31 января 2017 г. Европейский суд по правам человека вынес постановление по делу «Рожков (Rozhkov) против Российской Федерации» (жалоба 38898/04), в котором в контексте проверки соблюдения положений ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод рассмотрел проблему обыска в офисе юриста, не являющегося адвокатом.
Это постановление, с одной стороны, продемонстрировало устойчивость подходов Европейского суда к критериям допустимости вмешательства со стороны государственных органов в осуществление лицом права на уважение частной жизни. С другой стороны, в постановлении выявилось определенное различие в ракурсе оценки Европейским судом такого вмешательства, если речь идет об адвокате или лице, не обладающем адвокатским статусом.
Обстоятельства дела
«Заявитель Р. имел высшее юридическое образование, работал в арбитражном бюро “Витязь”, был частнопрактикующим юристом (статуса адвоката не имел). В 2005 г. он оказывал юридические услуги частной компании, в отношении которой рассматривалось дело в порядке административного судопроизводства. В дальнейшем в отношении него было возбуждено уголовное преследование. По мнению следствия, Р. подделал протокол административного правонарушения, в который он якобы внес рукописные записи. (Уголовное дело в отношении Р. в дальнейшем было прекращено за отсутствием состава преступления, обвинение не предъявлялось. Почерковедческая экспертиза подтвердила его показания о том, что он не вносил записи в протокол. – Прим. ред.) В ходе расследования данного дела был произведен обыск офиса арбитражного бюро “Витязь”».
Доводы жалобы заявителя и позиция Российской Федерации
Заявитель утверждал, что обыск в его служебном помещении был произведен с нарушением российского законодательства, поскольку пространства, которые временно используются в жилых целях (часть офиса использовалась им для проживания), являются жилищем в уголовно-процессуальном смысле. Поэтому для обыска такого помещения требовалось постановление судьи. Кроме того, основания для производства обыска отсутствовали, поскольку свободные образцы его почерка имелись в материалах уголовного дела. Оригиналы доверенностей, выданные ему компанией, также находились в материалах соответствующих дел и могли быть изъяты следствием. Наконец, заявитель утверждал, что в ходе обыска была нарушена тайна частной жизни, так как следователь с понятыми осматривали медицинскую документацию, содержащую сведения о его здоровье. Кроме того, в ходе обыска осматривались производства по делам других доверителей, что повлекло нарушение коммерческой, личной и иной охраняемой законом тайны.
Позиция Правительства РФ состояла в том, что обыск в офисе заявителя не требовал судебного решения, так как помещение не являлось местом его жительства, а сам заявитель не имел статуса адвоката. Обыск преследовал законную цель – обнаружение и изъятие доказательств – образцов подписи заявителя. В меморандуме России еще раз подчеркивалось, что заявитель не является адвокатом и не может ссылаться на положения Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре», устанавливающие особый режим защиты помещений адвокатов.
Позиция Европейского суда
Европейский суд отметил, что имело место вмешательство в право заявителя на уважение его частной жизни и переписку, что не оспаривалось сторонами. В этой связи суд посчитал излишним проверять, было ли нарушено право заявителя на уважение жилища.
Далее, рассмотрев доводы сторон, Европейский суд последовательно проверил три критерия допустимости вмешательства со стороны государственных органов в осуществление лицом права на уважение частной жизни, закрепленные в п. 2 ст. 8 Конвенции: такое вмешательство должно (1) соответствовать закону, (2) преследовать одну или несколько законных целей, определенных в п. 2 ст. 8 Конвенции, а также (3) быть необходимым в демократическом обществе для достижения этих целей.
Проверка первого критерия привела Европейский суд к выводу о том, что вмешательство соответствовало закону. По мнению суда, у следователя не было никаких доказательств, что указанное помещение может быть отнесено к жилищу.
Проверка второго критерия также привела суд к выводу о его соблюдении. Суд отметил, что готов исходить из предположения о том, что постановление об обыске было вынесено с целью отыскания и изъятия документов, которые могут быть использованы для оценки почерка. Это преследовало цель, которая согласуется с положениями Конвенции, а именно предотвращение преступления.
