Сужение компетенции суда присяжных не может быть поддержано

7 февраля в Госдуму внесен законопроект № 291794-8 об изменении ст. 30 УПК РФ в части исключения уголовных дел о преступлениях, предусмотренных ч. 4 ст. 210 и ст. 210.1 УК РФ, из компетенции суда с участием присяжных.

Считаю, что данный законопроект не может быть поддержан по ряду объективных причин.

В частности, критическую оценку вызывает не только само желание авторов законопроекта сократить круг дел, подсудных суду присяжных (ведь количество составов преступлений, подсудных этому виду судопроизводства, и так ничтожно мало), но и прежде всего аргументы, которые положены в основу этого предложения и изложены в объяснительной записке к законопроекту. Указанные аргументы представляются юридически ничтожными и не основанными на практике рассмотрения подобных категорий дел судом с участием присяжных заседателей.

Довод авторов законопроекта о том, что изымаемые из подсудности суда присяжных составы преступлений имеют некие «юридические особенности», вследствие чего якобы требуют исключительно «высокопрофессиональной правовой оценки» данных деяний (подразумевается профессиональным судьей), основан на концептуальном непонимании и искажении правовой сущности суда присяжных.

Во-первых, присяжные заседатели своим вердиктом не устанавливают никаких «юридических особенностей» каких-либо составов преступлений. Они устанавливают фактическое содержание вменяемого деяния, доказанность обычных фактов и обусловленную этим виновность лица в совершении этого деяния. Следует отметить, что сложившаяся в криминальном мире «процедура» наделения лица статусом занимающего высшее положение в преступной иерархии не обременена сложными юридическими формальностями (например, аналогия с процедурой наделения лица статусом судьи тут совсем не уместна), представляет собой набор вполне обычных действий (т.н. «сходка»). Поэтому констатация этих фактов присяжными не требует юридических познаний и «высокопрофессиональной правовой оценки». Например, по одному из дел присяжные установили вердиктом, что «в январе 2015 года в г. Пензе на собрании лиц, занимающих лидирующее положение в преступной иерархии Пензенской области (так называемой “сходке”), в результате проведения процедуры, основанной на криминальных традициях, подсудимый был признан “вором в законе”»¹. Как видим, фактическая сторона этого деяния не оказалась для присяжных заседателей особенно сложной и позволила им вынести вердикт (к слову, обвинительный).

Во-вторых, авторы законопроекта, на мой взгляд, лукавят, указывая на недостаточность «высокопрофессиональной правовой оценки» признаков этих деяний в суде присяжных. Конструкция присяжного судопроизводства включает консолидированную деятельность присяжных, устанавливающих факты дела и решающих вопрос о виновности подсудимого, и председательствующего, квалифицирующего деяние на основании вынесенного коллегией присяжных вердикта. Именно на основании фактов, признанных доказанными вердиктом присяжных, председательствующий устанавливает наличие юридических особенностей этих деяний и дает «высокопрофессиональную правовую оценку» данным деяниям в приговоре. Объяснительная записка к законопроекту намеренно ретуширует профессиональную юридическую деятельность судьи в суде присяжных, представляя эту форму рассмотрения уголовных дел только как автономное и полное разрешение дела самими присяжными. Это глубоко ошибочное представление о суде присяжных, противоречащее российскому уголовно-процессуальному законодательству.

В-третьих, анализ судебной практики действительно показывает наличие значительного количества оправдательных приговоров по данной категории дел, однако можно предположить, что это обусловлено не надуманными «юридическими особенностями» составов этих преступлений, не «волной» нуллифицирующих вердиктов, а банальным отсутствием достаточных и убедительных доказательств причастности подсудимых к вменяемым им деяниям. Необходимо отметить, что и по другим категориям уголовных дел доля оправданий достаточно высока, но это, на мой взгляд, не повод сокращать подсудность суда присяжных либо ликвидировать его вовсе. Возможность вынесения судом оправдательного приговора – краеугольный камень презумпции невиновности и состязательности уголовного судопроизводства.

Кроме того, данные статистики свидетельствуют, что значительная часть оправдательных приговоров по этой категории дел отменяется (как и по другим категориям дел), но причина опять-таки не в ошибках присяжных, а в том, что профессиональные участники процесса нарушают нормы УПК и сообщают присяжным недопустимую информацию, что является основной общей причиной отмены оправдательных приговоров, вынесенных на основании вердиктов присяжных².

Второй довод авторов законопроекта основан на необходимости обеспечения повышенных мер безопасности по данной категории уголовных дел, что возможно, по мнению авторов законопроекта, только путем изъятия этих дел из подсудности суда присяжных.

