Заместитель министра внутренних дел РФ, начальник Следственного департамента МВД России, генерал-полковник юстиции Сергей Лебедев, подводя итоги деятельности следственных органов в системе МВД за 2023 г., отметил, что в минувшем году число оправданных судом граждан снизилось на 17%.
Анализируя данный показатель и сопоставляя его со сложившейся практикой, можно сделать выводы, в том числе о таком фундаментальном понятии, как оценка доказательств.
Возможно, при подготовке статистики было учтено и уголовное дело в отношении моего подзащитного К., признанного виновным в совершении преступления по п. «б» ч. 3 ст. 163 УК РФ и осужденного к лишению свободы на семь лет. Апелляция оставила приговор без изменения.
По мнению защиты, при рассмотрении этого дела суды дали неверную оценку доказательствам, на основании которых был вынесен обвинительный приговор. Так, судом первой инстанции были вырваны из контекста в пользу обвинения фрагменты видеозаписи разговора потерпевших. Тактика защиты основывалась именно на указанном диалоге, зафиксированном видеорегистратором, когда потерпевшие обсуждали способы избежать ответственности за возвращение денежных средств, держателем которых назвал себя один из потерпевших, хотя сам при этом пояснял, что не знает, зачем сделал это. Более того, из показаний потерпевших следовало, что перед встречей один из них по телефону обратился за помощью к другому, мотивируя тем, что подсудимые высказывают угрозы убийством в адрес его и его семьи. Однако согласно видеозаписи на вопрос о том, боится ли потерпевший чего-то, об угрозах ничего сказано не было.
Несмотря на это, при рассмотрении дела по существу суд первой инстанции (а впоследствии апелляция) лишь вырвал из контекста фразы о том, что потерпевший не брал указанную денежную сумму. Но защита данный факт и не отрицала, а утверждала об отсутствии в диалоге ссылки на угрозы потерпевшему со стороны подсудимых, ведь если человек, которому угрожают убийством его и его семьи, обращается за помощью к лицу, которое позже приезжает к нему, он не может не упомянуть о том, чем обусловлена просьба приехать, а на прямой вопрос о том, чего он боится, ответить, что что-то может случиться, если остальные узнают, что он соврал о наличии денег. На фоне изложенного выводы суда о виновности подсудимых представляются спорными, что наглядно иллюстрирует проблему оценки доказательств.
Оценка доводов защиты – обязанность суда. В соответствии с Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 29 ноября 2016 г. № 55 «О судебном приговоре» в приговоре суда должны быть оценены как уличающие, так и оправдывающие доказательства, приведены мотивы отвержения доказательств (п. 6). Также суд должен оценить в приговоре доводы защиты (п. 11).
Нормативная база также содержит требования об оценке доводов защиты в приговоре. В частности, приговор должен быть обоснованным (ч. 1 ст. 297 УПК РФ), мотивированным (ч. 4 ст. 7 УПК); содержать мотивы отвержения доказательств (включая доводы защиты) (п. 2 ст. 307 УПК).
Так, суд первой инстанции в приговоре подробно рассмотрел доказательства обвинения, при этом доказательства защиты не получили оценки. Также в приговоре приведены показания подсудимого, которые, во-первых, были им даны в статусе свидетеля, а во-вторых, даже не исследовались в ходе судебного заседания.
Суд апелляционной инстанции в свою очередь не принял во внимание ни один из доводов защиты, очевидно, полагая, что тезисы защиты – это формализм, не влияющий на установление истины по делу. Кроме того, в определении апелляция сослалась на показания потерпевших и свидетеля как на последовательные и непротиворечивые, процитировав их в той части, в которой каждый из потерпевших и свидетель дают абсолютно разные показания о том, кому передавались денежные средства и кто их требовал, что, по мнению защиты, подтверждает несостоятельность судебного акта апелляционной инстанции. Более того, второй обвиняемый по делу ни разу не был допрошен, поскольку объявлен в розыск.
Устанавливая наличие преступного сговора на завладение имуществом потерпевшей и ее родственников, суд проигнорировал доводы защиты о том, что потерпевшие утверждали, что обвиняемые узнали о существовании данного имущества лишь после того, как потерпевшие сами показали документы на него.
