Незнание о достоверности не тождественно знанию о ложности

В юридическом сообществе на международном уровне в последнее время актуализировались вопросы, связанные с допустимостью инициирования преследования журналистов за клевету в связи с публикуемыми ими материалами.

Отдельного обсуждения заслуживают аспекты, касающиеся этической оценки деятельности юристов, которые, заведомо зная о безосновательности заявляемых требований, пытаются привлечь журналистов к ответственности за распространение материалов в отношении их доверителей.

Не буду останавливаться на вопросах о возможности привлечения к ответственности юристов или иных лиц, существенным образом нарушающих право на свободу выражения мнения (например, путем содействия совершению заведомо ложного доноса). Гораздо большую практическую значимость, на мой взгляд, представляет разграничение уголовной и гражданско-правовой ответственности за клевету.

Уголовная ответственность за клевету

Уголовное законодательство РФ применительно к нормам об ответственности за клевету не отличается стабильностью. В УК РФ не так много составов преступлений, по которым нормы закона периодически меняются от декриминализации до обратной криминализации.

В нынешнем виде ст. 128.1 была введена в УК в конце июля 2012 г. Ее предшественницей была ст. 129, введенная в 1996 г. В 2011 г. такое преступление, как клевета, было декриминализировано путем исключения из УК и включения в КоАП РФ, однако спустя полтора года криминализировано вновь. Споры о целесообразности такого решения продолжаются до сих пор.

Объективная сторона клеветы, как следует из диспозиции ст. 128.1 УК, состоит в распространении заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство лица или подрывающих его репутацию.

На основании этого можно выделить ряд признаков, обязательных для привлечения к уголовной ответственности за клевету, а именно: факт распространения сведений, их характеристика как ложных и порочащих, заведомость.

Вопросам отнесения распространенных сведений к порочащим посвящено значительное количество научных работ. В связи с этим ограничусь указанием на позицию Верховного Суда РФ, который разъяснил, что порочащими, в частности, являются сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота, которые умаляют честь и достоинство гражданина или деловую репутацию гражданина либо юрлица¹.

Однако установления факта распространения сведений и их ложного и порочащего характера для привлечения лица к уголовной ответственности недостаточно: требуется обязательно установить признак заведомости. При этом констатации указанных критериев даже без признака заведомости для привлечения к гражданско-правовой ответственности достаточно. На возможность обращения с соответствующим иском в порядке гражданского судопроизводства даже при наличии оправдательного приговора, постановления о прекращении уголовного дела или об отказе в возбуждении уголовного дела указал ВС в указанном постановлении Пленума (п. 6).

В этом смысле признак заведомости выступает одновременно ключевым критерием, устанавливающим уголовную ответственность лица, а также разграничивающим уголовную и гражданско-правовую ответственность. При этом необходимо учитывать, что такое разграничение не является безусловным, поскольку даже при наличии в действиях виновного лица признаков преступления потерпевший вправе обратиться в суд, предъявив иск о защите чести и достоинства или деловой репутации в порядке гражданского судопроизводства.

Признак заведомости

Прежде чем приступить к логическому толкованию признака заведомости, обратимся к толкованию словесному: заведомость как обязательный признак клеветы означает заранее известное знание о том, что распространяемая информация недостоверна.

Судебная практика придерживается единого подхода к пониманию признака заведомости и предлагает его определять как точное знание лица о ложности распространяемых им сведений².

Приведенная формулировка о точном знании в целом не должна вызывать сложностей – как минимум с точки зрения материального права, – если допускается, что информация может быть достоверной, признак заведомости отсутствует. Однако эти сложности нередко порождают сами суды, отмечающие, что признак заведомости исключает добросовестное заблуждение³.

Не оспаривая достоверность данного утверждения, замечу, что указание именно на добросовестное заблуждение создает впечатление, что может существовать заблуждение недобросовестное, которое не должно исключать признак заведомости.

Рассмотрим значимость вопроса, связанного с разграничением видов заблуждений, на конкретных примерах.

