Тема состоявшегося 17 декабря 2018 г. специального заседания Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека: «Открытость и законность – главные гарантии уважения человеческого достоинства в учреждениях уголовно-исполнительной системы» – лозунг, причем избитый донельзя. Это вовсе не плохо, если предположить, что декларация «дожила» до практического исполнения.
Но так ли это? Готовы ли, прежде всего, ФСИН, прокуратура, Следственный комитет и судебная система к подобной установке?
Рекомендации СПЧ по итогам заседания обширны. Создается впечатление, что Совет практически в полном объеме принял предложения всех участников и включил их в резолюцию с минимальными корректировками. Такой подход мог быть обусловлен расчетом на то, что хотя бы часть предложений будет имплементирована, что – благо. Причиной могло оказаться и вполне объяснимое нежелание вызвать негативную оценку кого-то из авторов предложений, которые могли быть отвергнуты. И это также значимый фактор: поддержка обсуждения состояния и перспектив пенитенциарной системы актуальна, социальный запрос на данную тему будет лишь усиливаться.
Рассмотрение вопроса о наложении дисциплинарных взысканий на осужденных – с участием адвокатов и правозащитников
В целом рекомендации относятся к заявленной проблеме – открытости и законности. Очевидно позитивна направленность на предотвращение дальнейшей маргинализации впервые совершивших преступления, адаптацию освобождаемых к жизни вне «периметра», возможность замены лишения свободы трудом. Положения, призванные приблизить условия содержания осужденных к европейским стандартам, могут только приветствоваться, пусть перспектива их реализации измеряется годами – важно сохранять тренд.
Вызвал озабоченность блок, связанный с изменением подходов к порядку наложения дисциплинарных взысканий, их последующим учетом при изменении условий содержания и решении вопроса об освобождении от наказания или изменения его вида.
Избыточная перегруженность процедур определения текущего статуса осужденного, к примеру подсчета «чистых» периодов (без наказаний), сложная дифференциация дисциплинарных нарушений и их влияния на дальнейшее нахождение под стражей, несомненно, приведут к массе коллизий и споров.
Все предлагаемые в этой части меры сводятся к формализованному легализму, что от законности как таковой далеко – бюрократическое соблюдение процедур сакрально и сейчас, пусть в гротескно-комических вариантах, когда рассмотрение дисциплинарного акта занимает менее минуты (но проводится же).
Изменение подходов к учету и оценке взысканий не решит главных вопросов: крайней юридической неопределенности и подчас абсурдности правил внутреннего распорядка следственных изоляторов и колоний. Эти, по сути, кодифицированные акты позволяют привлекать осужденных к ответственности бесконтрольно и произвольно. Примеров тому масса. Без изменения далеких от здравого смысла режимных требований любые попытки пересмотреть подходы к наложенным за их нарушения взысканиям бесполезны.
Крайне важно кардинально реконструировать сам процесс наложения взысканий. Сейчас это лишь комиссионная легализация фактически единоличного решения начальника колонии. Несмотря на то что решения эти прямо и радикально влияют на судьбу осужденного, никаких возможностей защитить свои права у него нет. По сути, это процесс, в котором все, кроме самого обвиняемого, – прокуроры.
Представляется важным проработать систему, при которой члены ОНК, правозащитных организаций, адвокаты могли бы участвовать в дисциплинарных комиссиях, рассматривающих вопросы о наложении дисциплинарных взысканий и оказывать осужденным правовую помощь, зачастую неоценимую. Это важно и потому, что судебное обжалование решений о наложении взысканий дискредитировано и не может восприниматься как сколько-нибудь эффективный способ защиты прав.
Встречи заключенных с правозащитниками позволят соблюсти их права и обеспечить исполнение задач УИС
Нет сомнений, что особо горячими будут дискуссии относительно п. 11.27 рекомендаций СПЧ: «…при решении вопроса о допуске в порядке ч. 4 ст. 89 УИК РФ приравнять к полномочиям адвоката, действующего в интересах обвиняемого и подозреваемого по уголовному делу, полномочия представителя заявителя по доверенности, в том числе при подготовке и направлении жалобы в Европейский суд по правам человека; представителя правозащитной организации, устав которой предусматривает защиту прав человека в местах принудительного содержания; лица, проводящего полиграфическое исследование или психофизиологическое исследование…»
Против, безусловно, будет ФСИН. Для этой службы любая возможность контроля со стороны правозащитных организаций – вызов.
Деятельность фондов «Русь Сидящая» и «Общественный вердикт», к примеру, воспринимается откровенно враждебно несмотря на то, что именно эти НКО работали с осужденными той самой ярославской колонии, о которой говорится в преамбуле решения Совета, организовали адвокатскую помощь не только Евгению Макарову, но и Толибоходжи Курбонову.
Последний заявил об истязаниях прокурору, после чего в отношении него было возбуждено уголовное дело за заведомо ложный донос. Этот факт – индикатор отношения к заявлениям осужденных со стороны прокурора и следственного комитета. В отношении Курбонова ожидался обвинительный приговор, что означало бы продление срока нахождения в пыточных условиях. И прокуратура, и следственный орган полагали подобное развитие событий нормальным.
Курбонов был взят под защиту Фондом «Русь Сидящая» и оправдан судом накануне нашумевшей публикации «Новой Газеты».
Эта история крайне показательна, хотя и не получила такого широкого резонанса, как уголовное дело в отношении сотрудников колонии, избивавших Макарова. По совпадению именно о них как о пытавших заявлял Курбонов, но их Следственный комитет признал потерпевшими в деле о якобы заведомо ложном доносе.
