Ненадлежащее оказание юридической помощи: сложности толкования и оценки

Особенности законодательного регулирования

Посвящая регулированию адвокатской деятельности и адвокатуры специальный закон, законодатель, как представляется, не уделил должного внимания институту гражданско-правовой ответственности адвоката перед доверителем.

В частности, указывая на наличие такой ответственности, закон не обеспечивает единство терминологии – если в п. 2 ст. 18 Закона об адвокатуре ответственность прямо определена как гражданско-правовая, то в ст. 19 та же самая, по сути, ответственность именуется имущественной.

Однако более серьезные вопросы в части регулирования гражданско-правовой ответственности адвоката вызывают не юридико-технические, а скорее содержательные аспекты. Нормам Закона в указанной части свойственны, на мой взгляд, лаконичность на грани с пробельностью, в значительной мере бланкетный характер. Также недостаточно учтены при разработке этих норм особенности адвокатской деятельности, юридической помощи.

Последствиями указанных недостатков регулирования являются трудности в уяснении и применении данного института. Часть таких трудностей, касающихся оснований гражданско-правовой ответственности адвоката, будут рассмотрены далее.

Договорная ответственность

Пункт 2 ст. 25 Закона об адвокатуре прямо относит соглашение об оказании юридической помощи к гражданско-правовому договору, что означает наличие между сторонами данного соглашения обязательственных правоотношений и, как следствие, возможности применения так называемой договорной ответственности.

Адвокатская деятельность, как правило, сопряжена с несколькими разными по значимости обязательствами адвоката перед доверителем. В качестве примера «второстепенного» обязательства можно назвать основанный на п. 6 ст. 10 КПЭА возврат доверенности и документов по делу. Нарушение данного обязательства вполне может стать самостоятельным основанием гражданско-правовой ответственности адвоката.

Вместе с тем, поскольку основное обязательство адвоката образует оказание юридической помощи, нарушением данного обязательства и преобладающим на практике основанием гражданско-правовой ответственности является неоказание или ненадлежащее оказание юрпомощи. Попутно стоит обозначить существующее у некоторых коллег заблуждение об отсутствии гражданско-правовой ответственности адвоката при оказании юрпомощи по уголовным делам. Отсутствие такой ответственности чаще констатируется de facto; реже предпринимаются попытки обосновать ее de jure рассуждениями на тему специфики и сложности защиты, а также ссылками на участие в деле иных лиц, отвечающих за правильность уголовно-процессуальных актов.

Вместе с тем согласно п. 2 ст. 7 Закона об адвокатуре за неисполнение либо ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей адвокат несет ответственность, предусмотренную законом. Общий характер положений Закона об адвокатуре, касающихся ответственности адвоката, а также отсутствие в законах исключений и ограничений гражданско-правовой ответственности адвоката, обусловленных категорией дела, объективно опровергают приведенное выше заблуждение. Хотя следует признать, что риск гражданско-правовой ответственности адвоката в рассматриваемом случаев некоторой мере снижают возможность и (или) обязанность своевременного исправления ошибки адвоката другими участниками уголовного судопроизводства.

Критерии оценки юридической помощи

Возвращаясь к вопросу об основании гражданско-правовой ответственности адвоката, закономерно возникает один из самых важных и непростых вопросов – что следует понимать под неоказанием или ненадлежащим оказанием юридической помощи?

На практике имеют место случаи очевидного нарушения адвокатом своего основного обязательства – например, в случае полного бездействия. Однако в подавляющем большинстве споров о привлечении адвоката к гражданско-правовой ответственности оценка его действий может вызывать обоснованные дискуссии, вызванные, в частности, сложностями определения и понимания критериев такой оценки.

