Честь имею

Коллега Константин Евгеньевич Ривкин 18 мая 2018 г. опубликовал в «Адвокатской газете» большую, яркую, интересную статью «О соблюдении КПЭА вне рамок адвокатской деятельности. Нужно ли нам инквизиторское око дисциплинарной власти?».

Константин Ривкин – адвокат известный, кандидат юридических наук, на его счету много резонансных уголовных дел, он неоднократно избирался членом Совета и членом Квалификационной комиссии Адвокатской палаты г. Москвы, он лауреат Национальной премии в области адвокатской деятельности «Деловая репутация». 

Недаром мэтр Генри Маркович Резник характеризует Константина Ривкина как человека ответственного, неравнодушного, пытливого, наблюдательного, с развитым чувством юмора, и к такой характеристике я полностью присоединяюсь. 

Константин Евгеньевич – автор многих десятков публикаций и нескольких книг, две из которых он любезно презентовал мне со своими автографами и добрыми пожеланиями, он коллега, который заслуживает уважения, и многие годы я поддерживаю с ним товарищеские отношения.

Все это заставило меня вчитываться в его статью особенно внимательно и пытаться понять, что же хотел сказать автор адвокатскому сообществу. В итоге я склонился к парадоксальному выводу – похоже, что своей статьей, носящей, по моему мнению, явно провокационный характер, автор захотел проверить адвокатское сообщество на зрелость. Других объяснений не нахожу, поскольку не могу поверить, что все написанное Константином Евгеньевичем действительно соответствует его внутреннему убеждению.

Автор в своей статье выступает против единственной новеллы Кодекса профессиональной этики адвоката (далее – КПЭА), принятой высшим органом адвокатского самоуправления – VIII Всероссийским съездом адвокатов подавляющим большинством делегатов. Вот критикуемая формулировка п. 5 ст. 9 КПЭА: «В любой ситуации, в том числе вне профессиональной деятельности, адвокат обязан сохранять честь и достоинство, избегать всего, что могло бы нанести ущерб авторитету адвокатуры или подорвать доверие к ней, при условии, что принадлежность адвоката к адвокатскому сообществу очевидна или это следует из его поведения».

Прежде чем спорить с Константином Евгеньевичем по существу его критики указанной нормы, рассмотрим другие составляющие комментируемой статьи, которые призваны усилить критическую позицию автора.

Эпиграфы и цитаты, которые автор широко использует в статье, делают ее живой и образной. Хочется больше узнать о творчестве тех, чьи труды автор использовал в своей работе. 

Эпиграф, открывающий статью, процитирован из любопытной, хотя и не бесспорной, книги А.В. Воробьёва, А.В. Полякова, Ю.В. Тихонравова «Теория адвокатуры», которая содержит изыскания авторов 1996–2001 гг., т.е. до принятия действующего Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и  адвокатуре в Российской Федерации» (далее – Закон об адвокатуре) и КПЭА. В цитате сказано, что в конце 90-х под маркой адвокатской этики создавались «совершенно абстрактные образы идеального адвоката».

В этой книге есть большой раздел, посвященный вопросам этики адвокатской профессии, в котором содержатся, например, и такие высказывания, отражающие взгляды авторов на обсуждаемую тему:

• адвокаты «обязаны блюсти свое профессиональное реноме и перед доверителями, и перед властями, и перед обществом» (стр. 303);
• в России Советы присяжных поверенных строго блюли сословное единство, боролись за него, строго требовали его соблюдения от всех членов сословия. В частности, Московский совет писал: «Каждая корпорация сильна своей сплоченностью, сознанием общности своих интересов на почве профессионального труда; вне этого нет сословия, нет корпорации: есть группа лиц, более или менее значительная, механически друг с другом связанная, в сущности, друг другу чужих, посторонних» (стр. 307).

Константин Евгеньевич широко использует в статье цитаты из древних. Например, китайца Шан Яна. Но у этого философа есть и другие известные высказывания, например, «Доброта и человеколюбие – мать преступников; истинная добродетель ведет свое происхождение от наказания» или «Если жестоко карать за мелкие преступления, то большим неоткуда будет взяться». Сложно разобраться, какие высказывания Шан Яна отражают его истинные взгляды. Восток дело тонкое.

Эпиграфом другого раздела своей работы автор избрал фразу англичанина Гилберта Честертона из его статьи «Об американской морали» (On American Morals), которую современные авторы чаще используют в рассуждениях о сексуальных предрассудках. Мне тоже нравятся некоторые афоризмы этого автора, в том числе такой: «Без образования нам угрожает ужасная, смертельная опасность – воспринимать образованных людей всерьез».

Однако рискованно злоупотреблять цитатами – у одного и того же автора легко найти противоположные по смыслу изречения.

К. Ривкин процитировал в статье две фразы из отчета за 2015 г. Международной комиссии юристов «Становление сильной адвокатуры в Российской Федерации», значительная часть которого посвящена вопросам этики и дисциплинарной ответственности.

В отчете есть и такое: замминистра юстиции заявила о том, что «недостаточное число адвокатов привлекаются к дисциплинарной ответственности». Другое утверждение: миссии МКЮ стало известно о том, что «меры дисциплинарной ответственности не применяются достаточно строго и последовательно, что может привести к непоследовательному и произвольному толкованию того, какое поведение составляет дисциплинарный проступок».