Так, в отношении М. было возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 298.1 УК. Объективная сторона инкриминируемых обвиняемому деяний состоит в том, что М., будучи главным редактором издания, получил от неизвестного ему лица аудиозапись принуждения к даче признательных показаний. Предположив, что голос на фонограмме принадлежит судье, М. распространил информацию о ведении судьей с подсудимым до начала судебного заседания внепроцессуального общения. В действительности голос на аудиозаписи принадлежал прокурору.

В приведенном деле журналистом не были соблюдены в полной мере правила журналистской этики, не проявлено надлежащего усердия в соответствии со стандартами ответственной журналистики, он представил ненадежную и неточную информацию, имея возможность проверить ее.

Журналист, публикуя непроверенную информацию, но считая ее достоверной, заблуждался относительно достоверности распространяемых им сведений, однако такое заблуждение носило недобросовестный характер.

Означает ли это, что лицо в таком случае подлежит уголовной ответственности за клевету – то есть можно ли утверждать, что недобросовестное заблуждение не исключает признак заведомости, а является его составной частью?

Сторонники разделения заблуждения на добросовестное и недобросовестное считают, что недобросовестное заблуждение не должно устранять или изменять вину⁴. По их мнению, необходимо всякий раз проверять, имелись ли у лица достаточные данные, чтобы сформировать убеждение в достоверности распространяемых сведений. Иной подход якобы приведет к реализации порочного принципа «если не знаешь правду, можешь говорить что угодно»⁵.

Не соглашусь с подобным подходом, поскольку, на мой взгляд, он базируется на ошибочном понимании субъективной стороны клеветы. Любое заблуждение – независимо от того, добросовестное оно или нет, – исключает признак заведомости. Клевета, будучи преступлением с формальным составом, может быть совершена только с прямым умыслом – то есть лицо, распространяя сведения, осознает, что сообщает ложную информацию, никоим образом не допуская возможности ее достоверного характера. Такое понимание субъективной стороны соответствует приведенному пониманию признака заведомости как точного знания. Критикуемый подход, в свою очередь, предлагает рассматривать заведомость как допущение недостоверности, уравнивая смысловые значения таких диаметрально противоположных по смыслу слов, как «заведомо» и «предположительно».

Неполноценная проверка или отсутствие предварительной проверки публикуемой информации, основанные на допущении ее достоверного характера, как представляется, не образуют признак заведомости.

По делам о клевете установлению подлежит знание о ложности, а не незнание о достоверности: например, если я не знаю, что голос на аудиозаписи принадлежит судье, это не означает, что я знаю, что голос принадлежит точно не судье.

Однако это не означает, что характер заблуждения вообще не имеет значения: для формирования признака заведомости он не значим. Вместе с тем вопрос о добросовестном/недобросовестном заблуждении важен для решения вопроса о наличии вмешательства в право лица на свободу выражения мнения, а также для определения размера компенсации по диффамационным искам. На это, в частности, указывает Конституционный Суд РФ в Определении от 2 июля 2013 г. № 1057-О: «…истолкование положений статьи 1064 ГК Российской Федерации в системе действующего правового регулирования предполагает возможность полного либо частичного возмещения частным обвинителем вреда в зависимости от фактических обстоятельств дела, свидетельствующих о добросовестном заблуждении или же, напротив, о злонамеренности, имевшей место в его действиях, а также с учетом требований разумной достаточности и справедливости».

Резюмируя изложенное, отмечу ключевые выводы:

• клевета совершается только с прямым умыслом;
• характер заблуждения относительно распространяемых сведений для уголовно-правовой оценки не имеет значения;
• установление любого заблуждения исключает вывод о наличии признака заведомости даже в случае очевидного нарушения требований проверки достоверности распространяемой информации;
• знание о ложности и незнание о достоверности – не тождественные понятия.

Данные выводы, на мой взгляд, полезны при уголовном преследовании не только журналистов, но и иных лиц, однако именно на примере журналистской деятельности проблемы субъективной стороны клеветы раскрываются особенно ярко.