Проблема недопустимости правоприменительного многообразия в позиции адвоката-защитника по уголовному делу уже поднималась мной на страницах «Новой адвокатской газеты» (см.: Соловьёв С.А. О позиции, или профессиональная заноза // АГ. 2010. № 19).
Однако, как показывает практика, некоторые мои коллеги продолжают считать, что чем больше вариантов правового и процессуального поведения они предложат судьям, в полномочиях которых находится разрешение дела по существу, тем качественнее они исполнят свою защитительную функцию. При этом, находясь в профессиональном раже, такой адвокат-вариатор, как правило, не считается даже с позицией того лица, на защите чьих интересов он стоит.
Мне довелось недавно быть участником такого процесса в Московском городском суде, в котором коллега при полном непризнании вины его подзащитным по квалифицированным составам, предусмотренным ст. 126 и 163 УК РФ, одновременно в просительной части предложил суду апелляционной инстанции:
1) прекратить уголовное дело за отсутствие события преступления;
2) направить дело прокурору для производства дополнительного расследования;
3) переквалифицировать действия подзащитного на одну общую уголовно-правовую норму – ст. 330 УК РФ,
ну, или, в конце концов, хотя бы
4) применить к назначенному реальному наказанию в виде лишения свободы ст. 73 УК РФ и считать это наказание условным.
Недоумение судей апелляционной инстанции от такого многообразия в возможностях их правоприменительного поведения, говоря языком Венички Ерофеева, «разделяла вся Европа». Какую позицию занимает сторона защиты? Какие доводы, приводящиеся ею в обоснование собственной позиции, относятся к первому прошению, какие к четвертому? Как соотносится позиция подсудимого на полное непризнание своей вины с такой многовекторной позицией его адвоката?
Я уж не говорю здесь о прямом нарушении адвокатом требований п. 3 ч. 4 ст. 6 Федерального закона № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», не допускающего адвокату занимать позицию вопреки воле доверителя, за исключением случаев, когда адвокат убежден в наличии самооговора.
Однако в целом ряде публикаций о деятельности защитника в уголовном процессе мне довелось прочесть и оправдывающие доводы подобного процессуального поведения, которому даже было дано название «альтернативная защита» (см., например: Хмель Н.Е. К вопросу об альтернативной защите // http://apno.ru/content/view/1645/39/), рассматриваемого как возможный метод защитительной деятельности, заключающийся, как указывают его сторонники, в возможности представить суду все доводы, которые так или иначе могут положительным образом сказаться на судьбе подзащитного.
Однако здесь, как мне кажется, происходит подмена понятий. Указать, говоря словами Ф.Н. Плевако, на все «данные, которые в глазах всякого судьи ведут к снисхождению» – прямая обязанность участвующего в деле адвоката, а предлагать суду многообразие правоприменительного поведения в просительной части своих выступлений, идя вразрез с позицией своего подзащитного, – недопустимо.
Квалификация адвоката в том числе состоит и в умении продемонстрировать своему подзащитному все плюсы и минусы избранной им позиции, разъяснив доверителю и правоприменительную практику, и требования закона, причем так, чтобы ему не могло быть непонятно.
Альтернативность наших просьб – это путь равнодушия и непрофессионализма.
Не в таком ли пренебрежительном, я бы даже сказал, нигилистическом, подходе к соблюдению закона и права в его широком понимании самими адвокатами в сущности и кроется большая часть проблем адвокатуры в уголовной юстиции? Не даем ли мы своим таким правоприменительным равнодушием возможность судьям поступать с нашими жалобами, ходатайствами и доводами по их произволению, а не по-нашему? Не размываем ли мы таким своим «чего изволите» в том числе и авторитет адвокатуры, как профессионального сообщества?
Жан де Лабрюйер писал: «ремесло адвоката утомительно и кропотливо; оно требует от того, кто им занимается, не только глубоких знаний…, но и незаурядных способностей» (см.: Лабрюйер Жан де. Характеры, или нравы нынешнего века. М.–Л., 1964, С. 369–370).
Полностью соглашаясь с де Любрюйером, скажу только, что для того, чтобы запомнить правило о недопустимости правоприменительного многообразия в просительной позиции защитника по делу, не надо даже незаурядных способностей. Необходим лишь здравый смысл.
