«Предъявленное мне обвинение в разглашении данных предварительного расследования расцениваю как продолжаемую травлю в отношении меня (защитника Сугробова Д.А. и доведенного до самоубийства Колесникова Б.Б.).
Далее по обвинению:
Мне вменяется разглашение данных предварительного расследования 25 апреля 2014 г. Как юрист, убежден, что слова в диспозициях норм Закона обязаны толковаться так, как они толкуются в словаре русского языка. Например, слово разгласить: «Рассказав, оповестив, сделать известным всем (что-нибудь тайное). Разгласить чужую тайну, секрет» (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: «АЗЪ», 1993; Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: «Русский язык», 1990). Таким образом, необходимо признать, что значимые юристы-правоприменители (следователь и прокурор) убеждены в том, что защитник разгласил именно тайну следствия 25 апреля 2014 г., ранее не известную никому, а следователь СКР Новиков С.А. якобы всегда оберегал эту тайну, разглашение которой вменяется защитнику.
Следовательно, суд при постановке обвинительного приговора, выполняя требования п. 1 ст. 307 УПК РФ в описании формы вины, мотивов, целей, обязан будет указать, что вмененный эпизод от 25 апреля 2014 г. в разглашении данных предварительного следствия ранее не был известен не участникам процесса, а подсудимый Антонов Г.Б. действительно разгласил тайну следствия.
Объективная сторона вменения: время (25 апреля 2014 г.), место (г. Москва, Берсеневская набережная, д. 6, стр. 3), способ (речевой контакт при ответе на вопросы корреспондента Ващенко В.А.). Волевой момент в субъективной стороне деяния установлен речевым контактом. Однако интеллектуальный момент в субъективной стороне деяния не может вменяться защитнику как криминальный, так как интеллектуально защитник понимал по вмененному речевому контакту, что нельзя разгласить то, что уже было общедоступно. А комментарии защитника по общедоступной информации полностью согласуются с разрешительной нормой п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК РФ (использовать иные не запрещенные настоящим Кодексом средства и способы защиты). Кроме того, согласно определению КС РФ от 21 декабря 2004 г. № 467-О норма ст. 161 УПК РФ применяется только в системном единстве с другими базовыми для нее нормами, т.е. не умаляя другие нормы, как например – права защитника. Предлагаю выдержку из определения КС РФ от 16 апреля 2009 г. № 559-О-О, согласно которой ст. 161 УПК РФ не может быть связана с нарушением прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства.
Следователь СКР Новиков С.А. совершенно не оберегал тайну следствия и государственную тайну, когда предавал гласности (открытые судебные заседания) материалы уголовного дела в том объеме, в каком им будет признано это допустимым.
Дело № 201/837014-14 возбуждено СКР 14 февраля 2014 г. С этого момента просто взрываются СМИ и интернет, т.е. еще даже до моего вступления в дело. На тот момент уже любой читающий СМИ и интернет знал, что поводом к возбуждению уголовного дела в отношении сотрудников ГУЭБиПК явилась оперативная разработка действующего сотрудника УСБ ФСБ Дёмина на предмет коррупционной составляющей, но подано это было в качестве провокации взятки. В защиту интересов Колесникова Б.Б. в качестве адвоката я вступил на основании ордера от 26 февраля 2014 г., т.е. в день избрания меры пресечения Колесникову Б.Б. в Басманном суде г. Москвы в открытом судебном заседании с участием журналистов. Однако только 21 марта 2014 г. следователь взял с меня подписку как о неразглашении государственной тайны (ст. 283 УК РФ), так и о неразглашении данных предварительного следствия (ст. 310 УК РФ). Тем не менее, даже несмотря на элементы государственной тайны, – следователя и прокурора, видимо, не беспокоили не только разглашение данных предварительного следствия, но и разглашение государственной тайны в ходе открытых судебных заседаний по избранию мер пресечения офицерам ГУЭБиПК и по продлению избранной меры пресечения, когда в судебном заседании присутствовали журналисты с диктофонами, а некоторые даже производили видеосъемку со своих мобильных телефонов. Судебные процессы были многочисленные и все открытые, так как под стражей находятся более 10 офицеров ГУЭБиПК. Например, 26 февраля 2014 г. оглашались материалы ОРМ со стороны УСБ ФСБ РФ, допросы свидетелей со стороны УСБ ФСБ РФ, согласно которым была даже предана огласке фамилия сотрудника УСБ ФСБ РФ Дёмина, в отношении которого, по мнению следствия, была совершена провокация взятки со стороны сотрудников ГУЭБиПК, а также фамилия заявителя Глобы (допросы этих двух лиц исследовались). 10 апреля 2014 г. в открытом судебном заседании в присутствии журналистов непосредственно исследовалось, в частности, а значит, гласно зачитывалось, постановление о привлечении Колесникова Б.Б. и других офицеров в качестве обвиняемых по ст. 210 УК РФ, где были указаны все вмененные эпизоды в рамках ч. 3 ст. 286 УК РФ и перечислены в качестве потерпевших ранее изобличенные коррупционеры, фамилии которых мне вменяются как оглашенные.
