17 апреля сего года произошло знаменательное для российского адвокатского сообщества событие: Федеральным законом от 17 апреля 2017 г. № 73-ФЗ (далее – Закон № 73-ФЗ) введена в действие новая статья Уголовно-процессуального кодекса РФ, защищающая адвокатов от незаконных действий правоохранителей при проведении обысков, способствующая сохранению адвокатской тайны и в целом, как было указано в Заключении профильного Комитета Государственной Думы на законопроект, «направленная на закрепление дополнительных гарантий независимости адвокатов при оказании ими квалифицированной юридической помощи в уголовном судопроизводстве».
Оправдались наши надежды. Увенчались успехом усилия коллег.
Мы с вами хорошо понимаем, какие именно обстоятельства способствовали этому. Слишком многие из нас сталкивались с угрозами со стороны следственных органов, в том числе связанными с обысками в адвокатском образовании. Приходят и обыскивают, что угодно, изымают все подряд и в первую очередь отдельные документы, а также целые адвокатские досье, не имеющие никакого отношения к уголовному делу, в рамках которого такой обыск производится. И это бьет по самим адвокатам, вынужденным давать бесконечные объяснения и показания по изъятым материалам; по сотрудникам адвокатских образований; по доверителям адвокатов, становящимся жертвами нарушения адвокатской тайны; и, наконец, по реноме адвокатов как поверенных, не сумевших защитить конфиденциальность информации, сообщенной доверителем.
Обыски в адвокатских образованиях приняли настолько устрашающий размах, что само государство сочло необходимым защитить адвокатуру. Таким образом, принятие ст. 450.1 УПК РФ стало реакцией государства на произвол и бесконтрольность, сопровождающие производство обысков по постановлениям следователя согласно правилам ст. 165 УПК РФ, вкупе с правовым нигилизмом, жертвами которого становилось все большее число адвокатов – людей, чьей первейшей профессиональной обязанностью является квалифицированная юридическая помощь лицам, в отношении которых отдельные представители государственной власти нарушают его же – государства – законы.
В дискурсе психологической теории права можно сказать, что ст. 450.1 УПК законодатель атрибутировал свою правовую эмоцию, облеченную в юридическую формулировку и закрепленную в законе, которая, казалось бы, не может быть прочитана неоднозначно. Статья 450.1, определенно, призвана повысить гарантии независимости адвоката.
Однако едва начинающая складываться практика применения введенной статьи демонстрирует во всей красе, что эта правовая эмоция понимается представителями профессионального юридического сообщества по-разному. Поэтому уже в начале текущего месяца стало очевидно, что радость адвокатов от принятия ст. 450.1 была преждевременной.
Я говорю о событиях, развернувшихся с начала июня в Москве. Являясь членом Комиссии АП г. Москвы по защите профессиональных и социальных прав адвокатов, я так или иначе наблюдал и продолжаю наблюдать всю «надводную» часть уголовного преследования адвоката, о котором пойдет речь. Вот как, по моему мнению, и вот из чего начала складываться следственная и судебная практика по ст. 450.1 УПК, а также что стало, волею случая или намеренно, краеугольным камнем в хрупкой и неустойчивой конструкции, которая могла бы и, надеюсь, еще сможет означать закрепление дополнительных гарантий независимости адвокатов.
6 июня сего года поздно вечером произошло задержание адвоката. Это была настоящая спецоперация: около десятка людей, в балаклавах и без каких-либо опознавательных знаков принадлежности к специальным службам заблокировали двигавшийся автомобиль адвоката. Машину окружили, одновременно прокололи все четыре колеса, вытащили адвоката наружу, попутно чуть его не задушив, распластали на асфальте и надели на него наручники. С этого момента началось почти двухсуточное следственно-судебное ралли, включающее четыре обыска по местам проживания и расположения офиса адвоката, допросы, очные ставки и наконец, суд по избранию меры пресечения, который заключил адвоката под стражу на два месяца.
Председатель Комиссии АП г. Москвы по защите профессиональных и социальных прав адвокатов и член ее Совета Роберт Зиновьев, который, реализуя новые положения УПК РФ, присутствовал при проведении обысков у адвоката, зафиксировал в соответствующих протоколах такое количество нарушений закона, что хватило бы на отдельный номер журнала.
