Одним из «камней преткновения», вызывавших во второй половине XIX– начале ХХ вв. страстные дискуссии как внутри адвокатской корпорации, так и за ее пределами, был вопрос о допуске женщин к занятию адвокатской деятельностью. Сегодня, когда эта проблема уже столетие как снята в России с повестки дня, ее обозрение представляет историко-культурологический интерес: логика и эмоции сторонников и противников «женской адвокатуры» позволяют нам более пристально присмотреться к состоянию умов в обществе в целом и адвокатском сословии в частности.
На первый взгляд, прямого запрета для женщин заниматься адвокатской деятельностью в основополагающих документах Судебной реформы не содержалось: в части III Судебных уставов – «Учреждение судебных установлений», где речь идет о присяжных поверенных, слово «женщина» или «лицо женского пола» не встречается ни разу; равным образом не находится прямых указаний на то, что речь идет исключительно о мужчинах. Однако в ст. 354 говорится: «Присяжными поверенными могут быть лица, имеющие аттестаты университетов или других высших учебных заведений об окончании курса юридических наук или о выдержании экзамена в сих науках, если они сверх того прослужили не менее пяти лет по судебному ведомству в таких должностях, при исправлении которых могли приобрести практические сведения в производстве судебных дел, или также не менее пяти лет состояли кандидатами на должности по судебному ведомству (ст. 407), или же занимались судебною практикою под руководством присяжных поверенных в качестве их помощников»1. Вполне возможно, что составителям Уставов казалось излишним упоминать о женщинах, поскольку преодолеть требование «аттестата об окончании курса юридических наук» женщина в России того времени, казалось, не могла; в то же время, точно так же можно предположить, что авторы мудро полагали, что не стоит воздвигать дополнительные барьеры и, в случае положительного решения вопроса о женском юридическом образовании, закрывать дамам дорогу в профессию.
Однако значительный рост настроений в пользу женской эмансипации в пореформенной России привел к тому, что тема была переведена в практическую плоскость раньше, чем юридическое образование стало в России доступным для женщин. Возник вопрос о допуске женщин в состав «второсортной адвокатуры» – частных поверенных, для которых законом были предусмотрены несравненно более мягкие требования: суд мог выдать разрешение на практику лицу, не имеющему юридического образования, причем имел право (но не обязанность!) устроить при этом квалификационное испытание. После принятия в мае 1874 г. соответствующего закона несколько женщин подали прошения в различные окружные суды. Некоторые из них были удовлетворены. Наиболее известен случай Елизаветы Федосеевны Козьминой, которая работала некоторое время в канцелярии Казанского окружного суда в недолгую бытность там прокурором А.Ф. Кони, в феврале 1874 г. выдержала экзамен в Нижегородском окружном суде и получила соответствующее свидетельство. Она сразу приобрела значительную практику в судебном округе, одержала несколько побед, среди них – сложный процесс по делу о немалом купеческом наследстве. Ей также удалось добиться через Сенат разрешения сдавать экзамен на звание частного поверенного при Московской судебной палате (первоначальное прошение палата отклонила), но тут «форточка» закрылась.
Источник заимствования: http://herzenlib.ru/kraeved/image/
2017_znai_nashikh_0331_02.jpg
Поступление женщин в частную адвокатуру спровоцировало вопросы судов «наверх», на что в январе 1876 г. воспоследовало разъяснение, что к данному случаю применимо Высочайшее постановление 1871 г., приветствовавшее занятия женщин медициной, педагогикой, а также по телеграфной и счетной части, но воспрещающее прием их на канцелярские и иные должности в государственные и общественные учреждения. Таким образом, государственный интерес в области женской занятости был очерчен и судебное ведомство было оставлено исключительно за мужчинами. У тех женщин, кто уже имели свидетельства, они были отобраны.
Надо заметить, что сторонники этого подхода далеко не всегда руководствовались «классическим» мужским шовинизмом (хотя, разумеется, тезис о том, что женщина должна находиться при кухне и детской, звучал достаточно часто), но подчас проявляли заботу – трудно сказать, насколько искреннюю – о женской психике и нравственности: мол, многие сцены, разворачивающиеся в тюрьмах и судах, – не для женских глаз и ушей. Совсем уж экзотикой сегодня смотрится третья группа соображений, сводящихся к тому, что женские чары могут оказать недолжное воздействие на судей и присяжных. На это исчерпывающе ответил А.Ф. Кони: «Женщина будет иметь опасное, незримое влияние на судей, это – сирена, соблазнительница Ева, которая ничем не будет брезгать, чтобы повлиять на судью. И тут же, рядом, говорят, что необходимо охранять ее стыдливость, поберечь ее нервы. Но надо же быть последовательным: если она соблазнительница, никакими приемами не брезгающая, то у нее стыдливости искать напрасно. Притом женщина, как адвокат, может являться защитницей по уголовному делу, где только и могут быть эти грязные подробности, или по назначению суда, или по выбору клиента. Относительно клиента она всегда имеет возможность не принять на себя его защиты, и, следовательно, вопрос о вынужденном оскорблении ее стыдливости падает. А относительно назначения судом, то я думаю, что председатель суда, который назначил бы женщину-адвоката защитницей по делу о мужеложстве, или о скотоложстве, или вообще о чем-либо подобном, был бы достоин дисциплинарного взыскания. Он не должен позволять себе назначать женщин на такие дела. Он обязан заботиться об ее стыдливости, а не закон»2.