Кроме того, защитник имел возможность и до 25 апреля 2014 г. получать информацию из СМИ по данному делу, убеждаясь в том, что вся информация (вмененная защитнику) уже являлась общедоступной. Поэтому корреспондент Ващенко задал мне вопрос в контексте, что дополнительно неизвестно еще журналистам. Все фамилии ранее изобличенных коррупционеров, признанных затем потерпевшими, были известны СМИ, тем более, когда эти потерпевшие сами давали интервью в различных изданиях. Для справки: следователь Новиков С.А. в качестве доказательств виновности защитника приобщил материал из СМИ к своему рапорту в порядке ст. 143 УПК РФ (т. 1). Защитник может ему выразить только благодарность, так как согласно указанному материалу вмененная информация защитнику якобы в качестве криминальной уже была известна СМИ с момента возбуждения уголовного дела и до 25 апреля 2014 г.
Далее защитник (подсудимый) желает передать следующий казус, который в качестве материала может лечь в основу фельетона в оценке профессионализма следователя Талаевой Н.А., а именно:
● Была допрошена свидетелем корреспондент Кусраева А.Р. (т. 2 л. 219-221), которая в ходе допроса передала следователю различные обращения защитника в правоохранительные органы, согласно которым действительно содержалась информация по уголовному делу в отношении сотрудников ГУЭБиПК, т.е. вмененная мне по эпизоду от 25 апреля 2014 г. Данные документы были осмотрены следователем Талаевой Н.А. (т. 2 л. 243-244), а затем Талаева Н.А. оформила рапорт об обнаружении признаков преступления по данному новому эпизоду (т. 2 л. 245);
● Однако затем следователь Талаева Н.А. вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела (т. 2 л. 262-263), где в абз. 2 стр. 2 в каком-то внезапном искреннем порыве и, видимо, в подсознании, испытывая чувство стыда и покаяния в том, что ей поручили расследовать уголовное дело в качестве продолжаемой травли защитника, заявила дословно следующее: «При осмотре указанных жалоб, обращений и открытого письма установлено, что информация, содержащаяся в данных документах, относится к процессуальным действиям по уголовному делу № 201/837014-14, которые уже имели место, в том числе в ходе гласных, открытых судебных рассмотрениях ходатайств следователя о заключении под стражу и продлении сроков содержания под стражу, и не содержат конкретных сведений из материалов указанного уголовного дела». Получается полная ерунда, когда аналогичная, якобы разглашенная информация по эпизоду 25 апреля 2014 г. является криминальной, а предоставление корреспонденту Кусраевой, по сути, той же информации – в мыслях следователя Талаевой Н.А. уже не является криминальной, так как в ее правосознании она была уже доступной в открытых судебных процессах.
● Такой порыв следователя Талаевой Н.А. искреннего раскаяния на подсознании стыда защитник (подсудимый) только приветствует и выражает следователю искреннее спасибо – за указанные зыбкие элементы внезапно возникшей совести юриста у следователя, которому еще противоестественно уподобляться известному персонажу сказки Салтыкова-Щедрина («Верный Трезор»). И в этом она проявила чувство сострадания и неловкости ко мне, когда указала такую мотивацию в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела по эпизоду моего общения с корреспондентом Кусраевой.
Прошу здраво согласиться, могут ли вообще являться какой-либо следственной тайной следующие очевидные факты, как например, ст. 210 УК РФ, аббревиатура ГУЭБиПК, аббревиатура УСБ ФСБ или когда ранее изобличенные коррупционеры уже в качестве потерпевших сами заявили себя на соревновании в СМИ, и это произошло до 25 апреля 2014 г. Для справки: подсудимому вменяется в качестве криминального, например, разглашение, что «служба УСБ ФСБ выступила по уголовному делу, как потерпевшая, поскольку ей причинены тяжкие моральные страдания». Однако в ходе судебного заседания от 2 июня 2014 г. установлено, что следователь СКР Новиков С.А. не признавал структуру УСБ ФСБ в качестве потерпевшей (абз. 1, стр. 2 постановления судьи Дударь Н.Н.). Таким образом, подсудимому вменяются даже попытки фантазировать. Кроме того, лица в качестве потерпевшего по мужской фамилии Жданов в деле нет. Таким образом, необходимо признать, что существо обвинения передано на основании несуществующей информации, т.е. нарушено требование п. 3 ч. 1 ст. 220 УПК РФ для существа обвинения.
