Вопрос о допустимости вмешательства в профессиональную деятельность юриста.
Состоявшаяся в феврале 2017 г. коммуникация ЕСПЧ моей жалобы на нарушение ст. 8 Европейской конвенции о нарушении прав на жилище при проведении обыска в квартире подлила масла в огонь дискуссии о введении адвокатской монополии и о правах профессиональных юристов-неадвокатов.
Я – соучастник?
Спор возник вследствие того, что в 2010 г. утром в мою квартиру нагрянула полиция, предъявив постановление суда о разрешении производства обыска. Это было для меня полной неожиданностью, так как никаких преступлений я не совершал и в их совершении не участвовал. Постановление суда огорошило фразой о том, что я являюсь соучастником преступлений, и было вынесено в связи с тем, что один из моих клиентов оказался замешан в махинациях с недвижимостью. Каким образом это связано со мной, осталось неизвестным. Обжалование результата не дало. Правда, довод суда о моем соучастии в преступлениях областной суд исключил.
Обыск прошел, ничего полезного для следствия у меня не нашли, однако неприятный осадок остался. Во-первых, потому что правоохранительные органы безосновательно и произвольно вторглись в мое жилище, а суд подошел к этому вопросу формально, «проштамповав» ходатайство следователя. Во-вторых, была вероятность того, что указанные основания проведения обыска были просто поводом для проникновения в мою квартиру, а искать будут любой компромат на меня совершенно по другим причинам.
Поэтому встал вопрос о допустимости вмешательства в мою профессиональную деятельность. Адвокатом, обладающим специальным статусом, я не являюсь, но работаю директором юридической фирмы и сам представляю интересы клиентов в суде. Национальное законодательство никаких особенностей статуса юристов-неадвокатов не предусматривает и защиты от действий правоохранительных органов им не предоставляет.
Предмет особенно тщательного контроля
Поскольку внутренние средства защиты были исчерпаны, пришлось обратиться к практике международного суда. Европейская конвенция не допускает вмешательства со стороны публичных властей в осуществление права на жилище, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе. Прецедентная практика Европейского Суда сформировала по ряду дел правовые позиции о том, что обыск помещений юристов должен быть предметом особенно тщательного контроля, так как преследование и запугивание представителей юридической профессии затрагивают самое сердце конвенционной системы. Поэтому необходимо исследовать доступность в соответствии с национальным законодательством эффективных гарантий против злоупотреблений или произвола и проверить, как эти гарантии действовали в конкретном рассматриваемом деле. В частности, следует принимать во внимание, было ли постановление о проведении обыска основано на разумном подозрении, а также масштабы последствий для работы и репутации лиц, затронутых обыском. Осталось только приложить эти правила к российским реалиям.
Результат может быть интересным
В 2017 г. жалоба на нарушение моих прав коммуницирована Европейским Судом, и в составе 12 аналогичных жалоб Правительству РФ предложено ответить на вопросы, было ли вмешательство в право заявителей на уважение их частной жизни, дома и корреспонденции «необходимым в демократическом обществе» и имели ли заявители в их распоряжении эффективные внутренние средства правовой защиты, в частности, требовал ли национальный закон, чтобы национальные суды рассматривали вопросы «пропорциональности» и «необходимости в демократическом обществе» в отношении обысков помещений юристов? По трем жалобам, включая мою, дополнительно задан вопрос: были ли заявителям предоставлены достаточные процессуальные гарантии от вмешательства в профессиональную тайну?
Результат рассмотрения этого дела может быть достаточно интересным, так как Европейский Суд оказался готов исследовать вопрос о необходимости предоставления профессиональным правовым поверенным таких гарантий против вмешательства в профессиональную тайну, которые сблизят их со статусом адвокатов. Несмотря на отсутствие у юристов-неадвокатов предусмотренной в Законе об адвокатуре адвокатской тайны, суд может поставить вопрос о наличии у них другой защищаемой тайны, профессиональной, и в этом случае российские законодатель и правоприменители вынуждены будут адаптировать правовые нормы и практику их применения под новые реалии.
Вместе с тем процесс вовлечения всех частнопрактикующих юристов под крыло адвокатуры постепенно развивается, и вопрос соотношения защиты профессиональной тайны адвокатов и «просто юристов», казалось бы, может сам собой разрешиться. Но это не так. Юридическая профессия не ограничивается только представительством в суде, и права несудебных юристов должны быть защищены не в меньшей степени, так как клиенты вынуждены доверять им свои самые сокровенные тайны. И, наконец, рассматриваемые Европейским Судом споры могут дать дополнительные ориентиры для защиты прав самих адвокатов при проведении у них обысков.
