Почти шесть лет длилось уголовное преследование моего подзащитного П. – одного из учредителей крупного сельхозпредприятия на юге России. Уголовное дело было возбуждено на основании постановления прокурора в мае 2007 г.
П. было предъявлено обвинение в преднамеренном банкротстве организации, – то есть умышленном создании и увеличении неплатежеспособности, совершенном из корыстных побуждений как в личных интересах, так и в интересах других лиц, причинившем ущерб кредиторам на сумму свыше 56 млн руб.
Возбуждению уголовного дела предшествовали решение арбитражного суда о признании сельхозпредприятия банкротом, заключения экспертов, два акта финансово-хозяйственной деятельности предприятия, а также заявление конкурсного управляющего о наличии признаков преднамеренного банкротства с указанием действий конкретного лица, причастного к этому, в том числе лично получавшего денежные средства.
11 апреля 2013 г. коллегия из трех судей Советского районного суда г. Ростова-на-Дону после повторного рассмотрения дела вынесла оправдательный приговор в связи с непричастностью П. к совершению преступления, предусмотренного ст. 196 УК РФ.
Оправданию предшествовал не только долгий, но и очень сложный путь.
Так, приговором Миллеровского районного суда Ростовской области от 10 июля 2010 г. П. был признан виновным по ст. 196 УК с назначением наказания в виде трех лет лишения свободы и штрафа в 50 тыс. руб. Тот же суд ранее – 10 марта 2010 г. – изменил меру пресечения П., находившемуся на стационарном лечении (о чем неоднократно уведомлял суд), с подписки о невыезде на заключение под стражу. 16 марта того же года тем же судом он был объявлен в розыск – суд посчитал недостаточным подтверждением уважительности неявки подсудимого в судебное заседание наличие справок из лечебных учреждений, в которых было указано, что по состоянию здоровья П. участвовать в заседаниях суда не может, находился на стационарном лечении в андрологическом отделении, и суд был об этом заблаговременно надлежащим образом уведомлен. К тому же суд первой инстанции в качестве основания объявления в розыск указал, что, по сообщению начальника ОУР, П. по указанному адресу не проживает (так как он находился на стационарном лечении). Постановление о розыске было обжаловано и отменено судом вышестоящей инстанции. При этом отмечу, что мера пресечения в отношении П. изменялась не в первый раз – с 14 сентября 2007 г. по 12 сентября 2008 г. он уже находился под стражей в рамках того же дела.
Определением судебной коллегии Ростовского областного суда от 8 декабря 2010 г. приговор был отменен. Из всех доводов апелляционной жалобы (неправильное применение уголовного закона, существенное нарушение уголовно-процессуального закона) областной суд выбрал один – несоответствие выводов первой инстанции фактически установленным обстоятельствам: в показаниях свидетель не сообщал, в какой должности находился П., однако в приговоре суд указал на его показания как доказательство, подтверждающее причастность подсудимого к административно-распорядительным функциям управления предприятием. В итоге дело было направлено на рассмотрение в тот же суд первой инстанции, но в ином составе.
Ходатайства о передаче дела по подсудности, – поскольку юрисдикция Миллеровского суда Ростовской области не распространялась на г. Москву, – в г. Ростов-на-Дону, где, по версии следствия, происходили финансовые операции, остались без удовлетворения. После отмены обвинительного приговора в Ростовский облсуд было подано ходатайство об изменении территориальной подсудности на том основании, что никто из участников данного уголовного дела не находится на территории юрисдикции Миллеровского районного суда.
Постановлением заместителя председателя Ростовского областного суда от 21 декабря 2010 г. об изменении территориальной подсудности дело было передано на рассмотрение по существу в Советский районный суд г. Ростова-на-Дону.
По ходатайству защиты 6 мая 2011 г. мера пресечения в виде заключения под стражу была изменена на подписку о невыезде и надлежащем поведении. Суд мотивировал это решение изменением стадии уголовного судопроизводства и состоянием здоровья П., который был прооперирован в тот период, когда районный суд объявил его в розыск и изменил меру пресечения на стражу. Несмотря на то что заболевание П. не включено в перечень препятствующих содержанию под стражей (Постановление Правительства РФ от 14 января 2011 г. № 3), суд принял во внимание состояние здоровья обвиняемого, как того и требует ст. 99 УПК, не отнесся к этому формально.