Убежден, что в отношении меня происходит продолжаемая травля защитника, когда даже правоприменители, участвующие в этом, вынуждены попирать культуру юриста в своем порыве взрыва неудовлетворительного, мстительного чувства по отношению ко мне за мою активную позицию найти правду в самоубийстве Колесникова Б.Б., а также в позоре правоохранительной системы в целом, исполняющей перед ранее изобличенными коррупционерами ритуальные танцы, но когда они уже в роли потерпевших. Тем более, когда ранее более процессуально значимые юристы (следователи, их руководители, прокуроры, судьи) признавали причастность этих коррупционеров на стадии избрания им мер пресечения и продления этих сроков. А эти, ранее изобличенные коррупционеры, наперегонки изобличали друг друга в рамках досудебных соглашений о сотрудничестве, которые, кстати, подписывал прокурор с их защитниками по соглашению.
Поэтому вынужден перефразировать поэта Маяковского и предложить государственному обвинителю отказаться от предъявленного обвинения в следующей аналогии: «Очистить себя перед Фемидой от ракушек исполняющего приказы в травле защитника, чтобы плыть в правосудие дальше уже честным очищенным юристом-правоприменителем» и не уподобляться порочной циничной схеме среди помощников прокуроров, что: «Если шеф-прокурор подписал обвинительное заключение, то я всегда буду ничтожен (ничтожна) в своих мыслях как-то вообще думать и иметь свое мнение».
Не подсудимый создал это дело, а создало его неудовлетворительное мстительное чувство к защитнику за его активную гражданскую позицию. Поэтому не могу являться отрицательным героем, тем более, когда никакой следственной тайны не разглашал, так как все, что вменяют подсудимому, было известно всем читающим СМИ, интернет, смотрящим телевидение и из открытых судебных заседаний в присутствии журналистов.
Глубоко убежден, что в этом деле травли защитника каждый в своей ментальности должен себя оценить в следующем – подходят или нет к нему одежды «Верного Трезора» из известной сказки».
Далее по обвинению:
Мне вменяется разглашение данных предварительного расследования 25 апреля 2014 г. Как юрист, убежден, что слова в диспозициях норм Закона обязаны толковаться так, как они толкуются в словаре русского языка. Например, слово разгласить: «Рассказав, оповестив, сделать известным всем (что-нибудь тайное). Разгласить чужую тайну, секрет» (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: «АЗЪ», 1993; Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: «Русский язык», 1990). Таким образом, необходимо признать, что значимые юристы-правоприменители (следователь и прокурор) убеждены в том, что защитник разгласил именно тайну следствия 25 апреля 2014 г., ранее не известную никому, а следователь СКР Новиков С.А. якобы всегда оберегал эту тайну, разглашение которой вменяется защитнику.
Следовательно, суд при постановке обвинительного приговора, выполняя требования п. 1 ст. 307 УПК РФ в описании формы вины, мотивов, целей, обязан будет указать, что вмененный эпизод от 25 апреля 2014 г. в разглашении данных предварительного следствия ранее не был известен не участникам процесса, а подсудимый Антонов Г.Б. действительно разгласил тайну следствия.
Объективная сторона вменения: время (25 апреля 2014 г.), место (г. Москва, Берсеневская набережная, д. 6, стр. 3), способ (речевой контакт при ответе на вопросы корреспондента Ващенко В.А.). Волевой момент в субъективной стороне деяния установлен речевым контактом. Однако интеллектуальный момент в субъективной стороне деяния не может вменяться защитнику как криминальный, так как интеллектуально защитник понимал по вмененному речевому контакту, что нельзя разгласить то, что уже было общедоступно. А комментарии защитника по общедоступной информации полностью согласуются с разрешительной нормой п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК РФ (использовать иные не запрещенные настоящим Кодексом средства и способы защиты). Кроме того, согласно определению КС РФ от 21 декабря 2004 г. № 467-О норма ст. 161 УПК РФ применяется только в системном единстве с другими базовыми для нее нормами, т.е. не умаляя другие нормы, как например – права защитника. Предлагаю выдержку из определения КС РФ от 16 апреля 2009 г. № 559-О-О, согласно которой ст. 161 УПК РФ не может быть связана с нарушением прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства.