В Пресненском районном суде г. Москвы откровенно скучавшая судья Т.М. Васюченко отказала защите адвоката в ходатайстве о допросе представителя Адвокатской палаты, члена Совета АП г. Москвы о зафиксированных в протоколах следственных действий нарушениях со стороны правоохранителей, делавших юридически ничтожными, недопустимыми доказательства, полученные в ходе производства этих обысков. Отказано в удовлетворении ходатайства было на том основании, что суд посчитал себя не вправе при разрешении вопроса о мере пресечения входить в исследование обстоятельств уголовного дела. И это тоже стало теперь частью судебной практики по ст. 450.1 УПК РФ.
Формально правильный вывод суда об отсутствии у него права входить в исследование обстоятельств уголовного дела при разрешении вопроса об избрании меры пресечения, по сути, послужил суду удобным основанием со ссылкой на закон избежать исследования другого законного же требования, закрепленного в ч. 2 указанной ст. 450.1. Речь идет об обязанности судьи в своем постановлении о разрешении производства обыска, осмотра или выемки в отношении адвоката указывать конкретные данные, которые послужили основанием для производства указанных следственных действий, и конкретные отыскиваемые объекты, а следовательно – избежать и проверки судом соблюдения следователем судебных санкций. Такой ограниченный и избирательный интерес судьи к вопросу законного обоснования судебных актов и, в частности, к соблюдению требования ч. 1 ст. 450.1 УПК РФ о необходимости проведения обысков в отношении адвоката только по судебному постановлению имеет простое и очевидное объяснение: игнорирование судьей своих обязанностей при отправлении правосудия позволило оставить без внимания главное нарушение, которое заключалось в том, что обыски в рамках возбужденного в отношении адвоката АП г. Москвы уголовного дела проводились не на основании судебных постановлений, а прямо наоборот – в отсутствие санкций суда.
Вопросы судьи к следователю о том, в чем именно выражалась исключительность данного случая и почему обстоятельства трехлетней давности потребовали не терпящих отлагательства обысков у адвоката, произведенных без судебных разрешений, неизбежно вызвали бы затруднения у стороны обвинения. Соответственно, всех этих «неловкостей» в суде не возникло, поскольку следователь не приложил к ходатайству ни единого протокола производства обысков у адвоката (и, разумеется, ни одного замечания и возражения на них, в том числе замечаний и возражений Роберта Зиновьева), а судья не стала вникать в установление и исследование обстоятельств обоснованности задержания адвоката и обысков у него без санкции суда, требуемой в соответствии со ст. 450.1 УПК РФ.
Замечу, не входя в детали, что само судопроизводство, когда адвоката обвиняют в пособничестве в совершении преступления, делает его сообщником обвиняемого по тому только основанию, что он, адвокат, оперировал в суде документами, предоставленными ему доверителем, вообще находится за гранью правовой и общечеловеческой логики. В результате адвокатам приходится вновь и вновь сталкиваться с необходимостью объяснять, что у них нет прав и инструментов для вне- или досудебной верификации сведений, полученных от доверителя, и доказывать обстоятельства, вытекающие из презумпции достоверности информации и документов, доверителем предоставленных. Абсурдность ситуации усугубляется тем, что такими документами в данном случае являются представленные доверителем вступившие в законную силу и не отмененные на момент возбуждения уголовного дела и принятия судебного решения об аресте адвоката приговоры суда, которые, по мнению следствия, были вынесены на основании ложного доноса.
По итогам всего этого «торжества правосудия» возникает обоснованное предположение: не является ли ст. 450.1 УПК РФ неким тайным знанием? Настолько сакральным, что количество избранных, которым это знание открыто, ограничено Президентом, внесшим Закон № 73-ФЗ в Государственную Думу; думским профильным комитетом, давшим по нему положительное заключение; «Российской газетой», этот закон опубликовавшей; наконец, адвокатами, этот закон прочитавшими? Ведь очевидно, что положения ст. 450.1 остались незамеченными как правоохранителями, так и судебной властью.