Гораздо более серьезными представляются аргументы тех, кто выводил разумность ограничений не из «женской природы», а из существующего прискорбного положения дел. Так, А.Ф. Кони, вспоминая свое участие в работе «муравьевской комиссии» по пересмотру Судебных уставов в 1897–98 гг., писал: «Большинство комиссии, к которому принадлежали упомянутые лица, и я в том числе, нашло следующее, что и выражено в журнале комиссии. «Нужно заметить, – сказали они, – что в настоящее время женщина, не будучи допускаема ни в высшие учебные заведения для изучения юридических наук, ни в канцелярии правительственных и общественных установлений, не имеет даже возможности приобрести необходимые знания и опытность для получения звания частного поверенного». Вот почему и мы были против допущения женщин в частные поверенные. Мы боялись, и лично я в особенности, мы боялись допущения в число частных поверенных юридически необразованных, практически не подготовленных и неразвитых женщин. Боялись этого именно потому, что желали, чтобы в будущем женщина приобрела достойное положение в адвокатуре. А это положение разрушилось бы или стало очень спорным, если бы ему предшествовало допущение в адвокатуру таких женщин, которые внесли бы невоспитанность и невежество в ведение дела и вызвали бы не только нарекания со стороны людей, доверившихся им, но и ряд неприятных столкновений с судьями, которых поражали бы их грубые приемы и проявления незнания. Мы высказались против допущения женщин в частные ходатаи, потому что мы хотели, чтобы женщины достойно и по разумному признанию, чуждому предубеждения, вошли в число присяжных поверенных, и не под флагом невежества»3.
На новый уровень борьба за допуск женщин в адвокатуру вышла в начале ХХ в. Это связано с именем выдающегося впоследствии юриста, в советское время – первой женщины – доктора юридических наук, профессора ряда вузов, автора многочисленных трудов в области гражданского права Екатерины (Гиты) Абрамовны Флейшиц.
Источник заимствования:https://s3.eu-central-1.amazonaws.com/images.hipdir/519194/rdblpa3pu2g1yx06jtjaq8vuebq9akah.jpg
Дочь адвоката, она всегда хотела быть юристом, и первый свой юридический диплом получила в Сорбонне. Россия не признавала зарубежные юридические дипломы (хотя с распростертыми объятиями встречала обладателей медицинских и инженерных), но Екатерина Флейшиц добилась разрешения сдать экзамены за курс Петербургского университета экстерном. 30 октября 1909 г. Совет присяжных поверенных Петербургской судебной палаты принял у 21-летней Флейшиц присягу и выдал свидетельство помощника присяжного поверенного; через несколько дней Петербургский окружной суд назначил ее защитником в процессе по обвинению группы лиц в краже бильярдных шаров из ресторана.
Источник заимствования: https://ozon-st.cdn.ngenix.net/multimedia/books_covers/1014083705.jpg
Председательствовал сын известнейшего российского юриста, сенатора, а позже члена Государственного Совета Н.С. Таганцева Николай Николаевич Таганцев, товарищ председателя Петербургского окружного суда. Государственное обвинение поддерживал товарищ прокурора этого суда Г. П. Ненарокомов (позже он станет прокурором Казанской судебной палаты). Как позже выяснится, последний имел инструкции противодействовать участию Флейшиц в процессе от самого «Ваньки-Каина» – министра юстиции И.Г. Щегловитова, которому еще предстояло окончательно погубить свою профессиональную репутацию попытками «режиссировать» дело Бейлиса. Ненарокомов в начале процесса потребовал отстранить назначенного судом адвоката от участия в деле. Свою аргументацию он строил на русской грамматике, утверждая, что из соответствующего анализа текста Уставов следует, что их составители подразумевали исключительно мужчин. К чести суда и лично Н.Н. Таганцева, этот «лингвистический анализ» был отвергнут и возражение прокурора было отведено. Тогда «Ненарокомов покинул зал судебного заседания со словами: “Пока она останется в составе присутствия, я не вернусь”»4. Процесс был вынужденно приостановлен, Щегловитов обратился с запросом в Сенат, и соединенное присутствие распорядительного и кассационного департаментов вынесло определение, согласно которому женщины могли выступать в судах по доверенности в защиту чужих прав только по гражданским делам. «Зацепка» была найдена: закон указывал, что присяжный поверенный в суде выступает во фраке – в этом была усмотрена воля законодателя не допускать женщин в присяжную адвокатуру.
Источник заимствования: http://facecollection.ru/upload/files/376_kallistratova_2.jpg
Ситуацию поправило Временное правительство. Женщин в российской адвокатуре ждало трудное, но блестящее будущее. Пророческие слова великого русского юриста: «Я думаю, что женщина-адвокат внесет действительно некоторое повышение нравов в адвокатуру не в том смысле, чтобы она внесла высоконравственные принципы в адвокатскую среду: если, как настойчиво утверждают здесь, в адвокатской среде их нет, тогда и внести их женщина не сможет, но я думаю, что там, где они есть, она их своим присутствием поддержит и упрочит, ибо очень часто женщина укрепляет человека в хороших намерениях, а присутствие женщины связывает блудливый язык и сдерживает размах руки мужчинам»5, – оправдались на все 100 процентов. И лучшая по сей день написанная на русском языке песня об адвокатах по праву посвящена женщине:
…Скорей всего, надобно просто
Просить представительный суд
Дать меньше по 190-й,
Чем то, что, конечно, дадут.
Откуда ж берется охота,
Азарт, неподдельная страсть:
Машинам – доказывать что-то,
Властям – корректировать власть?..
1 Судебные уставы 20 ноября 1864 г., с изложением рассуждений, на коих они основаны, изданные Государственной канцелярией: Ч.3. СПб, 1867. С.219
2 Кони А.Ф. Собрание сочинений. Т.4. М., 1967. С. 439
3 Там же. С. 427
4 Кожевников М.В. Советская адвокатура. М., 1939. С. 13
5 Кони А.Ф. Указ. соч. С. 441
6 Юлий Ким. Адвокатский вальс. Посвящение С. Каллистратовой.
