Возможно, в силу того, что все мои документы об образовании подтверждают получение такового еще в другом государстве под названием СССР, цитата В.И. Ленина «учиться, учиться и еще раз учиться» и поговорка «век живи – век учись» для меня не пустой звук, а реальная потребность.
Именно поэтому практически ежедневный просмотр правовых сайтов (в том числе и сайта «АГ») считаю для себя обязательным как для изучения практики коллег, так и для оценки перспектив работы в будущем. Ведь перспектива работы в будущем зависит, прежде всего, от законодателя, а затем в какой-то степени – и от теоретиков.
Поскольку в подавляющем большинстве практикую в уголовном судопроизводстве, просматриваю, в первую очередь, то, что с ним связано, и, естественно, публикации коллег в блогах на сайте «АГ».
Среди них встретились публикации аспиранта МГЮА им. О.Е. Кутафина Алексея Воробьёва, которые более чем удивили.
В одной из них он предлагает исключить возможность предусмотренной ст. 82 УК РФ отсрочки осужденным по ст. 106 УК РФ к наказанию в виде лишения свободы женщинам, имеющим детей в возрасте до четырнадцати лет.
В другой он предлагает вообще исключить из УК РФ ст. 106, считая, что убийство матерью новорожденного ребенка должно квалифицироваться по ст. 105 УК РФ.
А поскольку в таком случае неизбежна квалификация по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, будущий ученый предлагает одним махом деяние, предусмотренное ст. 106 УК РФ перевести из категории средней тяжести в особо тяжкое.
В связи с этим хотелось бы напомнить молодому юристу о том, что диспозиция ст. 106 УК РФ – «убийство матерью новорожденного ребенка во время или сразу же после родов, а равно убийство матерью новорожденного ребенка в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости» до 1996 г. была неизвестна как советскому, так и российскому уголовному праву.
УК РСФСР такое деяние относил к простому (даже неквалифицированному) убийству.
При выделении указанного деяния в отдельный состав разработчики УК РФ учли уголовное законодательство многих зарубежных стран, где предусматривается отдельная ответственность за детоубийство, и научные разработки российских психологов (кстати, аналогичной новеллой стала в 1996 г. и ст. 104 УК РФ).
Непосредственным объектом ст. 106 УК РФ является жизнь новорожденного ребенка, а диспозиция статьи предусматривает два вида действий.
В первом случае речь идет об убийстве в процессе рождения, а во втором случае определяющую роль для квалификации имеет наличие психотравмирующей ситуации (которая может быть результатом поведения медиков, родственников, близких, первичного осмотра ребенка и других факторов) либо психическое расстройство женщины, вызванное объективными и субъективными причинами.
Причем субъективная сторона преступления предусматривает вину в большей степени в форме косвенного умысла, допуская при этом и прямой умысел (например, когда мать не желает признавать своим новорожденного, родившегося с различными физическими отклонениями, или как в дважды приведенном Алексеем Воробьёвым примере, когда мать осознавала материальную невозможность содержания этого ребенка).
Предложения молодого автора относительно ст. 106 УК РФ являются не новеллами уголовного права, а попытками повторения давно уже пройденного.
Но это еще «цветочки».
«Ягодкой» же является содержащее в публикации «Гуманизм в уголовном праве России» от 7 июня 2015 г. предложение равного отношения «к обратной силе закона и в случае улучшения, и в случае ухудшения положения преступника» с утверждением о том, что это «позволяет достичь оптимального правового баланса».
Если же более внимательно вчитаться в «гуманные» предложения аспиранта, то он не только против обратной силы уголовного закона, улучшающего положение обвиняемого, но и настаивает на обратной силе закона, ухудшающего положение, несмотря на то, что в ст. 7 Конвенции о защите прав и основных свобод закреплено положение о том, что ни на кого «не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления», и обязательность этого положения для российского уголовного законодательства.
Не поверю и в то, что аспиранту неизвестно дело валютчика Яна Рокотова, получившего в 1960 г. восемь лет, в последующем на основании Указа ПВС СССР об увеличении срока за незаконные валютные операции до пятнадцати лет, получившего эти самые пятнадцать лет.
В связи с желанием Н.С. Хрущёва новый Указ ПВС СССР ввел смертную казнь за нарушение правил валютных операций, и в 1961 г. Рокотов был расстрелян. Как я понимаю, именно к этому нас и призывает автор блога.