Определенные ориентиры для уяснения содержания «надлежащего оказания юридической помощи» (а через него и содержания противоположного понятия) содержатся в законодательстве об адвокатской деятельности и адвокатуре. Так, данное в п. 1 ст. 1 Закона об адвокатуре определение адвокатской деятельности предусматривает характеристику «квалифицированная» применительно к юридической помощи, что в числе прочего предполагает соответствующий уровень ее качества. Слово «соответствующий», несмотря на неопределенность, употреблено в данном случае как наиболее подходящее, поскольку необходимый уровень соответствия конкретно не определяется и вариативен в зависимости от категории и обстоятельств дела, условий оказания юрпомощи и т.п. Возможно, по этой причине в целях обеспечения «квалифицированности» юридической помощи Стандарт осуществления адвокатом защиты в уголовном судопроизводстве (принятый VIII Всероссийским съездом адвокатов 20 апреля 2017 г., далее – Стандарт) использует модель минимальных требований к деятельности адвоката, осуществляющего защиту по уголовному делу, подразумевая нормальным в большинстве случаев их превышение. Выполнение минимума является обязательным, но не гарантирует вывода о надлежащем качестве защиты, который должен производиться с учетом конкретных, связанных с ней обстоятельств.

Пониманию содержания «надлежащего оказания юридической помощи» способствует также подп. 1 п. 1 ст. 7. Закона об адвокатуре и развивающий его положения п. 1 ст. 8 КПЭА, согласно которым при осуществлении профессиональной деятельности адвокат обязан честно, разумно, добросовестно¹, квалифицированно, принципиально и своевременно исполнять свои обязанности, активно защищать права, свободы и интересы доверителей всеми не запрещенными законодательством средствами, руководствуясь Конституцией РФ, законом и КПЭА. Также как и в отношении «квалифированности», соответствие адвокатской деятельности перечисленным характеристикам устанавливается ситуативно². Так, вряд ли правильно, на мой взгляд, требовать от адвоката приложения одинаковых усилий и степени активности при сборе сведений для подтверждения тяжелого заболевания доверителя, препятствующего его содержанию под стражей, при избрании данной меры пресечения и при сборе сведений для подтверждения принадлежности доверителю спорного имущества при подготовке искового заявления.

Более конкретное представление об указанных критериях дают отдельные нормативные предписания и запреты, связанные с юридической помощью, например положение о недопустимости отказа адвоката от принятой на себя защиты (подп. 6 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатуре, п. 2 ст. 13 КПЭА). Данные предписания и запреты представляют собой тот же минимальный уровень перечисленных требований.

Сложность оценки юридической помощи подтверждает судебная практика. В качестве примера можно привести дело № А41-7649/2012, рассмотренное Президиумом Высшего Арбитражного Суда РФ (Постановление от 24 сентября 2013 г. № 4593/13).

Обстоятельства дела сводятся к следующему. Между двумя коммерческими организациями был заключен договор, согласно которому одно из них (правовое бюро) обязалось оказать другому (обществу с ограниченной ответственностью) юридические услуги по приобретению последним в собственность земельного участка, на котором расположены принадлежащие обществу здания³. В ходе исполнения договора участок был предоставлен обществу, но по цене, которая спустя несколько дней после этого снизилась в 10 раз вследствие вступления в силу ранее принятых изменений в закон. Правовое бюро признало свою неосведомленность об этих изменениях.

Обратившись в арбитражный суд, правовое бюро потребовало взыскания оставшейся части вознаграждения и неустойки, а общество, в свою очередь, – взыскания убытков в сумме фактически выплаченного вознаграждения.

Пересматривая принятые по данному делу судебные акты, ВАС, в частности, отметил следующее. В силу ст. 309 ГК РФ обязательства должны исполняться надлежащим образом в соответствии с условиями обязательства, а также требованиями закона и иных правовых актов, а при отсутствии таких условий и требований – в соответствии с обычаями делового оборота или иными обычно предъявляемыми требованиями. Указанная норма ГК направлена на восполнение отсутствия договорных условий о том, какое исполнение считается надлежащим, с учетом возможности возникновения неограниченного множества спорных ситуаций. Кроме того, в других статьях Кодекса конкретизированы требования к надлежащему исполнению (запрет одностороннего отказа от исполнения, исполнение надлежащему лицу, в срок, в определенном месте и т.п.). Несмотря на различия в предмете договора возмездного оказания услуг (совершение определенных действий или деятельности) и договора подряда (достижение определенного результата), в силу ст. 783 ГК положение о применении обычно предъявляемых требований, в том числе требований экономности подрядчика (п. 1 ст. 713 Кодекса) для определения критериев качества работы подрядчика, применимо и в отношении оказания услуг.

