В работе защитника иногда возникают ситуации, когда доверитель, помимо адвоката, обращается к посторонним лицам, которые, по его мнению, также могут ему помочь мудрыми советами. Он обсуждает с таким «специалистом» все действия адвоката и дает им оценку с учетом его мнения. Как правило, доверитель держит эти факты в тайне от защитника, и со временем, когда необходимый результат не наступает, у доверителя появляется недоверие к защитнику, что может привести к серьезному конфликту.
Вот и у меня произошел такой случай по уголовному делу, в котором я рассчитывал добиться максимального результата. Впрочем, я его и добился, но об этом далее.
Оговорюсь, что это дело меня интересует только с точки зрения методики адвокатской деятельности, поэтому я сознательно не озвучиваю факты, огласка которых способна повлечь за собой установление конкретных лиц и событий.
В августе 2016 г. ко мне обратился гражданин, которого обвиняли в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 160 УК РФ, – хищении вверенного имущества с использованием служебного положения группой лиц по предварительному сговору. В этот день он получил у прокурора обвинительное заключение, утвержденное и направленное с уголовным делом в суд.
Обвиняемый пришел ко мне по рекомендации, но отказался назвать имя рекомендателя. Впоследствии мне стало понятно почему.
Он рассказал мне, что на следствии его поочередно по соглашениям защищали два адвоката, от услуг которых он отказался. Первоначально я не придал этому особого значения, тем более что речь шла о событиях весьма сомнительных – например, якобы один из адвокатов советовал ему признать вину и обещал обеспечить условное наказание.
Мы заключили соглашение, согласно которому вознаграждение адвоката за защиту доверителя в суде рассчитывалось исходя из затраченного адвокатом времени и в соответствии с размерами рекомендованных Советом АП Кемеровской области минимальных ставок.
Оценивая сложность уголовного дела, я предполагал, что для его рассмотрения в суде потребуется не более 10 судебных заседаний. К тому же после ознакомления с материалами уголовного дела мне стало ясно, что почти все доказательства вины всех четырех обвиняемых получены с нарушением закона.
Практически все следственные действия, проведенные с подозреваемыми на первоначальных стадиях, еще до возбуждения уголовного дела, выполняли оперативные сотрудники подразделения по борьбе с экономическими преступлениями Управления МВД России в г. Новокузнецке. Это были осмотры служебных кабинетов подозреваемых, проведенные как неотложные следственные действия с применением видеозаписи. Тот факт, что до возбуждения уголовного дела закон разрешает только проведение осмотра места совершения преступления, правоохранителей не смутил.
Оперативные сотрудники врывались в кабинеты работников, где в присутствии понятых объясняли последним, что перед ними находится человек, совершивший преступление, и предлагали хозяину кабинета на камеру дать объяснение по поводу подозрения. При этом в нарушение ч. 1.1 ст. 144 УПК РФ подозреваемым не были разъяснены их права (в том числе не свидетельствовать против себя и пользоваться услугами адвоката) и обязанности и не была обеспечена возможность осуществления этих прав.
Войдя, например, в кабинет к моему доверителю, оперативный сотрудник представился и, указав на него, объявил понятым: «Вот за столом сидит руководитель ФИО, который только что получил деньги, вырученные от реализации похищенного с предприятия имущества», – и предложил ему эти деньги выдать.
Опешивший от неожиданности доверитель вынул из ящика крупную сумму, которую и вправду получил буквально накануне в качестве возврата долга. Все это записывается на видеокамеру. Оперативный сотрудник составил протокол осмотра кабинета, где описал происходившее, поставил галочки и, не дав ни подозреваемому, ни понятым возможности прочитать протокол, указал, где они должны поставить свои подписи. Все это было зафиксировано на видеозаписи.
Ровно по такой же схеме следственные действия проводились и с другими подозреваемыми. Например, одного из них оперативники привезли в его собственный гараж, и там в присутствии понятых, но в отсутствие защитника он указал место, где ранее якобы хранилось похищенное с предприятия имущество, которое он реализовал, а вырученные деньги поделил с сообщниками.
