7 мая в АП г. Москвы поступило извещение из правоохранительных органов с просьбой обеспечить с утра 8 мая участие представителя адвокатской палаты в производстве обыска в порядке ст. 450.1 УПК РФ.
В соответствии с законом и согласно протоколу действий, выработанному в АП г. Москвы на случай таких мероприятий, по прибытии к месту производства обыска я обратился к руководителю следственно-оперативной группы с ходатайствами предоставить мне для ознакомления «разрешительную документацию». Ознакомление с судебным постановлением на разрешение производства обыска вызвало необходимость заявления следователю новых ходатайств. Из представленного мне судебного акта следовало, что он вынесен с существенным нарушением требований ч. 1 ст. 450.1 УПК: суд санкционировал обыск в адвокатском образовании в отсутствие сведений о возбужденном в отношении адвоката уголовном деле или о привлечении его в качестве обвиняемого, если дело было возбуждено по факту совершения преступления.
«Какая я старая, я еще помню порядочных людей!» – восклицала Ф.Г. Раневская. По аналогии, памятуя о тех временах, когда к необходимости соблюдения нового УПК относились с осторожным уважением, я заявил ходатайство об отложении производства обыска до приведения судебного постановления в соответствие с законом. Разумеется, мое ходатайство осталось без внимания. После начала обыска я заявил ходатайство о его прекращении, по тем же основаниям и с тем же результатом. Обыск был произведен несмотря на все мои заявления и ходатайства. Это неправильно, но и неудивительно. У нас исторически сложилось такое положение, в котором при взаимоотношениях адвоката и правоохранителя законность действий последнего презюмируется. Можно впоследствии оспорить такие действия и в определенных случаях даже добиться их отмены в суде по основаниям незаконности. Но «в моменте» право сильного у нас всегда превалирует над правом как совокупностью узаконенных норм и правил. В здоровой системе правоотношений, при соблюдении основных принципов уголовного судопроизводства – законности, справедливости, состязательности – противоположные интересы правоохранителя и адвоката находятся в динамическом равновесии. Это происходит благодаря арбитру, который разрешает возникающие спорные ситуации с учетом вышеупомянутых принципов. У нас же суд нередко, в силу ли недостаточного знания закона или из ложного представления о своей роли и задачах при отправлении правосудия, всем своим весом налегает на одну чашу весов так, что другая чаша за ненадобностью начинает просто нелепо и неприкаянно левитировать в пространстве. Это проблема не плохих законов, а специфического их применения.
Представляя АП г. Москвы в порядке ст. 450.1 УПК РФ, мы всегда настроены на конструктивное взаимодействие с представителями правоохранительных органов, как бы это ни было порой труднодостижимо. Это один из принципов, заложенных в деятельность Комиссии по защите прав адвокатов Совета АП г. Москвы (члены которой уполномочены президентом на представление палаты в порядке ст. 450.1 УПК РФ) ее отцами-основателями Г.М. Резником и Р.Ю. Зиновьевым. В данном случае у нас со следователем был вполне достигнут консенсус в том, что касается порядка производства обыска и отражения хода его производства в процессуальных документах. Поскольку мы с ним оба являемся представителями, мы должны добиться максимальной реализации интереса организаций, которые мы уполномочены представлять. Для следователя это отыскание и изъятие максимально возможного объема предметов и документов, составляющих или гипотетически способных составить интерес для следствия. Для представителя палаты это оказание разумного содействия в реализации следователем такой задачи через осуществление своих прав как делегата корпорации. Другими словами, представитель палаты обязан приложить основанные на законе усилия к тому, чтобы следователь удовлетворил свой правоохранительный интерес, не обременяя себя знанием об адвокатских производствах избыточно, но лишь настолько, насколько это прямо указано в судебном постановлении.