Приведенный фрагмент постановления отражает возникшие у ВАС затруднения в определении критериев оценки юридической помощи и избранный способ их преодоления, позволивший выйти, в частности, на критерий экономности (которым можно пополнить приведенный выше перечень).

Правовая обоснованность юрпомощи

Формально более определенным по сравнению с прочими выглядит такой критерий оценки юридической помощи как ее правовая обоснованность – соответствие закону слов и действий адвоката в рамках профессиональной деятельности.

В данном аспекте представляется уместным обратить внимание на содержащееся в п. 2 ст. 18 Закона об адвокатуре изъятие, согласно которому недопустимость привлечения адвоката к ответственности за выраженное им при осуществлении адвокатской деятельности мнение не распространяется на его гражданско-правовую ответственность перед доверителем. Тем самым адвокат справедливо лишен возможности избежать ответственности за свои ошибочные (в том числе юридически) слова и действия через указанную гарантию его независимости.

Приведенное выше постановление ВАС с очевидностью подтверждает наличие рассматриваемого требования к юридической помощи и критерия ее оценки (правовая обоснованность). Более того, из данного постановления следует недопустимость нейтрализации, исключения данного требования – в частности, путем переноса риска незнания законодательства на заказчика⁴.

Вместе с тем, несмотря на большую (в сравнении с прочими) формальную определенность, этот критерий также нельзя применять формально. Косвенное тому подтверждение усматривается в следующих нормах.

Адвокат не вправе принимать от лица, обратившегося к нему за оказанием юридической помощи, поручение, если оно имеет заведомо незаконный характер (подп. 1 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатуре).

Адвокат принимает поручение на ведение дела и в том случае, когда у него имеются сомнения юридического характера, не исключающие возможности разумно и добросовестно его поддерживать и отстаивать (п. 1 ст. 7 КПЭА).

Исходя из данных норм подлежит ответственности, в том числе гражданско-правовой, адвокат, взявшийся за оказание юридической помощи, изначально по закону не имевшей перспективы, – например, взыскание алиментов с ребенка в пользу родителя, лишенного родительских прав (вопреки положению п. 5 ст. 87 Семейного кодекса РФ, безусловно освобождающего от уплаты таких алиментов).

В другом же случае юридически неправильного мнения адвоката (например, если предложенное им толкование правовой нормы не нашло поддержки у судов) такая «ошибка» не означает ненадлежащего оказания юридической помощи, поскольку должны быть учтены прочие значимые обстоятельства, в частности степень ясности правовой нормы, наличие правоприменительной практики и степень ее единообразия, приведенные адвокатом основания для своего толкования и т.п.⁵

Значение результата оказания правовой помощи

Другим, связанным с предыдущим, непростым вопросом об основаниях гражданско-правовой ответственности адвоката является ее зависимость от результата оказания юридической помощи.

С одной стороны, легализация «гонорара успеха» (дополнением ст. 25 Закона об адвокатуре п. 4.1) дает основания полагать, что результат юридической помощи может использоваться как основание поощрения, а не наказания адвоката.

С другой, судебная практика демонстрирует, что в определенных случаях отрицательный результат юридической помощи может быть свидетельством ненадлежащей юридической помощи.

Так, рассматривая дело № А40-67639/2021 по иску о взыскании долга по договору оказания юридических услуг, а также встречному иску о расторжении указанного договора и взыскании неосновательного обогащения, Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда РФ в Определении от 4 апреля 2023 г. № 305-ЭС22-24429 обозначила следующие правовые позиции.

Как разъяснено в п. 1 Информационного письма Президиума ВАС от 29 сентября 1999 г. № 48 «О некоторых вопросах судебной практики, возникающих при рассмотрении споров, связанных с договорами на оказание правовых услуг», поскольку стороны в силу ст. 421 ГК вправе определять условия договора по своему усмотрению, обязанности исполнителя могут включать не только совершение определенных действий (деятельности), но и представление заказчику результата действий исполнителя (письменные консультации и разъяснения по юридическим вопросам; проекты договоров, заявлений, жалоб и других документов правового характера и т.д.).

В любом случае правовые услуги представляют интерес для заказчика не сами по себе – они должны быть направлены на достижение определенного результата. Исполнитель при этом должен представить доказательства приложения максимальных усилий по достижению обусловленной договором цели.