Следователь впоследствии тщательно просмотрела и приобщила все видеозаписи к материалам уголовного дела, даже не предполагая, какую услугу она оказывает стороне защиты, поскольку этими видеозаписями были зафиксированы факты нарушения права на защиту: ни одному из подозреваемых перед производством проведенных с их участием следственных действий не разъяснялись их права, в том числе право пригласить защитника.
Несмотря на то что подозреваемые были ошарашены произошедшим, они нашли в себе мужество не повторять того, что их заставили сказать на камеру в ходе следственных действий с их участием до возбуждения уголовного дела.
Не знаю, куда смотрел прокурор, утвердивший обвинительное заключение и направивший дело в суд, но, скорее всего, данное уголовное дело беспокойства у него не вызвало, а это свидетельствует о том, что подобная практика – не единичный случай. Думаю, что видеозаписи следственных действий он не смотрел.
Когда я ознакомился с материалами уголовного дела, по спине пробежали мурашки. Такой фактуры для оправдательного приговора у меня не было ни по одному уголовному делу.
Не теряя времени и потирая руки от предвкушения скорой победы, я составил и направил в суд ходатайство об исключении доказательств, полученных с нарушением закона, и о проведении предварительного слушания.
Но не тут-то было. На предварительном слушании суд, посмотрев видеозаписи, допросив оперативных сотрудников об обстоятельствах производства следственных действий, нарушений не усмотрел. Оперативники пояснили, что разъясняли каждому подозреваемому его права перед началом каждого следственного действия. На видео это якобы не попало, так как камеру включали уже после того, как права были разъяснены, в протоколах имеются подписи лиц, принимавших участие в осмотре. Тот факт, что камеру они включили перед тем, как открыть дверь и войти в кабинет, и, значит, никак не могли разъяснить права находившимся там лицам, у суда сомнений не вызвал. Свидетели дали показания, необходимые суду для отказа в удовлетворении ходатайства защиты об исключении доказательств. Допрос понятых также ничего не прояснил. Понятые, как всегда, ничего не помнили и ни на что не обратили внимания.
Исходя из обвинения, предъявленного моему доверителю, в руководимом им подразделении был ненадлежащим образом налажен учет материалов, остающихся после изготовления изделия. Якобы фактически на изготовление деталей расходовалось меньше материалов, чем было предусмотрено технологией, а окончательный учет шел не по весу, а по количеству готовых изделий, что позволяло создавать неучтенные излишки, которые потом тайно вывозились с предприятия и реализовывались.
По версии следствия, в данной схеме был замешан мой доверитель, двое его подчиненных из числа руководителей среднего звена, а также рядовой работник другого подразделения предприятия, который выполнял работу по вывозу и реализации имущества в приемных пунктах.
По факту же оказалось, что все действия по возбуждению уголовного дела были инициированы сотрудниками службы собственной безопасности предприятия, которые обратились в правоохранительные органы и изложили события так, что добились следующего: еще за несколько месяцев до возбуждения уголовного дела в кабинете моего доверителя был установлен микрофон, проводились аудиозаписи его бесед с подчиненными, в которых, впрочем, кроме большого количества «крепких» выражений, используемых ими при обсуждении производственных тем, ничего интересного не было.
Вот при каких обстоятельствах вступил в данный процесс я, как никогда уверенный в благополучном для моего доверителя исходе.
Первый тревожный сигнал, свидетельствовавший о том, что подзащитный мне не доверял, прозвучал, когда суд возобновил производство по делу после назначения и проведения фоноскопической экспертизы разговоров, записанных в кабинете моего доверителя. Оказывается, в то время, когда производство по делу было приостановлено, он завалил суд различного рода «ходательствами» (именно так они были именованы) и жалобами, ни одно из которых он со мной не обсуждал.
На мой вопрос «почему?» доверитель ответил, что ходатайства были составлены его родственником, «имеющим огромную юридическую практику». Со мной ходатайства не обсуждались, поскольку он перестал мне доверять: якобы дело рассматривается в суде уже более полугода, а результата нет. Еще он сказал удивительную вещь: мол, вы, адвокаты, находитесь на государственной службе и не заинтересованы в том, чтобы суд вынес оправдательный приговор.