Поскольку это была уже не первая наша встреча с данным следователем и в указанном адвокатском образовании, можно отнести этот обыск к хорошему примеру конструктивного взаимодействия представителей правоохранительного органа и корпорации. Проводился так называемый «сплошной обыск» с полным последовательным исследованием всех мест возможного хранения документов и их содержимого во всех помещениях адвокатского образования. Одновременно, при совместном осмотре отысканных документов и моем указании как представителя палаты на их неотносимость к судебному постановлению, следователь, при наличии достаточных к тому оснований, соглашался, и осмотр такого документа или группы документов немедленно прекращался. Повторю: в этом смысле данный обыск можно назвать образцовым. К сожалению, здесь присутствовали и иные аспекты, которые совершенно не хотелось бы принимать за модельные.
Случаи производства обысков в отношении адвокатов по санкциям, вынесенным с существенным нарушением требований закона, нередки. Повторюсь, что проблему здесь я вижу не в действиях следственных органов, а в позиции судов, такие действия санкционирующих. Очевидно, что следователь заинтересован заявить в суд ходатайство, в котором заложен максимум его пожеланий относительно подлежащих изъятию предметов и документов. Но законодатель совершенно не случайно предусмотрел требование судебной проверки таких ходатайств, поступающих от органов следствия. Однако суды порой с нездоровым энтузиазмом не только «подмахивают» эти ходатайства следствия, но и творчески домысливают их. Результатом такого творчества становятся иногда совершенно анекдотичные судебные акты, которые уровнем своей правовой грамотности и степенью отрицания буквы закона могли бы вызвать улыбку, если бы они в буквальном же смысле не подрывали веру в правосудие. Ярким примером здесь может служить судебное постановление о разрешении данного обыска.
Не буду приводить анализ описательно-мотивировочной части этого судебного акта. Остановлюсь коротко лишь на резолюции суда. Я усматриваю из нее, что суд, совершенно запутавшись в поиске способа придать вид законности своей санкции на обыск, разрешает производство обыска в отношении одного адвоката, при этом осеняя именем закона обыск во всех помещениях коллегии, насчитывающей в своем составе под 100 адвокатов. Можно было бы предположить, что такая мера является оправданной, поскольку отысканию подлежит строго определенный документ или документы, которых единственно и недостает для завершения предварительного следствия. Увы, это не так. Суд разрешает обыск «с целью отыскания финансово-хозяйственных документов НО МКА “**”, содержащих сведения о выплаченных вознаграждениях адвокатам НО МКА “**”, порядке его определения и начисления за период с 1 января 2008 г. по настоящее время, а также сведения о выплаченных и возмещенных командировочных расходов [так в тексте – Прим. автора] адвокатов НО МКА “**” за период с 1 января 2008 г. по настоящее время». Повторюсь, речь не идет об адвокатском кабинете, ни в буквальном, ни в организационно-правовом смысле. Речь идет о коллегии без малого в 100 адвокатов. И суд, санкционируя обыск в отношении одного адвоката коллегии, разрешает отыскание и изъятие документов в отношении всех этих 100 адвокатов. И не конкретных, наделенных индивидуально-определенными признаками документов, как того прямо требует закон, но огромного документального массива, определенного лишь общим родовым признаком отношения к финансово-хозяйственной деятельности коллегии. Но и это суду представляется недостаточным. Суд выдает санкцию на отыскание и изъятие этих абстрактных «финансово-хозяйственных документов» не за определенную дату, не за месяц, и даже не за год деятельности коллегии. Суд разрешает тотальное изъятие всей финансово-хозяйственной документации в отношении профессиональной деятельности условно 100 адвокатов1 за 10 (десять!) лет! И делает это на фоне грубейшего нарушения требований ч. 1 ст. 450.1 УПК РФ, а именно в отсутствие возбужденного уголовного дела или привлечения в качестве обвиняемого даже одного из 90 адвокатов коллегии. Но и это не всё. Как будто посчитав, что и такого неуважения к закону недостаточно, суд отдельным абзацем постановления обязывает следствие «засилить» это безобразие обеспечением участия в обыске представителя адвокатской палаты.