Согласно другой – менее конспирологической – гипотезе нынешнюю ситуацию можно представить себе в виде четырехстороннего диалога. В нем участвует, с одной стороны, глава государства, озабоченный ростом нарушений прав и гарантий независимости адвокатов и инициировавший принятие ст. 450.1 УПК РФ. Другая сторона – собственно адвокатура, чья озабоченность в данном случае очевидна и полностью тождественна озабоченности Президента. Следующие участники диалога – правоохранители и судьи. В рамках данной гипотезы можно предположить, что описанный случай отрицания последними новой нормы закона и есть ответ Президенту страны и адвокатскому сообществу. Таким образом, фактически мы можем констатировать, что ст. 450.1 УПК РФ, увидевшая свет 17 апреля 2017 г., в действие пока не введена. Закон № 73-ФЗ de facto опубликован с открытой датой. И в наших интересах приложить усилия к тому, чтобы такая дата была определена по возможности скоро. На данный момент приходится с прискорбием констатировать, что эта норма закона не работает, и дополнительные гарантии независимости адвокатов не закрепляются.
Предлагая в качестве иллюстрации этот случай, я специально не вхожу в оценку профессиональных или тем более морально-этических качеств нашего арестованного коллеги. Может быть, это образцовый муж и заботливый отец. Может быть, наоборот. А может статься вдобавок, что суд впоследствии установит его виновность во вменяемом преступлении, и приговор в его отношении вступит в законную силу. И мы будем уважать такое судебное решение, как бы критически к нему ни относились. Сейчас речь не об этом. Полагаю, что уголовное преследование адвоката, сопряженное с заключением его под стражу и не связанное при этом с совершением им преступлений против жизни и здоровья, с насильственными действиями, с физическим причинением вреда, не должно становиться обыденностью, частью повседневной рутины. Представляется, что каждый такой случай должен стать предметом некой консолидированной реакции со стороны адвокатского сообщества. Принося обществу мысль о недопустимости ареста как меры пресечения для адвоката по ненасильственным составам УК РФ, мы воспитываем уважение к правам всего «цеха», защищаем само право на жизнь и достоинство присяжной адвокатуры, способствуем росту правового сознания всех граждан.
Примечание: 29 июня 2017 г. апелляционная инстанция отменила решение Пресненского районного суда г. Москвы о заключении под стражу адвоката. Мосгорсуд прислушался к доводам стороны защиты, мера пресечения для адвоката изменена на домашний арест.
Оправдались наши надежды. Увенчались успехом усилия коллег.
Мы с вами хорошо понимаем, какие именно обстоятельства способствовали этому. Слишком многие из нас сталкивались с угрозами со стороны следственных органов, в том числе связанными с обысками в адвокатском образовании. Приходят и обыскивают, что угодно, изымают все подряд и в первую очередь отдельные документы, а также целые адвокатские досье, не имеющие никакого отношения к уголовному делу, в рамках которого такой обыск производится. И это бьет по самим адвокатам, вынужденным давать бесконечные объяснения и показания по изъятым материалам; по сотрудникам адвокатских образований; по доверителям адвокатов, становящимся жертвами нарушения адвокатской тайны; и, наконец, по реноме адвокатов как поверенных, не сумевших защитить конфиденциальность информации, сообщенной доверителем.
Обыски в адвокатских образованиях приняли настолько устрашающий размах, что само государство сочло необходимым защитить адвокатуру. Таким образом, принятие ст. 450.1 УПК РФ стало реакцией государства на произвол и бесконтрольность, сопровождающие производство обысков по постановлениям следователя согласно правилам ст. 165 УПК РФ, вкупе с правовым нигилизмом, жертвами которого становилось все большее число адвокатов – людей, чьей первейшей профессиональной обязанностью является квалифицированная юридическая помощь лицам, в отношении которых отдельные представители государственной власти нарушают его же – государства – законы.
В дискурсе психологической теории права можно сказать, что ст. 450.1 УПК законодатель атрибутировал свою правовую эмоцию, облеченную в юридическую формулировку и закрепленную в законе, которая, казалось бы, не может быть прочитана неоднозначно. Статья 450.1, определенно, призвана повысить гарантии независимости адвоката.