Проверка третьего критерия традиционно оказалась самой сложной, поскольку она предполагает оценку целого комплекса факторов. Условие «необходимости в демократическом обществе» позволяет Европейскому суду определить степень допустимого вмешательства в осуществление права на уважение частной жизни, исходя из соразмерности конкретных способов ограничения рассматриваемого права и правомерной цели таких действий. Этот критерий определяется сопоставлением глубины вмешательства государственных органов в рассматриваемое право и ценности конкретного интереса или права, в целях защиты которого это вмешательство осуществляется.
Проверку этого критерия Европейский суд начал с оценки доводов заявителя, что указанная пропорция цели и способов вмешательства была нарушена именно вследствие того, что обыск был проведен в офисе, в котором он оказывал юридические услуги. И тут судом был сделан интересный вывод.
Суд подчеркнул, что у заявителя был диплом юриста (law degree), но он не был адвокатом, который находится под защитой Закона об адвокатской деятельности и других соответствующих законодательных актов (the protection of the Advocates Act and other pertinent legislation). Далее, в п. 119 постановления суд указал, что заявитель не обосновал, что российское законодательство гарантирует защиту конфиденциальности отношений между лицом, которое не является адвокатом, но оказывает юридическую помощь, и его клиентом.
В такой ситуации, отметил суд, ссылки заявителя на конфиденциальный характер общения с клиентами не создают значимого для оценки фактора, поскольку любая профессиональная деятельность (не адвокатская. – Прим. авт.) или бизнес в большей или меньшей степени включает вопросы конфиденциальности, что делает невозможными разграничение этих степеней и должную оценку данного обстоятельства.
Поэтому суд отверг доводы заявителя в этой части и перешел к проверке других аспектов рассматриваемого критерия.
Необходимо подчеркнуть, что именно в этой части рассматриваемого постановления проявилось отличие позиции Европейского суда по настоящему делу от позиций по делам, где заявители были адвокатами, изложенных в постановлениях: от 16 декабря 1992 г. по делу «Нимитц (Niemietz) против Германии»; от 7 июня 2007 г. по делу «Смирнов (Smirnov) против Российской Федерации»; от 9 апреля 2009 г. по делу «Колесниченко (Kolesnichenko) против Российской Федерации»; от 12 февраля 2015 г. по делу «Юдицкая и другие (Yuditskaya and Others) против Российской Федерации» и др.
По указанным делам Европейский суд проверял соблюдение пропорции цели и способов вмешательства, учитывая особую значимость гарантий адвокатской тайны. Европейским судом были сформулированы дополнительные критерии для оценки этой пропорции при обыске офиса адвоката: «…тяжесть преступления, в связи с которым проводятся обыск и изъятие, была ли получена санкция судьи или лица, наделенного судебными полномочиями, или проводилась ли впоследствии судебная проверка, было ли постановление основано на разумном подозрении, и были ли пределы вмешательства разумно ограничены. Европейский суд должен также проверить способ проведения обыска и – если речь идет об адвокатской конторе – проводится ли он в присутствии независимого наблюдателя, обеспечивающего неприкосновенность предметов, относящихся к профессиональной тайне. Наконец, Европейский суд должен принять во внимание масштабы последствий для работы и репутации лиц, затронутых обыском» (п. 31 постановления по делу «Колесниченко против Российской Федерации»).
Но эти критерии касаются только адвокатов и не распространяются Европейским судом на частнопрактикующих юристов, не состоящих в адвокатской корпорации.
Вместе с тем по настоящему делу Европейский суд все-таки пришел к выводу о нарушении п. 1 ст. 8 Конвенции, несмотря на то что это никак не было связано с юридической деятельностью заявителя.
Проверяя соблюдение пропорции цели и способов вмешательства, Европейский суд установил, что достаточные основания для производства обыска в офисе заявителя отсутствовали. Суд не увидел никакой доказательственной ценности оригинала доверенности, изъятой в ходе этого обыска, для расследования дела о подделке документов об административном правонарушении. Кроме того, он согласился с заявителем в том, что не было необходимости и в поиске свободных образцов почерка, так как они были в распоряжении следователя. Суд сделал вывод, что обыск был проведен без достаточных оснований и не соответствует критерию «необходимости в демократическом обществе», что свидетельствует о нарушении ст. 8 Конвенции.