Еще раз оговорюсь – у меня не возникает ровно никаких вопросов к следователю. Даже напротив – у него была производственная мечта, и он добился ее наиболее полного воплощения в жизнь. Но у меня есть чувство недоумения в отношении санкции уважаемого судьи Мещанского районного суда г. Москвы И.В. Аккуратовой, благодаря которой такое эпичное по масштабам и глубине нарушение профессиональных прав очень большого числа адвокатов и невообразимого числа их доверителей за 10 лет их деятельности стало в принципе возможным.
Безусловно, мы будем обжаловать такое постановление. Я считаю своим профессиональным долгом как практикующего адвоката и как члена корпорации, доверившей мне представительство ее интересов, довести до сведения Московского городского суда нашу тревогу за сохранение уважения к суду как к органу осуществления правосудия. Полагаю, что без отмены данного постановления вера адвокатов в правосудие, в закон подвергнется очередному существенному и совершенно излишнему испытанию, а права и законные интересы доверителей, обеспечиваемые адвокатской тайной, останутся под угрозой. Не занимаюсь прогнозированием решений суда вообще и по данному делу в частности. Но я уверен, что законы публикуют не только для удовольствия юридических издательств.
И вот еще какой момент необходимо затронуть: я не устаю напоминать своим коллегам о необходимости принятия мер к самозащите при нарушении их профессиональных прав. Это достигается, главным образом, через реализацию адвокатом или представителем адвокатского образования прав, закрепленных в ст. 124, 125 УПК РФ. И уж совсем очевидно, что обыск в адвокатском образовании сам по себе подразумевает необходимость участия адвоката. При производстве данного обыска, ровно как и при обыске в той же коллегии адвокатов в последних числах прошлого года, адвокатское образование в 90 человек осталось без защиты. Руководство коллегии не посчитало необходимым или возможным обеспечить защиту своих прав и законных интересов при производстве обыска, а по завершении обыска не приняло мер к восстановлению нарушенных прав. Это означает, что незащищенными и нарушенными оказались профессиональные права и законные интересы каждого из этих 90 адвокатов коллегии. А это, как мы понимаем, образовало угрозу для святая святых нашей профессии – адвокатской тайны, доверенной адвокатам коллегии трудно поддающимся подсчету числом их доверителей. В теннисе есть понятие unforced error – так называемой невынужденной ошибки, просчета, который повлек наступление негативных последствий не вследствие воздействия внешних сил. Такого рода беспечность со стороны руководства адвокатского образования относится именно к невынужденным ошибкам. Остается надеяться, что, по крайней мере, все адвокаты в указанной коллегии уведомлены о том, какому риску подверглись их конфиденциальные отношения с доверителями.
Сожалею, что приходится говорить об очевидных вещах, но адвокатская тайна, как морально-этическая категория, составляет основу нашей профессии. Без нее сами понятия «доверитель», «поверенный» превращаются в дешевый канцелярит. Нарушение режима адвокатской тайны во всяком случае должно являться чрезвычайным происшествием как для корпорации, так и для отдельного ее члена. Непринятие адвокатом или адвокатским образованием самостоятельных мер к восстановлению нарушенного права на сохранение адвокатской тайны и к минимизации негативных правовых последствий такого нарушения необходимо рассматривать как неуважение к основополагающим принципам осуществления адвокатской деятельности. Мы вправе по своему усмотрению распоряжаться сведениями, составляющими нашу личную тайну. Но вот в отношении тайны, доверенной нам лицом, обратившимся к нам за юридической помощью, такое усмотрение отсутствует категорически. Поэтому я в очередной раз обращаю внимание всех моих уважаемых коллег – ни Комиссия по защите прав адвокатов, ни институт представителей адвокатской палаты не в состоянии подменить собой адвоката, самостоятельные первоначальные действия которого по защите собственных профессиональных прав являются наиболее эффективным и необходимым способом их восстановления. Принимая меры к самозащите своих нарушенных прав, мы тем самым защищаем права и законные интересы доверителя. Защищать права доверителя – наша основная обязанность.
1 В разное время число членов коллегии изменялось от порядка 90 до порядка 110 адвокатов.