Однако едва начинающая складываться практика применения введенной статьи демонстрирует во всей красе, что эта правовая эмоция понимается представителями профессионального юридического сообщества по-разному. Поэтому уже в начале текущего месяца стало очевидно, что радость адвокатов от принятия ст. 450.1 была преждевременной.
Я говорю о событиях, развернувшихся с начала июня в Москве. Являясь членом Комиссии АП г. Москвы по защите профессиональных и социальных прав адвокатов, я так или иначе наблюдал и продолжаю наблюдать всю «надводную» часть уголовного преследования адвоката, о котором пойдет речь. Вот как, по моему мнению, и вот из чего начала складываться следственная и судебная практика по ст. 450.1 УПК, а также что стало, волею случая или намеренно, краеугольным камнем в хрупкой и неустойчивой конструкции, которая могла бы и, надеюсь, еще сможет означать закрепление дополнительных гарантий независимости адвокатов.
6 июня сего года поздно вечером произошло задержание адвоката. Это была настоящая спецоперация: около десятка людей, в балаклавах и без каких-либо опознавательных знаков принадлежности к специальным службам заблокировали двигавшийся автомобиль адвоката. Машину окружили, одновременно прокололи все четыре колеса, вытащили адвоката наружу, попутно чуть его не задушив, распластали на асфальте и надели на него наручники. С этого момента началось почти двухсуточное следственно-судебное ралли, включающее четыре обыска по местам проживания и расположения офиса адвоката, допросы, очные ставки и наконец, суд по избранию меры пресечения, который заключил адвоката под стражу на два месяца.
Председатель Комиссии АП г. Москвы по защите профессиональных и социальных прав адвокатов и член ее Совета Роберт Зиновьев, который, реализуя новые положения УПК РФ, присутствовал при проведении обысков у адвоката, зафиксировал в соответствующих протоколах такое количество нарушений закона, что хватило бы на отдельный номер журнала.
В Пресненском районном суде г. Москвы откровенно скучавшая судья Т.М. Васюченко отказала защите адвоката в ходатайстве о допросе представителя Адвокатской палаты, члена Совета АП г. Москвы о зафиксированных в протоколах следственных действий нарушениях со стороны правоохранителей, делавших юридически ничтожными, недопустимыми доказательства, полученные в ходе производства этих обысков. Отказано в удовлетворении ходатайства было на том основании, что суд посчитал себя не вправе при разрешении вопроса о мере пресечения входить в исследование обстоятельств уголовного дела. И это тоже стало теперь частью судебной практики по ст. 450.1 УПК РФ.
Формально правильный вывод суда об отсутствии у него права входить в исследование обстоятельств уголовного дела при разрешении вопроса об избрании меры пресечения, по сути, послужил суду удобным основанием со ссылкой на закон избежать исследования другого законного же требования, закрепленного в ч. 2 указанной ст. 450.1. Речь идет об обязанности судьи в своем постановлении о разрешении производства обыска, осмотра или выемки в отношении адвоката указывать конкретные данные, которые послужили основанием для производства указанных следственных действий, и конкретные отыскиваемые объекты, а следовательно – избежать и проверки судом соблюдения следователем судебных санкций. Такой ограниченный и избирательный интерес судьи к вопросу законного обоснования судебных актов и, в частности, к соблюдению требования ч. 1 ст. 450.1 УПК РФ о необходимости проведения обысков в отношении адвоката только по судебному постановлению имеет простое и очевидное объяснение: игнорирование судьей своих обязанностей при отправлении правосудия позволило оставить без внимания главное нарушение, которое заключалось в том, что обыски в рамках возбужденного в отношении адвоката АП г. Москвы уголовного дела проводились не на основании судебных постановлений, а прямо наоборот – в отсутствие санкций суда.
Вопросы судьи к следователю о том, в чем именно выражалась исключительность данного случая и почему обстоятельства трехлетней давности потребовали не терпящих отлагательства обысков у адвоката, произведенных без судебных разрешений, неизбежно вызвали бы затруднения у стороны обвинения. Соответственно, всех этих «неловкостей» в суде не возникло, поскольку следователь не приложил к ходатайству ни единого протокола производства обысков у адвоката (и, разумеется, ни одного замечания и возражения на них, в том числе замечаний и возражений Роберта Зиновьева), а судья не стала вникать в установление и исследование обстоятельств обоснованности задержания адвоката и обысков у него без санкции суда, требуемой в соответствии со ст. 450.1 УПК РФ.