Следователь СКР Новиков С.А. совершенно не оберегал тайну следствия и государственную тайну, когда предавал гласности (открытые судебные заседания) материалы уголовного дела в том объеме, в каком им будет признано это допустимым.
Дело № 201/837014-14 возбуждено СКР 14 февраля 2014 г. С этого момента просто взрываются СМИ и интернет, т.е. еще даже до моего вступления в дело. На тот момент уже любой читающий СМИ и интернет знал, что поводом к возбуждению уголовного дела в отношении сотрудников ГУЭБиПК явилась оперативная разработка действующего сотрудника УСБ ФСБ Дёмина на предмет коррупционной составляющей, но подано это было в качестве провокации взятки. В защиту интересов Колесникова Б.Б. в качестве адвоката я вступил на основании ордера от 26 февраля 2014 г., т.е. в день избрания меры пресечения Колесникову Б.Б. в Басманном суде г. Москвы в открытом судебном заседании с участием журналистов. Однако только 21 марта 2014 г. следователь взял с меня подписку как о неразглашении государственной тайны (ст. 283 УК РФ), так и о неразглашении данных предварительного следствия (ст. 310 УК РФ). Тем не менее, даже несмотря на элементы государственной тайны, – следователя и прокурора, видимо, не беспокоили не только разглашение данных предварительного следствия, но и разглашение государственной тайны в ходе открытых судебных заседаний по избранию мер пресечения офицерам ГУЭБиПК и по продлению избранной меры пресечения, когда в судебном заседании присутствовали журналисты с диктофонами, а некоторые даже производили видеосъемку со своих мобильных телефонов. Судебные процессы были многочисленные и все открытые, так как под стражей находятся более 10 офицеров ГУЭБиПК. Например, 26 февраля 2014 г. оглашались материалы ОРМ со стороны УСБ ФСБ РФ, допросы свидетелей со стороны УСБ ФСБ РФ, согласно которым была даже предана огласке фамилия сотрудника УСБ ФСБ РФ Дёмина, в отношении которого, по мнению следствия, была совершена провокация взятки со стороны сотрудников ГУЭБиПК, а также фамилия заявителя Глобы (допросы этих двух лиц исследовались). 10 апреля 2014 г. в открытом судебном заседании в присутствии журналистов непосредственно исследовалось, в частности, а значит, гласно зачитывалось, постановление о привлечении Колесникова Б.Б. и других офицеров в качестве обвиняемых по ст. 210 УК РФ, где были указаны все вмененные эпизоды в рамках ч. 3 ст. 286 УК РФ и перечислены в качестве потерпевших ранее изобличенные коррупционеры, фамилии которых мне вменяются как оглашенные.
Кроме того, защитник имел возможность и до 25 апреля 2014 г. получать информацию из СМИ по данному делу, убеждаясь в том, что вся информация (вмененная защитнику) уже являлась общедоступной. Поэтому корреспондент Ващенко задал мне вопрос в контексте, что дополнительно неизвестно еще журналистам. Все фамилии ранее изобличенных коррупционеров, признанных затем потерпевшими, были известны СМИ, тем более, когда эти потерпевшие сами давали интервью в различных изданиях. Для справки: следователь Новиков С.А. в качестве доказательств виновности защитника приобщил материал из СМИ к своему рапорту в порядке ст. 143 УПК РФ (т. 1). Защитник может ему выразить только благодарность, так как согласно указанному материалу вмененная информация защитнику якобы в качестве криминальной уже была известна СМИ с момента возбуждения уголовного дела и до 25 апреля 2014 г.
Далее защитник (подсудимый) желает передать следующий казус, который в качестве материала может лечь в основу фельетона в оценке профессионализма следователя Талаевой Н.А., а именно:
● Была допрошена свидетелем корреспондент Кусраева А.Р. (т. 2 л. 219-221), которая в ходе допроса передала следователю различные обращения защитника в правоохранительные органы, согласно которым действительно содержалась информация по уголовному делу в отношении сотрудников ГУЭБиПК, т.е. вмененная мне по эпизоду от 25 апреля 2014 г. Данные документы были осмотрены следователем Талаевой Н.А. (т. 2 л. 243-244), а затем Талаева Н.А. оформила рапорт об обнаружении признаков преступления по данному новому эпизоду (т. 2 л. 245);
● Однако затем следователь Талаева Н.А. вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела (т. 2 л. 262-263), где в абз. 2 стр. 2 в каком-то внезапном искреннем порыве и, видимо, в подсознании, испытывая чувство стыда и покаяния в том, что ей поручили расследовать уголовное дело в качестве продолжаемой травли защитника, заявила дословно следующее: «При осмотре указанных жалоб, обращений и открытого письма установлено, что информация, содержащаяся в данных документах, относится к процессуальным действиям по уголовному делу № 201/837014-14, которые уже имели место, в том числе в ходе гласных, открытых судебных рассмотрениях ходатайств следователя о заключении под стражу и продлении сроков содержания под стражу, и не содержат конкретных сведений из материалов указанного уголовного дела». Получается полная ерунда, когда аналогичная, якобы разглашенная информация по эпизоду 25 апреля 2014 г. является криминальной, а предоставление корреспонденту Кусраевой, по сути, той же информации – в мыслях следователя Талаевой Н.А. уже не является криминальной, так как в ее правосознании она была уже доступной в открытых судебных процессах.
