Будучи летом в гостях в Приморской адвокатской палате, я вспомнил, что здесь в 70-х гг. ХХ в. вел адвокатскую деятельность мой учитель Юрий Александрович Каширин (ныне покойный) – будущий лауреат Национальной премии в области адвокатуры и адвокатской деятельности. Я поинтересовался, осталось ли в палате личное дело адвоката. Через несколько минут на столе лежало обветшалое досье с пожелтевшими от времени листами.
С большим интересом я погрузился в изучение советского адвокатского прошлого и нашел крайне интересный документ: «Выписка из протокола заседания Президиума Ставропольской краевой коллегии адвокатов от 25 августа 1972 г.».
Поводом для заседания стало частное постановление Георгиевского городского народного суда в отношении Ю.А. Каширина от 7 июля 1972 г. В данном документе судья указал, что адвокат Каширин, участвуя по уголовному делу Якименко, в судебном выступлении допустил дискредитирующее суд высказывание: «Я провел 400 процессов, но этот судебный процесс есть не что иное, как судебный произвол». Далее он, обращаясь к суду, заявил: «Нетрудно переписать обвинительное заключение и приговор, что… так и сделает суд, хотя вина Якименко не доказана». Кроме того, полемизируя с прокурором, адвокат заметил: «Нравилось бы прокурору, если бы кто встретил его на улице и надвинул шапку ему на глаза».
В заключительной части протокола заседания приведено суровое решение президиума адвокатской коллегии: «За неправильное поведение в судебном процессе по делу Якименко, выразившееся в непозволительных высказываниях в адрес суда и прокурора, адвокату Каширину Ю.А. объявить выговор».
В 1972 г. Кодекса профессиональной этики адвоката не было, и у правоприменителя не имелось возможности ссылаться на какие-либо нормы, регламентирующие дисциплинарную ответственность адвокатов. Решение о виновности адвоката принималось с учетом субъективных представлений членов президиума адвокатского образования о том, являлось поведение адвоката «правильным» либо «неправильным».
В настоящее время в распоряжении дисциплинарных органов адвокатской палаты есть ст. 12 КПЭА, согласно которой адвокат, участвуя в судопроизводстве, должен соблюдать нормы процессуального законодательства, проявлять уважение к суду и лицам, участвующим в деле. Случись похожее поведение в суде сегодня, можно ссылаться на п. 2 ст. 18 Закона об адвокатуре: «Адвокат не может быть привлечен к какой-либо ответственности (в том числе после приостановления или прекращения статуса адвоката) за выраженное им при осуществлении адвокатской деятельности мнение, если только вступившим в законную силу приговором суда не будет установлена виновность адвоката в преступном действии (бездействии)».
Полагаю, что заявление адвоката Ю.А. Каширина «этот судебный процесс есть не что иное, как судебный произвол» представляет собой выраженное им при осуществлении адвокатской деятельности мнение, за которое адвокат не может привлекаться к дисциплинарной ответственности: произвол – вполне приличное выражение, означающее неограниченное своеволие, отсутствие законности, справедливости, самовластие.
Разумеется, адвокат должен обосновать, в чем заключался судебный произвол в конкретном уголовном деле. Не сомневаюсь, что мой учитель сделал бы это с легкостью.
Заявление в адрес суда: «Нетрудно переписать обвинительное заключение и приговор, что… так и сделает суд, хотя вина Якименко не доказана», возможно, носит больше эмоциональный характер, поскольку, выступая в прениях, адвокат не может безапелляционно утверждать, что сделает суд, выйдя из совещательной комнаты.
Вместе с тем сопоставление вынесенного приговора с обвинительным заключением позволило бы сделать вывод, угадал ли защитник будущий приговор и его содержание. Однако президиум Ставропольской краевой коллегии адвокатов не оценивал способности адвоката как прорицателя и, соответственно, – основательность его заявления.
При чтении сухих канцелярских строк об обвинительном заключении, вызвавших возмущение со стороны суда, у меня не складывалось впечатления, что речь идет о событиях, случившихся более 50 лет назад. Хотя сегодня все же есть хорошо известное отличие: перепечатывать документ с помощью печатной машинки не требуется, так как примерно в начале XXI в. появились «флешки», существенно облегчающие труд судебных секретарей. Всего несколько секунд – и текст обвинительного заключения любого объема «оседает» в одноименном приговоре.
