Законодатель предусмотрел для тех, кто готов помогать государству в раскрытии преступлений, по сути, дополнительный вид «особого порядка», который прописан в гл. 40 УПК, но не распространяется на особо тяжкие преступления.
В принципе, ничего плохого в подобном механизме нет, и с гражданской точки зрения на борьбу с преступностью можно лишь приветствовать его практическое использование. Другой вопрос, что правоприменители, как всегда, извратили замечательную идею, превратив досудебное сотрудничество исключительно в механизм проталкивания обвинения в отношении тех подозреваемых, которые вину не признали и позиция которых – доказывание своей непричастности к преступлению. Заключившие же соглашение с прокурором (назовем их «сдельщиками»), вопреки возможному желанию прочих соучастников бороться, выторговывают себе преференции: будь то изменение меры пресечения с ареста на другую, обещание условного наказания и прочее, не задумываясь о юридических последствиях своего выбора для иных фигурантов.
Так, благое начинание, как это нередко происходило и с другими новеллами российской юриспруденции, вновь опошлилось и де-факто превратилось в полуфабрикат «преюдиции», столь вожделенной стороной обвинения, несмотря на позицию Конституционного Суда, завещающего коллегам из общей юрисдикции принимать решения каждый раз на основе принципов презумпции невиновности, оценивать весь объем доказательств и не предрешать виновности по судебным актам, вынесенным в отношении соучастников…
В моей практике было уже несколько дел, по которым роль «сдельщиков» сводилась исключительно к тому, что они только лишь давали показания, а чаще всего обыкновенно оговаривали интересующих следствие лиц («объекты сделки») и получали за это действительно минимальные сроки, не связанные с реальным лишением свободы.
Ни в одном случае «сдельщики»:
– не способствовали розыску имущества, нажитого преступным путем;
– не выдали часть собственного дохода от правонарушения;
– никоим образом не помогли установить не известных следствию соучастников;
– не указали на местонахождение улик или вещественных доказательств.
Знатоки процесса справедливо заметят: да, ведь это в полной мере отвечает запрету, установленному ч. 4 ст. 317.6 УПК! Спору нет, но… «Государственные интересы в области правоохранительной деятельности превыше всего», – так говорят судьи, столь явно в России сочувствующие обвинению.
В результате получается, что на выходе защита «объекта сделки» имеет в процессе гораздо более усеченные возможности, так как «сдельщик», чье дело уже рассмотрено:
– получает статус свидетеля в новом процессе;
– может физически не присутствовать в суде (например, по причине этапирования в колонию, невозможности явки и т.п.), что порождает существенные ограничения в его допросе;
– «соблюдает» условия сделки, жестко стоя на позиции обвинения, несмотря на контр-улики.
Описанная проблема весьма актуальна, поскольку вышеперечисленные обстоятельства оказываются для судей гораздо более весомыми, нежели доводы защиты о мотиве к оговору и отсутствии иных доказательств, чем показания «сдельщика». К слову сказать, мимика и жестикуляция последних в момент допроса нередко говорят сами за себя: мне будет сложно забыть одного из таких, с ладоней которого одна за одной стекали капли пота, будто это вечно протекающий деревенский рукомойник...
Дабы нивелировать возникший дисбаланс, необходимо внести изменения в УПК, которые могли бы гарантировать хоть какую-то справедливость разбирательства в отношении «объекта сделки», например:
– подсудность суда присяжных, если кем-то из фигурантов было заключено досудебное соглашение о сотрудничестве и его эпизод уже окончился приговором;
– зафиксировать в гл. 40.1 УПК четкие критерии оценки исполненности досудебного соглашения (добровольная выдача улик; вещественных доказательств; имущества, нажитого преступным путем; участие в ОРМ с целью объективного подтверждения собственных показаний);
– закрепить в гл. 40.1 УПК обязательность участия «сдельщика» в каждом судебном заседании по делу лиц, в отношении которых им оказано содействие в изобличении.
В противном случае, и без того слабая состязательность защиты и обвинения продолжит уничтожаться, превращая подсудимых и их адвокатов в окончательных правовых импотентов, которые существуют в системе координат российской Фемиды лишь в качестве декорации соблюдения законности и приверженности судей основополагающим принципам теории уголовного права.
