Во втором чтении рассмотрен законопроект № 900722-6, которым предлагается ввести новую меру пресечения – запрет определенных действий, предусматривающую возможность ограничения прав и свобод обвиняемого (подозреваемого), за исключением его изоляции в жилом помещении. Как писала «АГ», в первом чтении законопроект был принят еще в декабре 2016 г., однако ко второму чтению документ был значительно переработан.
О необходимости гуманизации практики применения мер пресечения специалисты из разных направлений уголовной юстиции говорят уже давно. Конституционный и Верховный суды приняли множество судебных актов с целью привести эту практику к стандартам XXI в. Однако скудность имеющихся средств, наличие в УПК РФ шаблонных, традиционных для нашей истории и культуры способов принуждения не позволяют пользоваться мерами пресечения гибко, с учетом индивидуальных особенностей подозреваемых и обвиняемых, конкретных обстоятельств дела. Сегодня в УПК РФ предусмотрено два вида мер пресечения: связанные с существенными ограничениями свободы (домашний арест, заключение под стражу) и не связанные (залог, подписка о невыезде и т.д.). Законопроектом предлагается ввести своеобразный конструктор – набор ограничений и запретов, которые можно применить в качестве меры пресечения к лицу, принимая во внимание его жизненные обстоятельства и особенности личности. Эта законодательная инициатива смотрится свежей, необычной для нашей традиции. Однако, полагаю, не все исключительно позитивно в проекте.
До появления обобщенной практики у судов будут проблемы с назначением новой меры пресечения. Во-первых, потребуется длительное время, чтобы адаптироваться. Порой кажется, что следователь ходатайствует перед судом об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, потому что так привычнее для него: он понимает, что это и как с этим работать. Суды же избирают ее, поскольку так надежнее. А здесь появляется новая мера, предполагающая наложение определенных запретов, – и это совсем не понятно на первый взгляд. Она потребует формирования новых стандартов доказывания, подходов к оценке ходатайств дознавателей и следователей. На это нужны время и инициатива субъектов уголовно-процессуальной деятельности.
После увеличения количества решений о применении новой меры пресечения масса вопросов возникнет у ФСИН России: как обеспечивать соблюдение таких запретов – до первой жалобы или использовать иные меры, в том числе технические (ч. 11 предлагаемой ст. 105.1)? В каком порядке это делать при имеющихся ресурсах? Поэтому мне трудно согласиться с авторами пояснительной записки к проекту закона в том, что его принятие не предполагает ни увеличения финансирования, ни принятия организационно-управленческих решений.
Судам придется провести грань между наложением запретов и домашним арестом. Если применить четыре из шести предлагаемых запретов, то полученная комбинация будет схожа с домашним арестом без установления строгих ограничений в порядке ст. 107 УПК РФ. В частности, домашний арест заключается в нахождении подозреваемого или обвиняемого в полной либо частичной изоляции от общества в жилом помещении, в котором он проживает, с возложением ограничений и запретов и осуществлением за ним контроля. В силу ч. 7 ст. 107 УПК РФ суд при избрании домашнего ареста может запретить или ограничить выход за пределы жилого помещения (по сути, это п. 1 ч. 6 предлагаемой ст. 105.1); общение с определенными лицами (п. 3 ч. 6 ст. 105.1); отправку и получение почтово-телеграфных отправлений, использование средств связи и информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» (п. 4 и 5 ч. 6 ст. 105.1). Вот и получается, что комбинация запретов (ч. 7 ст. 105.1 предоставляет возможность применять все запреты) дает, по сути, домашний арест. Даже попытка изменить понятие домашнего ареста (подп. «а» п. 7 проекта) существенно ситуацию с разграничением этих мер не изменит, поскольку любая мера пресечения по своей конструкции – это и есть сочетание ограничений и запретов.
Полагаю, что практика все же найдет применение новой мере пресечения, поскольку она позволяет более гибко и адекватно ограничивать в правах и свободах подозреваемых и обвиняемых. Так, например, по преступлениям, предусмотренным ст. 264 УК РФ, можно будет применять адресную меру – наложение запрета на управление транспортным средством, на посещение мест, в которых осуществляются продажа и потребление алкогольных напитков (баров, ресторанов, клубов и т.д.). В этом смысле такая мера пресечения окажется более точечной, но и несильно ограничит подозреваемого в правах на свободу. То же касается и наложения запрета на общение с потерпевшим и нахождение в непосредственной близости от мест его проживания и работы – более адресное ограничение при расследовании насильственных преступлений. А дальше выбор будет за подозреваемым (обвиняемым): приблизился, вступил в нежелательный контакт – оказался заключенным под стражу. Ведь меры пресечения – это не виды наказания, у них иные цели в уголовном судопроизводстве – обеспечение возможности осуществлять уголовное преследование.
Несколько настораживает отсутствие в ч. 8 предлагаемой ст. 105.1 УПК РФ запрета на ограничение использования телефонной связи для контактов с защитником (например, чтобы договориться о встрече, решить срочный вопрос). Хотя и понятно, что с учетом позиций Конституционного и Верховного судов такое ограничение исключено, но принципиальное игнорирование данного права в этой норме является показательным.
Резюмируя вышесказанное, хотелось бы отметить, что предложенный проект ст. 105.1 УПК РФ и связанные с ним изменения и дополнения в процессе реализации могут привести к необходимости переосмыслить институт мер пресечения. Это объясняется тем, что дознавателям, следователям, прокурорам и судьям будет предоставлена возможность подбирать для конкретного обвиняемого комплекс мер воздействия, ограничений и запретов, действительно отвечающий целям применения мер пресечения, и не пользоваться более лишь готовыми шаблонами традиционных мер. Это дает основания полагать, что развитие уголовного процесса в нашей стране идет по пути индивидуализации репрессивного воздействия на подозреваемых и обвиняемых, особенно на тех стадиях, когда вопрос о виновности не решен вступившим в законную силу приговором суда.