Примечательно, что «сельскохозяйственные методики» на «судейском поле» десятилетиями остаются неизменными. Получается, прав был Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите»: «Люди как люди ˂…˃ Ну, легкомысленны… ну, что ж ˂…˃ обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних»?
Что касается реплики адвоката, обращенной к прокурору: «Нравилось бы прокурору, если бы кто встретил его на улице и надвинул шапку ему на глаза», и в настоящее время существует мнение, что коллегам не стоит переходить на личности и «примерять» к процессуальным оппонентам обстоятельства дела.
Между тем имеется иная практика Советов присяжных поверенных Российской империи.
Так, согласно решению Московского Совета 1903–1904 гг. «Совет нашел, что присяжный поверенный действительно имел повод коснуться нравственной личности товарища; оттенить таковую он решил путем контраста, – отсюда цитата, говорящая о типе, противоположном присяжному поверенному.
Что же касается вопроса, насколько употребленная в речи цитата удовлетворительна как ораторский прием, насколько она отвечает требованиям художественного вкуса и хорошего стиля, то этот вопрос не может быть предметом рассмотрения суда дисциплинарного.
Совет уже имел случай высказать, что живое слово судебного оратора, произносимое подчас в разгаре страстной борьбы, и самый стиль судебных речей не могут подчиниться какой-либо регламентации. Предписывать здесь какие-либо правила столько же нежелательно, сколько и невозможно» (выделено мной. – Н.Г.).
Другой пример из практики Новочеркасского Совета присяжных поверенных за 1907–1908 гг.: «Если присяжные поверенные обязаны быть корректными и относиться к Суду и прокуратуре с должным уважением, то, с другой стороны, они вправе желать и для себя такого же отношения от Суда и прокуратуры как лица, преследующие с ними одну цель: помогать правосудию в достижении истины. Третировать же присяжных поверенных публично, без повода с их стороны, роняя носимое ими звание, и затем, вызвав в них естественное в таких случаях волнение и неспокойствие духа, их же обвинять в неосторожном выражении, было бы явлением ненормальным и по отношению к присяжным поверенным и несправедливым».
Даже признавая неоднозначность использованного Юрием Кашириным довода, полагаю, он «не тянет» на наказание, а в лучшем случае может оцениваться как малозначительный.
К сожалению, в 1972 г. не было такой нормы, как ныне в п. 2 ст. 18 КПЭА: «Не может повлечь применение мер дисциплинарной ответственности действие (бездействие) адвоката, формально содержащее признаки нарушения требований законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре и настоящего Кодекса, предусмотренного пунктом 1 настоящей статьи (далее – нарушение), однако в силу малозначительности не порочащее честь и достоинство адвоката, не умаляющее авторитет адвокатуры и не причинившее существенного вреда доверителю или адвокатской палате».
Привлекая Ю.А. Каширина к дисциплинарной ответственности более полувека назад, президиум Ставропольской краевой коллегии адвокатов откровенно разочаровал. Вместе с тем следующим своим решением он порадовал и подал пример для современных дисциплинарных органов: «Одновременно Президиум обращает внимание на безответственное поведение прокурора Кубкина, который оскорбил адвоката, что, к сожалению, не пресекалось председательствующим по делу судьей Сорокиным ˂…˃
Довести до сведения прокурора Ставропольского края о бестактном поведении помощника прокурора г. Георгиевска Кубкина, имевшее место 7 июля 1972 г. в судебном заседании по уголовному делу Яковенко и др. по ст. 206 ч. 2 УК РСФСР».
Я не часто встречал похожие решения советов адвокатских палат, которые одновременно давали бы оценку поведению прокуроров и ставили перед вышестоящим руководством вопрос об их наказании.
Наконец, на мой взгляд, блестящим является следующий вывод Казанского Совета присяжных поверенных 1908–1909 г.: «Адвокат должен быть скромен и корректен, но он должен обладать бесстрашием и энергией в отстаивании своего личного достоинства и своих прав. Смущаться возможностью бестактности судьи и только на этом основании поступаться своими законными интересами член присяжной адвокатуры не имеет права».
Адвокат Юрий Александрович Каширин всегда обладал бесстрашием и самоотверженностью в защите доверителей, и частное постановление Георгиевского городского народного суда от 7 июля 1972 г., на мой взгляд, убедительно подтверждает это.