Состоявшаяся в феврале 2017 г. коммуникация ЕСПЧ моей жалобы на нарушение ст. 8 Европейской конвенции о нарушении прав на жилище при проведении обыска в квартире подлила масла в огонь дискуссии о введении адвокатской монополии и о правах профессиональных юристов-неадвокатов.
Я – соучастник?
Спор возник вследствие того, что в 2010 г. утром в мою квартиру нагрянула полиция, предъявив постановление суда о разрешении производства обыска. Это было для меня полной неожиданностью, так как никаких преступлений я не совершал и в их совершении не участвовал. Постановление суда огорошило фразой о том, что я являюсь соучастником преступлений, и было вынесено в связи с тем, что один из моих клиентов оказался замешан в махинациях с недвижимостью. Каким образом это связано со мной, осталось неизвестным. Обжалование результата не дало. Правда, довод суда о моем соучастии в преступлениях областной суд исключил.
Обыск прошел, ничего полезного для следствия у меня не нашли, однако неприятный осадок остался. Во-первых, потому что правоохранительные органы безосновательно и произвольно вторглись в мое жилище, а суд подошел к этому вопросу формально, «проштамповав» ходатайство следователя. Во-вторых, была вероятность того, что указанные основания проведения обыска были просто поводом для проникновения в мою квартиру, а искать будут любой компромат на меня совершенно по другим причинам.
Поэтому встал вопрос о допустимости вмешательства в мою профессиональную деятельность. Адвокатом, обладающим специальным статусом, я не являюсь, но работаю директором юридической фирмы и сам представляю интересы клиентов в суде. Национальное законодательство никаких особенностей статуса юристов-неадвокатов не предусматривает и защиты от действий правоохранительных органов им не предоставляет.
Предмет особенно тщательного контроля
Поскольку внутренние средства защиты были исчерпаны, пришлось обратиться к практике международного суда. Европейская конвенция не допускает вмешательства со стороны публичных властей в осуществление права на жилище, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе. Прецедентная практика Европейского Суда сформировала по ряду дел правовые позиции о том, что обыск помещений юристов должен быть предметом особенно тщательного контроля, так как преследование и запугивание представителей юридической профессии затрагивают самое сердце конвенционной системы. Поэтому необходимо исследовать доступность в соответствии с национальным законодательством эффективных гарантий против злоупотреблений или произвола и проверить, как эти гарантии действовали в конкретном рассматриваемом деле. В частности, следует принимать во внимание, было ли постановление о проведении обыска основано на разумном подозрении, а также масштабы последствий для работы и репутации лиц, затронутых обыском. Осталось только приложить эти правила к российским реалиям.
Результат может быть интересным
В 2017 г. жалоба на нарушение моих прав коммуницирована Европейским Судом, и в составе 12 аналогичных жалоб Правительству РФ предложено ответить на вопросы, было ли вмешательство в право заявителей на уважение их частной жизни, дома и корреспонденции «необходимым в демократическом обществе» и имели ли заявители в их распоряжении эффективные внутренние средства правовой защиты, в частности, требовал ли национальный закон, чтобы национальные суды рассматривали вопросы «пропорциональности» и «необходимости в демократическом обществе» в отношении обысков помещений юристов? По трем жалобам, включая мою, дополнительно задан вопрос: были ли заявителям предоставлены достаточные процессуальные гарантии от вмешательства в профессиональную тайну?
Результат рассмотрения этого дела может быть достаточно интересным, так как Европейский Суд оказался готов исследовать вопрос о необходимости предоставления профессиональным правовым поверенным таких гарантий против вмешательства в профессиональную тайну, которые сблизят их со статусом адвокатов. Несмотря на отсутствие у юристов-неадвокатов предусмотренной в Законе об адвокатуре адвокатской тайны, суд может поставить вопрос о наличии у них другой защищаемой тайны, профессиональной, и в этом случае российские законодатель и правоприменители вынуждены будут адаптировать правовые нормы и практику их применения под новые реалии.
Вместе с тем процесс вовлечения всех частнопрактикующих юристов под крыло адвокатуры постепенно развивается, и вопрос соотношения защиты профессиональной тайны адвокатов и «просто юристов», казалось бы, может сам собой разрешиться. Но это не так. Юридическая профессия не ограничивается только представительством в суде, и права несудебных юристов должны быть защищены не в меньшей степени, так как клиенты вынуждены доверять им свои самые сокровенные тайны. И, наконец, рассматриваемые Европейским Судом споры могут дать дополнительные ориентиры для защиты прав самих адвокатов при проведении у них обысков.