Замечу, не входя в детали, что само судопроизводство, когда адвоката обвиняют в пособничестве в совершении преступления, делает его сообщником обвиняемого по тому только основанию, что он, адвокат, оперировал в суде документами, предоставленными ему доверителем, вообще находится за гранью правовой и общечеловеческой логики. В результате адвокатам приходится вновь и вновь сталкиваться с необходимостью объяснять, что у них нет прав и инструментов для вне- или досудебной верификации сведений, полученных от доверителя, и доказывать обстоятельства, вытекающие из презумпции достоверности информации и документов, доверителем предоставленных. Абсурдность ситуации усугубляется тем, что такими документами в данном случае являются представленные доверителем вступившие в законную силу и не отмененные на момент возбуждения уголовного дела и принятия судебного решения об аресте адвоката приговоры суда, которые, по мнению следствия, были вынесены на основании ложного доноса.
По итогам всего этого «торжества правосудия» возникает обоснованное предположение: не является ли ст. 450.1 УПК РФ неким тайным знанием? Настолько сакральным, что количество избранных, которым это знание открыто, ограничено Президентом, внесшим Закон № 73-ФЗ в Государственную Думу; думским профильным комитетом, давшим по нему положительное заключение; «Российской газетой», этот закон опубликовавшей; наконец, адвокатами, этот закон прочитавшими? Ведь очевидно, что положения ст. 450.1 остались незамеченными как правоохранителями, так и судебной властью.
Согласно другой – менее конспирологической – гипотезе нынешнюю ситуацию можно представить себе в виде четырехстороннего диалога. В нем участвует, с одной стороны, глава государства, озабоченный ростом нарушений прав и гарантий независимости адвокатов и инициировавший принятие ст. 450.1 УПК РФ. Другая сторона – собственно адвокатура, чья озабоченность в данном случае очевидна и полностью тождественна озабоченности Президента. Следующие участники диалога – правоохранители и судьи. В рамках данной гипотезы можно предположить, что описанный случай отрицания последними новой нормы закона и есть ответ Президенту страны и адвокатскому сообществу. Таким образом, фактически мы можем констатировать, что ст. 450.1 УПК РФ, увидевшая свет 17 апреля 2017 г., в действие пока не введена. Закон № 73-ФЗ de facto опубликован с открытой датой. И в наших интересах приложить усилия к тому, чтобы такая дата была определена по возможности скоро. На данный момент приходится с прискорбием констатировать, что эта норма закона не работает, и дополнительные гарантии независимости адвокатов не закрепляются.
Предлагая в качестве иллюстрации этот случай, я специально не вхожу в оценку профессиональных или тем более морально-этических качеств нашего арестованного коллеги. Может быть, это образцовый муж и заботливый отец. Может быть, наоборот. А может статься вдобавок, что суд впоследствии установит его виновность во вменяемом преступлении, и приговор в его отношении вступит в законную силу. И мы будем уважать такое судебное решение, как бы критически к нему ни относились. Сейчас речь не об этом. Полагаю, что уголовное преследование адвоката, сопряженное с заключением его под стражу и не связанное при этом с совершением им преступлений против жизни и здоровья, с насильственными действиями, с физическим причинением вреда, не должно становиться обыденностью, частью повседневной рутины. Представляется, что каждый такой случай должен стать предметом некой консолидированной реакции со стороны адвокатского сообщества. Принося обществу мысль о недопустимости ареста как меры пресечения для адвоката по ненасильственным составам УК РФ, мы воспитываем уважение к правам всего «цеха», защищаем само право на жизнь и достоинство присяжной адвокатуры, способствуем росту правового сознания всех граждан.
Примечание: 29 июня 2017 г. апелляционная инстанция отменила решение Пресненского районного суда г. Москвы о заключении под стражу адвоката. Мосгорсуд прислушался к доводам стороны защиты, мера пресечения для адвоката изменена на домашний арест.