● Такой порыв следователя Талаевой Н.А. искреннего раскаяния на подсознании стыда защитник (подсудимый) только приветствует и выражает следователю искреннее спасибо – за указанные зыбкие элементы внезапно возникшей совести юриста у следователя, которому еще противоестественно уподобляться известному персонажу сказки Салтыкова-Щедрина («Верный Трезор»). И в этом она проявила чувство сострадания и неловкости ко мне, когда указала такую мотивацию в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела по эпизоду моего общения с корреспондентом Кусраевой.
Прошу здраво согласиться, могут ли вообще являться какой-либо следственной тайной следующие очевидные факты, как например, ст. 210 УК РФ, аббревиатура ГУЭБиПК, аббревиатура УСБ ФСБ или когда ранее изобличенные коррупционеры уже в качестве потерпевших сами заявили себя на соревновании в СМИ, и это произошло до 25 апреля 2014 г. Для справки: подсудимому вменяется в качестве криминального, например, разглашение, что «служба УСБ ФСБ выступила по уголовному делу, как потерпевшая, поскольку ей причинены тяжкие моральные страдания». Однако в ходе судебного заседания от 2 июня 2014 г. установлено, что следователь СКР Новиков С.А. не признавал структуру УСБ ФСБ в качестве потерпевшей (абз. 1, стр. 2 постановления судьи Дударь Н.Н.). Таким образом, подсудимому вменяются даже попытки фантазировать. Кроме того, лица в качестве потерпевшего по мужской фамилии Жданов в деле нет. Таким образом, необходимо признать, что существо обвинения передано на основании несуществующей информации, т.е. нарушено требование п. 3 ч. 1 ст. 220 УПК РФ для существа обвинения.
Убежден, что в отношении меня происходит продолжаемая травля защитника, когда даже правоприменители, участвующие в этом, вынуждены попирать культуру юриста в своем порыве взрыва неудовлетворительного, мстительного чувства по отношению ко мне за мою активную позицию найти правду в самоубийстве Колесникова Б.Б., а также в позоре правоохранительной системы в целом, исполняющей перед ранее изобличенными коррупционерами ритуальные танцы, но когда они уже в роли потерпевших. Тем более, когда ранее более процессуально значимые юристы (следователи, их руководители, прокуроры, судьи) признавали причастность этих коррупционеров на стадии избрания им мер пресечения и продления этих сроков. А эти, ранее изобличенные коррупционеры, наперегонки изобличали друг друга в рамках досудебных соглашений о сотрудничестве, которые, кстати, подписывал прокурор с их защитниками по соглашению.
Поэтому вынужден перефразировать поэта Маяковского и предложить государственному обвинителю отказаться от предъявленного обвинения в следующей аналогии: «Очистить себя перед Фемидой от ракушек исполняющего приказы в травле защитника, чтобы плыть в правосудие дальше уже честным очищенным юристом-правоприменителем» и не уподобляться порочной циничной схеме среди помощников прокуроров, что: «Если шеф-прокурор подписал обвинительное заключение, то я всегда буду ничтожен (ничтожна) в своих мыслях как-то вообще думать и иметь свое мнение».
Не подсудимый создал это дело, а создало его неудовлетворительное мстительное чувство к защитнику за его активную гражданскую позицию. Поэтому не могу являться отрицательным героем, тем более, когда никакой следственной тайны не разглашал, так как все, что вменяют подсудимому, было известно всем читающим СМИ, интернет, смотрящим телевидение и из открытых судебных заседаний в присутствии журналистов.
Глубоко убежден, что в этом деле травли защитника каждый в своей ментальности должен себя оценить в следующем – подходят или нет к нему одежды «Верного Трезора» из известной сказки».