Это постановление, с одной стороны, продемонстрировало устойчивость подходов Европейского суда к критериям допустимости вмешательства со стороны государственных органов в осуществление лицом права на уважение частной жизни. С другой стороны, в постановлении выявилось определенное различие в ракурсе оценки Европейским судом такого вмешательства, если речь идет об адвокате или лице, не обладающем адвокатским статусом.
Обстоятельства дела
«Заявитель Р. имел высшее юридическое образование, работал в арбитражном бюро “Витязь”, был частнопрактикующим юристом (статуса адвоката не имел). В 2005 г. он оказывал юридические услуги частной компании, в отношении которой рассматривалось дело в порядке административного судопроизводства. В дальнейшем в отношении него было возбуждено уголовное преследование. По мнению следствия, Р. подделал протокол административного правонарушения, в который он якобы внес рукописные записи. (Уголовное дело в отношении Р. в дальнейшем было прекращено за отсутствием состава преступления, обвинение не предъявлялось. Почерковедческая экспертиза подтвердила его показания о том, что он не вносил записи в протокол. – Прим. ред.) В ходе расследования данного дела был произведен обыск офиса арбитражного бюро “Витязь”».
Доводы жалобы заявителя и позиция Российской Федерации
Заявитель утверждал, что обыск в его служебном помещении был произведен с нарушением российского законодательства, поскольку пространства, которые временно используются в жилых целях (часть офиса использовалась им для проживания), являются жилищем в уголовно-процессуальном смысле. Поэтому для обыска такого помещения требовалось постановление судьи. Кроме того, основания для производства обыска отсутствовали, поскольку свободные образцы его почерка имелись в материалах уголовного дела. Оригиналы доверенностей, выданные ему компанией, также находились в материалах соответствующих дел и могли быть изъяты следствием. Наконец, заявитель утверждал, что в ходе обыска была нарушена тайна частной жизни, так как следователь с понятыми осматривали медицинскую документацию, содержащую сведения о его здоровье. Кроме того, в ходе обыска осматривались производства по делам других доверителей, что повлекло нарушение коммерческой, личной и иной охраняемой законом тайны.
Позиция Правительства РФ состояла в том, что обыск в офисе заявителя не требовал судебного решения, так как помещение не являлось местом его жительства, а сам заявитель не имел статуса адвоката. Обыск преследовал законную цель – обнаружение и изъятие доказательств – образцов подписи заявителя. В меморандуме России еще раз подчеркивалось, что заявитель не является адвокатом и не может ссылаться на положения Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре», устанавливающие особый режим защиты помещений адвокатов.
Позиция Европейского суда
Европейский суд отметил, что имело место вмешательство в право заявителя на уважение его частной жизни и переписку, что не оспаривалось сторонами. В этой связи суд посчитал излишним проверять, было ли нарушено право заявителя на уважение жилища.
Далее, рассмотрев доводы сторон, Европейский суд последовательно проверил три критерия допустимости вмешательства со стороны государственных органов в осуществление лицом права на уважение частной жизни, закрепленные в п. 2 ст. 8 Конвенции: такое вмешательство должно (1) соответствовать закону, (2) преследовать одну или несколько законных целей, определенных в п. 2 ст. 8 Конвенции, а также (3) быть необходимым в демократическом обществе для достижения этих целей.
Проверка первого критерия привела Европейский суд к выводу о том, что вмешательство соответствовало закону. По мнению суда, у следователя не было никаких доказательств, что указанное помещение может быть отнесено к жилищу.
Проверка второго критерия также привела суд к выводу о его соблюдении. Суд отметил, что готов исходить из предположения о том, что постановление об обыске было вынесено с целью отыскания и изъятия документов, которые могут быть использованы для оценки почерка. Это преследовало цель, которая согласуется с положениями Конвенции, а именно предотвращение преступления.
