но если судья рассматривает дело и видит, что встает вопрос об аффилированности, он по закону должен отказаться от этого дела. А если этого не сделано, налицо нарушение норм судейской этики, за которое придется отвечать. Судьи прекрасно знают это и стараются соблюдать достаточно разумные требования. Но формальный подход здесь явно неуместен.

Нам представляют статистику по делам, в которых участвовали родственники судей, или они выступали в качестве прокуроров и адвокатов. Иногда доходит до абсурда. Судья рассматривает дело организации, а его брат в этой организации работает дворником. Разве можно считать это аффилированностью и укорять судью, что он не отказался от дела?

– Ну, брат еще может что-то попросить у брата. Но иногда это вообще седьмая вода на киселе.

– Совершенно верно. Есть такие родственники, о которых люди вообще не знают. Хотя иногда и родные братья не общаются между собой 40 лет. А потом вдруг оказываются замешаны в какую-то судебную историю.

– Решение вопроса об ответственности судьи раньше было внутрикорпоративным делом. Правильно ли было привлекать к этому общественность? И как изменилось отношение расширенных коллегий к провинившимся судьям?

– В целом привлечение общественности пошло на пользу. Когда любое сообщество, не только судейское, замыкается, прячется за закрытыми дверьми, это в конечном итоге наносит вред самому сообществу. Желание не выносить сор из избы обычно приводит к некрасивым манипуляциям. А сторонние наблюдатели, не подчиняющиеся судейскому руководству, не подвержены соблазнам выдать желаемое за действительное. Я в ВККС опираюсь на свой опыт, прислушиваюсь к тому, что подсказывает совесть, и руководствуюсь только требованиями закона.

Рассказать:
Яндекс.Метрика