Не теряйте его, уважаемые коллеги.
Однако, как показывает практика, некоторые мои коллеги продолжают считать, что чем больше вариантов правового и процессуального поведения они предложат судьям, в полномочиях которых находится разрешение дела по существу, тем качественнее они исполнят свою защитительную функцию. При этом, находясь в профессиональном раже, такой адвокат-вариатор, как правило, не считается даже с позицией того лица, на защите чьих интересов он стоит.
Мне довелось недавно быть участником такого процесса в Московском городском суде, в котором коллега при полном непризнании вины его подзащитным по квалифицированным составам, предусмотренным ст. 126 и 163 УК РФ, одновременно в просительной части предложил суду апелляционной инстанции:
1) прекратить уголовное дело за отсутствие события преступления;
2) направить дело прокурору для производства дополнительного расследования;
3) переквалифицировать действия подзащитного на одну общую уголовно-правовую норму – ст. 330 УК РФ,
ну, или, в конце концов, хотя бы
4) применить к назначенному реальному наказанию в виде лишения свободы ст. 73 УК РФ и считать это наказание условным.
Недоумение судей апелляционной инстанции от такого многообразия в возможностях их правоприменительного поведения, говоря языком Венички Ерофеева, «разделяла вся Европа». Какую позицию занимает сторона защиты? Какие доводы, приводящиеся ею в обоснование собственной позиции, относятся к первому прошению, какие к четвертому? Как соотносится позиция подсудимого на полное непризнание своей вины с такой многовекторной позицией его адвоката?
Я уж не говорю здесь о прямом нарушении адвокатом требований п. 3 ч. 4 ст. 6 Федерального закона № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», не допускающего адвокату занимать позицию вопреки воле доверителя, за исключением случаев, когда адвокат убежден в наличии самооговора.
Однако в целом ряде публикаций о деятельности защитника в уголовном процессе мне довелось прочесть и оправдывающие доводы подобного процессуального поведения, которому даже было дано название «альтернативная защита» (см., например: Хмель Н.Е. К вопросу об альтернативной защите // http://apno.ru/content/view/1645/39/), рассматриваемого как возможный метод защитительной деятельности, заключающийся, как указывают его сторонники, в возможности представить суду все доводы, которые так или иначе могут положительным образом сказаться на судьбе подзащитного.
Однако здесь, как мне кажется, происходит подмена понятий. Указать, говоря словами Ф.Н. Плевако, на все «данные, которые в глазах всякого судьи ведут к снисхождению» – прямая обязанность участвующего в деле адвоката, а предлагать суду многообразие правоприменительного поведения в просительной части своих выступлений, идя вразрез с позицией своего подзащитного, – недопустимо.
Квалификация адвоката в том числе состоит и в умении продемонстрировать своему подзащитному все плюсы и минусы избранной им позиции, разъяснив доверителю и правоприменительную практику, и требования закона, причем так, чтобы ему не могло быть непонятно.
Альтернативность наших просьб – это путь равнодушия и непрофессионализма.
Не в таком ли пренебрежительном, я бы даже сказал, нигилистическом, подходе к соблюдению закона и права в его широком понимании самими адвокатами в сущности и кроется большая часть проблем адвокатуры в уголовной юстиции? Не даем ли мы своим таким правоприменительным равнодушием возможность судьям поступать с нашими жалобами, ходатайствами и доводами по их произволению, а не по-нашему? Не размываем ли мы таким своим «чего изволите» в том числе и авторитет адвокатуры, как профессионального сообщества?
Жан де Лабрюйер писал: «ремесло адвоката утомительно и кропотливо; оно требует от того, кто им занимается, не только глубоких знаний…, но и незаурядных способностей» (см.: Лабрюйер Жан де. Характеры, или нравы нынешнего века. М.–Л., 1964, С. 369–370).
Полностью соглашаясь с де Любрюйером, скажу только, что для того, чтобы запомнить правило о недопустимости правоприменительного многообразия в просительной позиции защитника по делу, не надо даже незаурядных способностей. Необходим лишь здравый смысл.
Не теряйте его, уважаемые коллеги.