При таких обстоятельствах мне не оставалось ничего, кроме предложения доверителю расторгнуть соглашение. Пришлось напомнить, что в соответствии с условиями соглашения он вправе в любое время отказаться от моих услуг, расторгнув его в одностороннем порядке, заблаговременно предупредив об этом, при условии выплаты вознаграждения за фактически оказанную юридическую помощь и возмещения понесенных расходов. В ответ прозвучало: «Ничего я вам платить не буду и соглашение расторгать не буду. Вы обязаны меня защищать».
Тут сразу же встрепенулся государственный обвинитель, понявший, что появилась возможность для моего отвода. Хорошо, что суд объявил перерыв, и мы с доверителем смогли найти компромисс.
В то же время доверитель передал мне, что его родственник, «имеющий огромную юридическую практику», считает, что я недостаточно активно его защищаю. Я предложил доверителю назвать мне имя этого человека, чтобы заявить ходатайство о привлечении его в качестве общественного защитника, но получил отказ. Якобы родственник его очень известный человек и не хочет, чтобы его имя звучало в суде.
Судебное следствие продолжилось. С каждым заседанием выявлялись новые пороки в представленных в суд доказательствах. Тем не менее суд упорно отклонял заявляемые мной ходатайства об исключении доказательств, прекращении уголовного дела.
В сентябре 2017 г., спустя год после начала рассмотрения дела, суд объявил об окончании судебного следствия и назначил дату прений, которые так и не состоялись. На 26-м по счету судебном заседании вместо обвинительной речи государственный обвинитель заявил ходатайство о возвращении дела прокурору для устранения препятствий при рассмотрении дела судом.
Ни защита, ни подсудимые против этого не возражали, понимая, что дело в суд, скорее всего, уже не вернется. Ходатайство о возвращении дела прокурору судом было удовлетворено.
Наступила тревожная пауза.
Спустя три месяца, в декабре 2017 г., следствие подало «признаки жизни». Моего подзащитного вызвали для дополнительного допроса, была проведена очная ставка, и ему предъявили новое обвинение по ч. 3 ст. 160 УК РФ.
Отмечу, что после возобновления следственных действий трое из четырех обвиняемых, кроме моего подзащитного, отказались от помощи адвокатов, которые защищали их в суде, и попросили следователя назначить им защитников, что и было сделано. Мой подзащитный от моих услуг отказываться не пожелал, как, впрочем, и оплачивать мою работу, считая, что я должен защищать его бесплатно.
Несмотря на возобновление следствия, я спокойно наблюдал за происходившим, понимая, что доказательствам, подтверждающим вину моего подзащитного, взяться неоткуда.
Доверитель же напряженно молчал. Мои пояснения по поводу происходившего выслушивал настороженно, говоря, что в этом ничего не понимает и будет советоваться с родственником, «имеющим огромную юридическую практику», имени которого по-прежнему не называл.
Развязка наступила после Нового года, когда следователь объявил об окончании предварительного следствия, и нам было предложено начать ознакомление с материалами уголовного дела.
При ознакомлении с одним из томов уголовного дела мой подзащитный увидел, что в отношении двух обвиняемых следователем принято решение о прекращении уголовного дела в связи с отсутствием в их действиях состава преступления. Этот факт привел его в ярость.
Мы еще не успели ознакомиться полностью со всеми материалами уголовного дела, когда мне на почту пришла жалоба, которую мой доверитель собирался направить в Адвокатскую палату Кемеровской области с требованием лишить меня статуса адвоката и обязать меня вернуть заплаченные им деньги. Ссылаясь на авторитет своего родственника, «имеющего огромную юридическую практику», подзащитный обвинил меня во всех смертных грехах. Более того, он утверждал, что если бы суд не вернул дело прокурору, то его бы оправдали. Из жалобы следовало, что я в суде не работал, а действовал его родственник, «имеющий огромную юридическую практику», и те защитники, от услуг которых после возобновления следствия обвиняемые отказались.
Видя, как разворачиваются события, я вновь предложил подзащитному расторгнуть соглашение о его защите и опять получил отказ.
После того как мы закончили ознакомление с материалами уголовного дела, в суд оно не попало, а в очередной раз было возвращено прокурором для производства дополнительного расследования, после окончания которого нам вновь предложили пройти процедуру ознакомления с материалами дела.