В случае ее недостижения в пользу заказчика суд может оценить причины неисполнения путем сопоставления объема и качества совершенных исполнителем действий в рамках обязательства и наличия реальной возможности достижения согласованной цели в результате именно этих и такого качества действий, а также степень усилий, которые должен был приложить исполнитель. Если действия исполнителя при обычных условиях должны были привести к оговоренной цели, то необходимо определить, является ли недостижение результата упущением исполнителя или находилось за рамками его разумных, профессиональных и добросовестных действий.

На основании указанных позиций незаключение договора, определенного сторонами в качестве цели юридических услуг, породило у ВС вопрос относительно их надлежащего оказания и, как следствие, – необходимости их оплаты.

Таким образом, даже в случае, когда предполагаемый результат юридической помощи не был указан в качестве условия выплаты вознаграждения или цели, его недостижение может повлечь гражданско-правовую ответственность адвоката в случае очевидной причинной связи между правовой помощью и отсутствием предполагаемого результата.

Данный подход был подтвержден и развит Верховным Судом при рассмотрении другого дела (Определение от 13 февраля 2024 г. № 305-ЭС23-18507).

В указанном определении ВС отметил, что исполнитель по общему правилу не разделяет с заказчиком риск недостижения результата, ради которого заключается договор. В то же время исполнитель отвечает перед заказчиком за полезность своих действий или деятельности как таковых, и в этом состоит предпринимательский риск консультанта⁶. В случае возникновения спора о качестве оказанных консультантом услуг суду в соответствии с п. 3 ст. 307, ст. 309 ГК, по сути, требуется оценить достаточность предпринятых исполнителем усилий – действовал ли он с такой заботливостью и профессионализмом, с какими по обстоятельствам дела действовал бы любой разумный консультант, стремящийся принести пользу заказчику.

При проверке наличия оснований для привлечения консультанта к имущественной ответственности (ст. 15 и 393 ГК) следует установить, являются ли убытки заказчика результатом непрофессионализма исполнителя – т.е. являются ли они отсутствием у исполнителя знаний и умений, которыми обычно обладают другие представители его профессии, находящиеся в аналогичном положении, и (или) непроявлением разумности и осмотрительности при использовании своих знаний, свойственной для соответствующей сферы деятельности.

Отдельный интерес представляет изложенная в том же определении следующая правовая позиция Верховного Суда.

Необходимая при исполнении договора степень заботливости и профессионализма консультанта не может быть одинаковой для исполнителя, квалификация и опыт которого соответствуют ординарной степени навыков и умений, и для консультанта, позиционирующего себя в качестве профессионала высокой квалификации, имеющего опыт решения сложных задач, стоимость услуг которого в связи с этим, как правило, более высокая. Если особые знания и умения не были применены консультантом, который ими не обладал, о чем было известно заказчику, в этом случае возложение на консультанта имущественной ответственности за возникшие у заказчика проблемы не будет являться справедливым. В то же время, если необходимые знания и умения не были применены высокопрофессиональным консультантом, то применение к такому лицу пониженного стандарта качества оказываемых им услуг для целей определения меры его имущественной ответственности не будет отвечать принципу справедливости (п. 5 ст. 393 ГК).

Интересна данная позиция как сутью – дифференцированием стандарта оценки юридической помощи в зависимости от самооценки, позиционирования себя как юриста – так и ее значением для адвокатов, «квалифицированность», т.е. особое качество юридической помощи которых прямо закреплено законом.

Представляется, что решение указанного вопроса должно быть в пользу более высокого уровня требований к качеству юридической помощи, оказываемой адвокатом, на что помимо «квалифицированности» помощи указывают ряд других факторов: профессиональная основа ее оказания (согласно п. 1 ст. 1 и п. 1 ст. 2 Закона об адвокатуре), наделение адвокатов особым статусом, предусматривающим полномочия и привилегии (например, предусмотренные п. 3 ст. 6, п. 2 и 3 ст. 8 закона), высокое предназначение, а также профессионально-этические требования.

Резюмируя, отмечу, что несмотря на отдельные спорные вопросы, касающиеся гражданско-правовой ответственности адвоката перед доверителем, привлечение к такой ответственности вполне реально, поэтому наиболее действенной защитой адвоката остается максимально компетентное, требовательное и старательное отношение к профессиональной деятельности.