Считаю этот довод несостоятельным. Во-первых, утверждение о том, что только изъятие этих дел из компетенции присяжных обеспечит безопасность участников судопроизводства, «обнуляет» всю систему мер безопасности для участников судопроизводства, предусмотренных УПК (ч. 3 ст. 11, п. 4 ч. 2 ст. 241 и т.д.), которая включает широкий спектр мер: от проведения закрытого судебного заседания до персональной охраны присяжных. Конституционный Суд РФ неоднократно подчеркивал достаточность для обеспечения беспристрастности суда таких правовых средств, как уголовно-процессуальный институт отвода судьи, отдельных присяжных заседателей или всей коллегии присяжных ввиду ее тенденциозности, требования, предъявляемые к кандидатам в присяжные (цензы), а также возможность законодательного закрепления правил изменения территориальной подсудности уголовных дел³.

Во-вторых, никаких сведений о том, что эти процессуальные механизмы не работают, авторами законопроекта не представлено. Напротив, судебная практика свидетельствует, что подобные дела благополучно рассматриваются с участием присяжных, и посягательств на безопасность последних не зафиксировано.

В свою очередь, ссылка авторов законопроекта на то, что при рассмотрении данных дел зачастую допрашиваются свидетели «под псевдонимом» и в условиях, исключающих их визуальное восприятие, не создает оснований для исключения из подсудности суда присяжных ч. 4 ст. 210 и ст. 210.1 УК. Основанием применения мер безопасности в отношении свидетеля является наличие угроз в отношении именно его, а не состава суда (ч. 3 ст. 11 УПК и др.). «Анонимные» свидетели уже более 22 лет допрашиваются в процессах с участием присяжных заседателей, и никакими угрозами для состава суда это не сопровождается. Конечно, можно предположить, что присяжные меньше доверяют «анонимным» свидетелям, нежели допрашиваемым в обычном режиме (в присутствии присяжных, без псевдонима и т.п.). Однако это плохой аргумент для изъятия обсуждаемых составов из подсудности суда присяжных. Как показывает практика, присяжные не всегда считают абсолютно достоверными явки с повинной, признательные показания, данные обвиняемым на следствии, оговор одного обвиняемого другим и т.д. Но это же не повод запрещать рассмотрение таких дел с участием присяжных. Это реализация одного из базовых принципов уголовного судопроизводства – свободы оценки доказательств. Право на такую свободную оценку принадлежит в том числе и присяжным.

Кроме того, в суде присяжных личность свидетеля перед коллегией в полном объеме не исследуется, даже если он допрашивается в ординарном (обычном) порядке. Максимум, что узнают присяжные о допрашиваемом, – его фамилию. В моей практике в одном из процессов перед присяжными без какой-либо конспирации, в очном режиме допрашивался лидер «ореховской» преступной группировки, но никаких данных о его личности (например, о его осуждении к пожизненному лишению свободы и пр.) с участием присяжных не исследовалось. В суде присяжных допрос свидетеля «под псевдонимом» существенно от обычного допроса не отличается, разве что создает затруднения для стороны защиты в осуществлении перекрестного допроса «засекреченного» свидетеля. Но для обвинителя или суда таких затруднений нет.

Представляется, что цель, которая движет авторами законопроекта, состоит в попытке компенсировать недостаточное количество убедительных обвинительных доказательств, что не является редкостью по таким делам и вызывает вынесение присяжными заседателями оправдательных вердиктов. В суде присяжных стандарты доказанности максимально жесткие, а вот в профессиональном суде оправдательный приговор – большая редкость, а суд более лоялен к доказательствам обвинения. Очевидно, что передача этих категорий уголовных дел в профессиональный суд приведет к сокращению случаев оправданий по таким делам до нулевой отметки. Но такая цель не имеет ничего общего ни с законностью, ни с презумпцией невиновности.

Еще одно негативное последствие, связанное с возможным изъятием из подсудности суда присяжных преступлений, предусмотренных ч. 4 ст. 210 и ст. 210. 1 УК, выражается в том, что в случае возникновения коллизий в вопросах подсудности (когда лицо обвиняется в совершении нескольких деяний, одни из которых подсудны суду присяжных, а другие – исключены из их компетенции) в судебной практике они разрешаются в пользу законодательных исключений. Конституционный Суд РФ неоднократно признавал⁴ конституционность отказа в праве на суд присяжных как в случае обвинения одного лица в совершении нескольких преступлений, часть из которых исключена из ведения присяжных, так и в случае рассмотрения уголовного дела в отношении нескольких лиц, одни из которых имеют право на рассмотрение дела присяжными, а преступления, вменяемые другим лицам, изъяты из подсудности суда присяжных. В связи с этим достаточно вменить одному из соучастников совершение деяния, предусмотренного ч. 4 ст. 210 и ст. 210.1 УК, чтобы лишить всех фигурантов данного уголовного дела права на суд присяжных.

Остается надеяться, что рассматриваемая законодательная инициатива, очень слабо связанная с законностью уголовного судопроизводства и демонстрирующая недоверие государства к обществу, не воплотится в реальность.