На мои предложения оплатить выполненную мной работу в полном объеме или расторгнуть соглашение подзащитный по-прежнему не реагировал.
К этому времени в адвокатской палате уже было возбуждено дисциплинарное производство по жалобе моего доверителя, и мне было предложено подготовить объяснение.
К счастью, на тот момент у меня в распоряжении был протокол судебного заседания, в котором была отражена вся моя работа по делу в суде. По материалам адвокатского досье было видно, что работа эта была немалая. Были подготовлены и заявлены в суде ходатайства об исключении доказательств, об осмотре переданных на хранение потерпевшему доказательств, о производстве экспертиз и даже заявление в компетентные органы по факту обнаружения признаков фальсификации доказательств следователем, проводившим расследование по уголовному делу.
Шел февраль 2018 г.
Прокурор так и не решался утвердить обвинительное заключение и в очередной раз возвратил дело для производства дополнительного расследования. Органы следствия ни меня, ни моего подзащитного не беспокоили.
А в это же время мой доверитель направил очередную жалобу на меня уже в Федеральную палату адвокатов РФ. Доводы жалобы были те же, что и прежде, просто его не устраивал тот факт, что рассмотрение жалобы, направленной в адвокатскую палату субъекта, назначено на 10 апреля 2018 г.
Но это еще не все. Мой подзащитный обратился с заявлением в Следственный комитет с требованием привлечь меня к уголовной ответственности за мошенничество. Дескать, я в августе 2016 г. взял у него деньги без намерения его защищать. Скажу сразу, что для вынесения постановления об отказе в возбуждении уголовного дела следователю было достаточно ознакомиться с протоколом судебного заседания.
Более того, разрешая заявление моего доверителя, следователь Следственного комитета проверила объем выполненной мной работы и оценила ее, исходя из рекомендованных минимальных ставок вознаграждений за отдельные виды юридической помощи, оказываемой по соглашениям адвокатами Кемеровской области. Следователь пришла к выводу, что доверитель заплатил мне на 120 тысяч рублей меньше положенной суммы, о чем указала в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела.
Заседание Совета адвокатской палаты области прошло спокойно. Мой доверитель на него не явился. Доводы, которые я привел в свое оправдание, и результаты проведенной проверки членов Совета устроили, нарушений в моих действиях установлено не было.
Но это еще не конец истории, поскольку уголовное дело по-прежнему находилось в производстве следователя, мой подзащитный имел статус обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 160 УК РФ.
Взвесив все обстоятельства, помня о мотивах, по которым отклонялись мои прежние ходатайства об исключении доказательств и прекращении уголовного дела, я понял, что время настало.
7 мая 2018 г. я заявил следователю ходатайство о прекращении уголовного дела в отношении моего доверителя в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.
9 мая 2018 г. мое ходатайство о прекращении уголовного дела было удовлетворено следователем в полном объеме.
Уже после того как уголовное дело в отношении моего доверителя было прекращено, мне стало понятно, кто этот «имеющий огромную юридическую практику» родственник.
Следователь вызвала моего подзащитного в отдел полиции для того, чтобы вернуть ему крупную сумму денег, изъятых у него в свое время при производстве осмотра его кабинета. В полицию он явился в сопровождении родственника, того самого. По совету родственника мой подзащитный отказался забирать деньги, очевидно опасаясь провокации. Следователь позвонила мне и попросила убедить моего уже бывшего подзащитного деньги забрать. Я попробовал это сделать, но, к сожалению, он слушать меня не стал.
Когда следователь описала этого таинственного родственника, пришедшего в отдел полиции с моим бывшим подзащитным, я этого человека узнал.
Давным-давно, еще в конце 90-х гг., я работал заместителем прокурора, надзирая за следствием и дознанием одного из районных подразделений тогда еще милиции. Качество следствия в этом подразделении было, увы, не на высоте. В связи с этим руководители следственного отдела часто менялись. Вот и оказался этот родственник бывшим следователем, бывшим начальником следственного отдела органа внутренних дел, за работой которого я надзирал.
«Такие дела» (Курт Воннегут, «Бойня № 5, или Крестовый поход детей»).