В материалах дела находились также заключения финансово-хозяйственных экспертиз, а также несколько коробок с вещественными доказательствами. Стороной защиты, как и ранее, было заявлено ходатайство о назначении комплексной судебно-бухгалтерской и финансово-экономической экспертизы. Приглашался специалист-аудитор. В отличие от ранее рассматривавшего дела суда, коллегия из трех судей не усмотрела оснований для недопуска в судебное заседание специалиста, явка которого была обеспечена, а квалификация подтверждена. Специалист подготовил письменное пояснение (рецензию), а также дал устные пояснения в судебном заседании – все это послужило основанием для назначения указанной комплексной экспертизы. В частности, были проанализированы все акты и заключения, указано на недостаточность исходных материалов и документов для изложенных выводов экспертиз и актов, несоответствие первичных бухгалтерских документов требованиям к их форме и содержанию.
Комплексная экспертиза установила наличие лишь одного договора, не соответствующего рыночным условиям, но суд счел его невыполненным, поскольку покупатель не оплатил товар в полном объеме, что являлось обязательным условием перехода права собственности. В части выводов по бухгалтерскому учету суд в приговоре привел выводы экспертного заключения, проанализировал их и согласился с ними. При этом анализ не ограничивался простыми, часто встречающимися формулировками «выполнена экспертами, предупрежденными об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения», «соответствует по форме», «оснований не доверять ˂…˃ нет». Приведу один из выводов суда: «Материалами дела установлено, что П. не имел права распоряжения счетом ˂…˃ Тогда какими бухгалтерскими или банковскими документами руководствовался автор обвинительного заключения и специалисты при проведении ревизий, утверждая, что именно П. перечислял указанные деньги, остается без ответа».
Также в соответствии со ст. 75 УПК суд признал недопустимыми доказательствами незаверенные копии документов (включая список дебиторской и кредиторской задолженности предприятия). При этом подлинники указанных документов суду представлены не были, источник получения копий не установлен. Последовательно суд признал недопустимыми заключения, сделанные на основе этих копий.
При повторном рассмотрении уголовного дела суд не установил относимости к предмету доказывания предоставленных обвинением и изъятых при обысках в офисах предприятия папок и сшивов, поскольку подробная опись при их изъятии не была составлена.
Все то же, что видел и слышал суд при повторном рассмотрении уголовного дела, видел и слышал суд при первом рассмотрении. Но существо вынесенных решений оказалось диаметрально противоположным: П. был оправдан в связи с непричастностью к инкриминируемому ему деянию. Не была установлена причастность П. к совершению каких-либо действий или финансовых операций, которые привели бы к неплатежеспособности предприятия, ее увеличению. Одну из ключевых ролей сыграло назначение и проведение комплексной судебно-бухгалтерской и финансово-экономической экспертизы, выводы которой были приняты судом как надлежащее доказательство: коллегия судей сочла необходимым подробно проанализировать правовые основания финансово-хозяйственной деятельности юридического лица в относящийся к уголовному делу период времени, а также проверить и оценить учредительные документы, полномочия должностных лиц предприятия.
Из анализа хода этого дела, как и многих других, представляются очевидными несколько выводов.
Во-первых, право обжаловать отказ суда в допуске специалиста, свидетеля, явка которого обеспечена, должно быть предусмотрено отдельно от обжалования итогового судебного акта. Представляется, что суд не должен до допроса лица (свидетеля, специалиста) выяснять относимость и допустимость показаний и пояснений, еще не прозвучавших в судебном заседании.
Во-вторых, представляется целесообразным расширение компетенции суда присяжных на все уголовно наказуемые деяния, за совершение которых предусмотрено наказание в виде лишения свободы. При этом вызывает недоумение исключение состава преступления, предусмотренного Особенной частью УК (в частности, ст. 290 – получение взятки, ст. 132 – насильственные действия сексуального характера), из подсудности суда присяжных по причине большого количества оправдательных приговоров.
В-третьих, необходимо обеспечить реально скорое и справедливое разбирательство по делу. Только скорость должна быть не в ущерб правам и законным интересам участников уголовного судопроизводства. В своей практике я еще не встречал, чтобы суды по ходатайству защиты в выходной день рассматривали вопрос об изменении подозреваемому (обвиняемому, подсудимому) меры пресечения, а вот по ходатайству обвинения – такое встречается нередко. Формальный подход к избранию меры пресечения, особенно ее продлению, категорически неприемлем. Декларации прав должны не оставаться декларациями, а действовать и применяться судами.
В-четвертых, институт реабилитации работает зачастую слабо и латентно. Когда дело касается обвинения, то еще до вынесения приговора на подозреваемого, обвиняемого нередко «навешивают ярлыки», в том числе в публичном пространстве, при этом о реабилитации замалчивается. В связи с этим представляется справедливым, чтобы представитель органа, возбудившего уголовное дело, принес извинения лицу, незаконно привлеченному к уголовной ответственности.