Казалось бы, руководству ФСИН, которое публично заявляет об открытости и демократичности пенитенциарной системы, после двух вопиющих случаев в одной колонии – оправдания осужденного, заявившего об избиениях, а затем привлеченного к уголовной ответственности за заведомо ложный донос, и предъявления обвинения в пытках почти двум десяткам сотрудников этого учреждения – следовало бы как минимум встретиться с представителями НКО, обеспечившими выявление этих фактов и защиту пострадавших. Однако ситуация складывается иначе. Фактически мы приобрели статус персон non grata, нашим адвокатам стало значительно сложнее преодолевать препоны в оказании помощи содержащимся в колониях. С системными трудностями подобного рода мы в последние месяцы сталкиваемся, например, в Омской области, откуда поступает масса сообщений о неправомерных действиях сотрудников службы исполнения наказаний.
Законодательно оформленный доступ наших представителей к заявителям в колониях пугает ФСИН. Уровень выявленных и наглядно представленных нарушений базовых прав человека может стать критическим даже для формального оправдания существования подобной пенитенциарной системы.
Очевидно, что ФСИН, оперируя собственными статистическими данными и аналитическими материалами, какая-либо эффективная проверка которых невозможна, и исключая доступ к репрезентативным группам в исправительных учреждениях, стремится навязать свое представление о функционировании структуры. Делается это и для принимающих решения, и для общества. В первом случае это происходит с несомненным успехом – объявлено, что в реформе необходимости нет. В случае с обществом сложнее. Убедить человека, который отсидел сам или слышал рассказы отсидевшего брата, отца, соседа или коллеги, что все не так, как есть на самом деле, нереально.
В качестве примера можно привести данные из преамбулы рекомендаций СПЧ о том, что смертность в учреждениях УИС достигла своего максимума в 4770 человек в 2010 г. и с тех пор ежегодно снижается. По данным же Совета Европы, смертность в учреждениях ФСИН России из расчета на 10 тысяч заключенных систематически растет. Очевидны статистические игры с абсолютными и удельными значениями, что крайне удобно в ситуации, когда сам игрок является и автором статистических данных.
Но ФСИН – оппонент очевидный и системный.
Уверен, что неприятие этой рекомендации СПЧ будет высказано и некоторыми адвокатскими группами. Аргумент привычен: адвокат несет ответственность перед сообществом, он профессиональный юрист, чей статус подтвержден квалификационным экзаменом. Не сомневаюсь, что будет высказано и множество уничижительных оценок юристов, не обладающих адвокатским статусом.
Входить в эту дискуссию опасно и неконструктивно. Во-первых, встречные аргументы о неквалифицированности некоторых адвокатов, их неправомерных, а порой чуть ли не преступных действиях, несомненно вовлекут в тяжелейший и не имеющий на сегодня решения спор. Во-вторых, суть рекомендаций никоим образом не затрагивает интересов адвокатского сообщества и не создаст избыточной конкуренции, которой адвокаты вполне резонно опасаются.
Речь идет о создании системы мониторинга условий отбывания наказания, выявлении нарушений прав человека, сборе и анализе правозащитными организациями информации, что есть несомненное благо. И это в компетенции правозащитных организаций. Адвокатские объединения подобной деятельностью в масштабах региона либо всей страны не занимаются, этого от них и не требуется. Но ее осуществление крайне важно, поскольку дает первичный материал для анализа.
Представление прав осужденных в судах и следственных органах останется прерогативой адвокатов, и именно к ним будут обращаться НКО. Спрос на услуги адвокатов станет выше. Существеннее станет и правозащитная, в широком смысле этого слова, роль адвокатов.
Вряд ли стоит в качестве контраргументов приводить апокалиптические картины бесконтрольного проникновения в колонии и хождения по ним псевдоправозащитников. В любом случае установление режима посещения осужденных – прерогатива ФСИН, и требование о закрытости этих территорий в качестве общего правила обоснованно. Однако возможность встречи с заявившими о нарушении прав человека, в том числе для эффективной проверки их доводов, – разумный компромисс. Он позволит как соблюсти права заключенных, так и обеспечить исполнение задач пенитенциарной системы.
Подобный формат взаимодействия со службой исполнения наказаний не представляется в перспективе обременительным и для нее, нужно лишь в реальности перейти к воплощению тезисов об открытости и демократичности системы. Осознание наличия контроля со стороны не склонных к договоренностям и не связанных межведомственным взаимодействием правозащитных структур, понимание необходимости предоставления незамедлительной возможности общения заявивших о нарушении прав с защитниками и в конце концов страх наказания за неправомерные действия – сами по себе действенные факторы, сдерживающие нарушение закона пенитенциариями.
На этом фоне теряют актуальность предложенные Советом чрезмерные, крайне формализованные требования к сотрудникам ФСИН, особенно работающим непосредственно с осужденными. Начальники отрядов, инспекторы безопасности, оперативные уполномоченные и сейчас перегружены бюрократической, не имеющий практического смысла отчетностью, требующей колоссальных временных затрат. Предлагаемые в Рекомендациях систематические проверки на полиграфе, искусственное расширение документооборота – дополнительная нагрузка, которая неминуемо отвлечет сотрудников от выполнения основных функций.
Повторюсь: подобного усиления бюрократизации не требуется.
Приведение условий содержания в соответствие с общепринятыми нормами, глубокая реконструкция правил внутреннего распорядка и режимных требований в целом, обеспечение открытости уголовно-исполнительной системы станут факторами, которые позволят если не реформировать систему, то создать предпосылки для этого и как минимум снять критическое неприятие ее обществом.