Перечисленные доводы есть часть комплекса нарушений, допущенных, по мнению защиты, судами обеих инстанций.
Возвращаясь к статистике, приведенной в начале статьи, зададимся вопросами: снижение количества оправдательных приговоров на 17% – это много или мало? Двигается ли уголовная юстиция в правильном направлении и происходит ли действительно гуманизация уголовной репрессии?
«Процесс, где обвиняемый поставлен лицом к лицу против обвинителя, вооруженного всесильной помощью государства, недостоин имени судебного разбирательства; он превращается в травлю», – писал выдающийся процессуалист XIX в. И.Я. Фойницкий.
Представляется, что необходим правовой критерий оценки доказательств, позволяющий судам при разрешении уголовного дела по существу юридически корректно преодолевать противоречия между различными доказательствами. Возможно, в качестве такого критерия рассмотреть компромисс между приданием отдельным доказательствам предустановленной силы и предоставлением суду права делать выводы, исходя из того, какое доказательство убедило, а какое нет, – безусловно, в силу субъективной точки зрения. Конечно, первый вариант опасен тем, что является отсылочным во времена «теории формальных доказательств», существовавшей в средневековье, когда одно доказательство имело заранее установленную силу над другим, что немыслимо. Но и второй вариант, квинтэссенцией которого является внутреннее убеждение судьи, что характерно для свободной оценки доказательств, как следует из практики, весьма неоднозначен. В обоих вариантах оценка доказательств является связующим звеном между установлением фактических обстоятельств и принятием итогового процессуального решения по делу.
С точки зрения законодателя невозможно принять решение, не оценив предварительно имеющиеся в материалах дела доказательства на основании относимости, допустимости и достоверности путем мыслительной деятельности, которая должна быть отражена в мотивировочной части приговора, однако в этом и заключается зачастую та «недоброкачественная» связь, когда суд, игнорируя любые противоречия, прибегает в приговоре к однообразным, «избитым» клише – таким, например, как «вина подтверждается исследованными в судебном заседании доказательствами, в том числе: показаниями потерпевших, свидетелей, материалами дела».
Формальный подход к императиву по оценке относимости, допустимости и достоверности доказательств нивелирует значение внутреннего убеждения по отношению к уровню работы судов в части отправления правосудия.
Так, согласно ч. 1 ст. 88 УПК доказательство должно быть достоверным, а именно отражать содержательную сторону, т.е. соответствовать фактам: что произошло в действительности. Достоверность не презюмируется, она устанавливается путем оценки доказательств в их совокупности, проверки каждого из них. То есть понятие «оценка по внутреннему убеждению» отдельно взятого доказательства, которое входит в совокупность, позволяющую суду принять самое важное решение, – есть отношение «от общего к частному». При этом следует иметь в виду, что достоверность в большинстве случаев является самым трудноопределимым свойством доказательств, поскольку многое зависит именно от субъективной точки зрения судьи, принимающего решение по делу. Полагаю, что сокращение количества оправдательных приговоров на 17% вряд ли является показателем плодотворной работы правоохранительных органов, а скорее выступает следствием принятия судебных решений, основанных на произвольной оценке доказательств, представленных стороной обвинения.
Резюмируя изложенное в части вопросов о вынесении приговоров по внутреннему убеждению судьи, отмечу следующее. В отечественной модели уголовного судопроизводства отправлением правосудия занимаются профессиональные судьи, за исключением некоторых статей УК, уголовные дела по которым правомочны рассматривать коллегии присяжных заседателей во главе с профессиональным судьей. Проводя аналогию с романо-германской моделью уголовного процесса, где в отправлении правосудия наравне с профессиональными судьями участвуют присяжные заседатели (суд Шеффенов в Германии), либо с англо-саксонской моделью уголовного судопроизводства, где практически по всем делам решения принимают присяжные, а судья лишь занимает роль пассивного арбитра, осуществляющего контроль за соблюдением процессуальной формы, возникает много вопросов: какая модель лучше и практичнее?
Решением обозначенной проблемы, на мой взгляд, могла бы стать трансформация процессуальной парадигмы, отвечающей за оценку доказательств, в виде определенного критерия в форме законодательного запрета на вынесение приговоров, основанных на субъективной точке зрения, однако по форме отвечающих УПК РФ.