Но в данном случае ни в коем случае не считаю изложенные Алексеем Воробьёвым предложения перспективой уголовного судопроизводства.
Именно поэтому практически ежедневный просмотр правовых сайтов (в том числе и сайта «АГ») считаю для себя обязательным как для изучения практики коллег, так и для оценки перспектив работы в будущем. Ведь перспектива работы в будущем зависит, прежде всего, от законодателя, а затем в какой-то степени – и от теоретиков.
Поскольку в подавляющем большинстве практикую в уголовном судопроизводстве, просматриваю, в первую очередь, то, что с ним связано, и, естественно, публикации коллег в блогах на сайте «АГ».
Среди них встретились публикации аспиранта МГЮА им. О.Е. Кутафина Алексея Воробьёва, которые более чем удивили.
В одной из них он предлагает исключить возможность предусмотренной ст. 82 УК РФ отсрочки осужденным по ст. 106 УК РФ к наказанию в виде лишения свободы женщинам, имеющим детей в возрасте до четырнадцати лет.
В другой он предлагает вообще исключить из УК РФ ст. 106, считая, что убийство матерью новорожденного ребенка должно квалифицироваться по ст. 105 УК РФ.
А поскольку в таком случае неизбежна квалификация по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, будущий ученый предлагает одним махом деяние, предусмотренное ст. 106 УК РФ перевести из категории средней тяжести в особо тяжкое.
В связи с этим хотелось бы напомнить молодому юристу о том, что диспозиция ст. 106 УК РФ – «убийство матерью новорожденного ребенка во время или сразу же после родов, а равно убийство матерью новорожденного ребенка в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости» до 1996 г. была неизвестна как советскому, так и российскому уголовному праву.
УК РСФСР такое деяние относил к простому (даже неквалифицированному) убийству.
При выделении указанного деяния в отдельный состав разработчики УК РФ учли уголовное законодательство многих зарубежных стран, где предусматривается отдельная ответственность за детоубийство, и научные разработки российских психологов (кстати, аналогичной новеллой стала в 1996 г. и ст. 104 УК РФ).
Непосредственным объектом ст. 106 УК РФ является жизнь новорожденного ребенка, а диспозиция статьи предусматривает два вида действий.
В первом случае речь идет об убийстве в процессе рождения, а во втором случае определяющую роль для квалификации имеет наличие психотравмирующей ситуации (которая может быть результатом поведения медиков, родственников, близких, первичного осмотра ребенка и других факторов) либо психическое расстройство женщины, вызванное объективными и субъективными причинами.
Причем субъективная сторона преступления предусматривает вину в большей степени в форме косвенного умысла, допуская при этом и прямой умысел (например, когда мать не желает признавать своим новорожденного, родившегося с различными физическими отклонениями, или как в дважды приведенном Алексеем Воробьёвым примере, когда мать осознавала материальную невозможность содержания этого ребенка).
Предложения молодого автора относительно ст. 106 УК РФ являются не новеллами уголовного права, а попытками повторения давно уже пройденного.
Но это еще «цветочки».
«Ягодкой» же является содержащее в публикации «Гуманизм в уголовном праве России» от 7 июня 2015 г. предложение равного отношения «к обратной силе закона и в случае улучшения, и в случае ухудшения положения преступника» с утверждением о том, что это «позволяет достичь оптимального правового баланса».
Если же более внимательно вчитаться в «гуманные» предложения аспиранта, то он не только против обратной силы уголовного закона, улучшающего положение обвиняемого, но и настаивает на обратной силе закона, ухудшающего положение, несмотря на то, что в ст. 7 Конвенции о защите прав и основных свобод закреплено положение о том, что ни на кого «не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления», и обязательность этого положения для российского уголовного законодательства.
Не поверю и в то, что аспиранту неизвестно дело валютчика Яна Рокотова, получившего в 1960 г. восемь лет, в последующем на основании Указа ПВС СССР об увеличении срока за незаконные валютные операции до пятнадцати лет, получившего эти самые пятнадцать лет.
В связи с желанием Н.С. Хрущёва новый Указ ПВС СССР ввел смертную казнь за нарушение правил валютных операций, и в 1961 г. Рокотов был расстрелян. Как я понимаю, именно к этому нас и призывает автор блога.
Но в данном случае ни в коем случае не считаю изложенные Алексеем Воробьёвым предложения перспективой уголовного судопроизводства.