Проверка третьего критерия традиционно оказалась самой сложной, поскольку она предполагает оценку целого комплекса факторов. Условие «необходимости в демократическом обществе» позволяет Европейскому суду определить степень допустимого вмешательства в осуществление права на уважение частной жизни, исходя из соразмерности конкретных способов ограничения рассматриваемого права и правомерной цели таких действий. Этот критерий определяется сопоставлением глубины вмешательства государственных органов в рассматриваемое право и ценности конкретного интереса или права, в целях защиты которого это вмешательство осуществляется.
Проверку этого критерия Европейский суд начал с оценки доводов заявителя, что указанная пропорция цели и способов вмешательства была нарушена именно вследствие того, что обыск был проведен в офисе, в котором он оказывал юридические услуги. И тут судом был сделан интересный вывод.
Суд подчеркнул, что у заявителя был диплом юриста (law degree), но он не был адвокатом, который находится под защитой Закона об адвокатской деятельности и других соответствующих законодательных актов (the protection of the Advocates Act and other pertinent legislation). Далее, в п. 119 постановления суд указал, что заявитель не обосновал, что российское законодательство гарантирует защиту конфиденциальности отношений между лицом, которое не является адвокатом, но оказывает юридическую помощь, и его клиентом.
В такой ситуации, отметил суд, ссылки заявителя на конфиденциальный характер общения с клиентами не создают значимого для оценки фактора, поскольку любая профессиональная деятельность (не адвокатская. – Прим. авт.) или бизнес в большей или меньшей степени включает вопросы конфиденциальности, что делает невозможными разграничение этих степеней и должную оценку данного обстоятельства.
Поэтому суд отверг доводы заявителя в этой части и перешел к проверке других аспектов рассматриваемого критерия.
Необходимо подчеркнуть, что именно в этой части рассматриваемого постановления проявилось отличие позиции Европейского суда по настоящему делу от позиций по делам, где заявители были адвокатами, изложенных в постановлениях: от 16 декабря 1992 г. по делу «Нимитц (Niemietz) против Германии»; от 7 июня 2007 г. по делу «Смирнов (Smirnov) против Российской Федерации»; от 9 апреля 2009 г. по делу «Колесниченко (Kolesnichenko) против Российской Федерации»; от 12 февраля 2015 г. по делу «Юдицкая и другие (Yuditskaya and Others) против Российской Федерации» и др.
По указанным делам Европейский суд проверял соблюдение пропорции цели и способов вмешательства, учитывая особую значимость гарантий адвокатской тайны. Европейским судом были сформулированы дополнительные критерии для оценки этой пропорции при обыске офиса адвоката: «…тяжесть преступления, в связи с которым проводятся обыск и изъятие, была ли получена санкция судьи или лица, наделенного судебными полномочиями, или проводилась ли впоследствии судебная проверка, было ли постановление основано на разумном подозрении, и были ли пределы вмешательства разумно ограничены. Европейский суд должен также проверить способ проведения обыска и – если речь идет об адвокатской конторе – проводится ли он в присутствии независимого наблюдателя, обеспечивающего неприкосновенность предметов, относящихся к профессиональной тайне. Наконец, Европейский суд должен принять во внимание масштабы последствий для работы и репутации лиц, затронутых обыском» (п. 31 постановления по делу «Колесниченко против Российской Федерации»).
Но эти критерии касаются только адвокатов и не распространяются Европейским судом на частнопрактикующих юристов, не состоящих в адвокатской корпорации.
Вместе с тем по настоящему делу Европейский суд все-таки пришел к выводу о нарушении п. 1 ст. 8 Конвенции, несмотря на то что это никак не было связано с юридической деятельностью заявителя.
Проверяя соблюдение пропорции цели и способов вмешательства, Европейский суд установил, что достаточные основания для производства обыска в офисе заявителя отсутствовали. Суд не увидел никакой доказательственной ценности оригинала доверенности, изъятой в ходе этого обыска, для расследования дела о подделке документов об административном правонарушении. Кроме того, он согласился с заявителем в том, что не было необходимости и в поиске свободных образцов почерка, так как они были в распоряжении следователя. Суд сделал вывод, что обыск был проведен без достаточных оснований и не соответствует критерию «необходимости в демократическом обществе», что свидетельствует о нарушении ст. 8 Конвенции.