Из контекста отчета совершенно ясно, что речь идет об ответственности «карманных адвокатов», но автор по одному ему известной логике оценивает эти цитаты «в качестве еще одного довода в пользу того, что в обстановке, когда отдельные решения органов адвокатского самоуправления об избавлении от членов корпорации вызывают серьезные сомнения в их обоснованности, расширять сферу применения дисциплинарного преследования по меньшей мере преждевременно».

Что за «отдельные решения», которые «вызывают серьезные сомнения в их обоснованности», – автор не указывает, но в другом месте цитирует статью Е.В. Корчаго «Проблемные аспекты нового проекта Концепции регулирования рынка профессиональной юридической помощи»: «Не добавляет авторитета корпорации и сотрясающие ее последние годы скандалы, связанные с прекращением статуса адвоката за критику корпоративной либо судебной власти, а равно и за высказывание альтернативного подхода к профессии». 

Константин Евгеньевич полагает, что «репутационные риски» следует искать именно здесь.

Что за скандалы сотрясают корпорацию, какие дела имеют в виду Корчаго и Ривкин, не указано, поскольку ссылаться на набившие оскомину дела лишенных статуса В. Буркина или С. Наумова и даже чудом восстановленного в статусе И. Трунова стало уже несерьезным, а других примеров просто нет. 

Разные примеры – как реальные, так и фантазийные – образно представлены в статье и должны свидетельствовать о том, что автор следует правде жизни, что он близок к народу. Но когда вчитываешься в текст, возникает ощущение, что описывается жизнь в зазеркалье.

Автор полагает, что из-за принятия последних поправок в КПЭА «квалифкомиссии и советы палат погрязнут в разгребании “грязного белья”», и в подтверждение этого приводит своеобразную подборку примеров, иллюстрирующих его позицию.

Особую заботу автор проявляет в отношении адвокатов, публично употребляющих ненормативную лексику, «выпивших», вытаптывающих газоны, не надевших намордник на собаку, паркующих автомобиль под запрещающим знаком, несвоевременно оплачивающих коммунальные услуги и «тем более – приводивших к себе в гости девушек, обладающих “пониженной социальной ответственностью”». 

Он полагает, что теперь с жалобами на адвокатов «побегут обиженные жены» или всезнающие тещи, «брошенные любовницы, недовольные кредиторы и обруганные соседи», а также общественность из жилищного кооператива, председатели садовых товариществ, участковые инспекторы. Ужас, да и только! 

Для создания картины близящегося апокалипсиса идет в ход и авторская фантазия, наделившая киногероя Афоню, который в нетрезвом виде купался в городском фонтане, адвокатским статусом.

Убедительным, по мнению автора, является и такой пример недопустимости дисциплинарного производства в отношении адвоката за его поведение вне профессиональной деятельности. Адвокат, приглашенный на телевидение для интервью на правовую тему, во время съемки понял, что интервьюера интересуют обстоятельства развода адвоката с женой. Адвокат, «не слишком стесняясь в выражениях, объяснил журналисту, что он о нем думает и по какому широко известному в нашей стране адресу тому следует незамедлительно отправиться», и покинул студию. Дисциплинарное производство по обращению органа юстиции в отношении этого адвоката по заключению квалификационной комиссии и затем совета палаты было прекращено. Но адвокат не успокоился и позже, выходя из Мосгорсуда, в ответ на вопрос представителя СМИ вновь дал «нелицеприятную оценку» своей жене. 

Персонаж этого сюжета только в изложении Константина Ривкина дважды публично в общении со СМИ употреблял ненормативную лексику, и судьба этого адвоката не на шутку взволновала автора. К чему бы это? Не могу поверить, что автор статьи считает подобное поведение нормальным и не порочащим профессию.

Вот, кстати, цитата из настольной книги Константина Евгеньевича «Теория адвокатуры», которая выражает позицию авторов теории в отношении аналогичных прегрешений: «К вопросам профессиональной этики <…> относится употребление вульгаризмов, жаргонизмов или иных слов из посторонних для адвокатуры субкультур. Для адвокатов недопустимо даже в узком кругу употреблять такие слова» (стр. 276).

А вот непонятный пример: «в одном из блогов в интернете применительно к ситуации, когда некое лицо оскорбительно высказалось в адрес адвоката – пожилой женщины». Было проведено голосование, и из нескольких вариантов реакции на этот поступок с существенным отрывом победило предложение «набить морду» обидчику.

Осталось недосказанным – был ли обидчик адвокатом? Ну и вполне в духе сегодняшних реалий предложить пожилой адвокатессе «набить морду» обидчику…

Приведен в статье и пример иного подхода автора к моральной оценке поведения адвоката. 

Хорошо известен эпизод из жизни гения отечественной адвокатуры Федора Никифоровича Плевако: участвуя в  бракоразводном процессе молодой богатой купчихи Марии Демидовой с представителем знаменитого клана «льняных королей» Василием Демидовым, адвокат и его доверительница полюбили друг друга, и Мария Андреевна с пятью детьми ушла от мужа и стала жить с Федором Никифоровичем, родив ему еще троих детей. Василий Демидов развода не давал, бракоразводный процесс длился почти 20 лет, и только после смерти Василия Демидова они смогли обвенчаться, узаконить детей и прожили до смерти Федора Никифоровича еще 8 лет.

Но Константин Евгеньевич эту хрестоматийную историю высокой любви прозаично и бесцеремонно описывает как «длительное сожительство Ф. Плевако с замужней женщиной, родившей затем несколько незаконнорожденных детей, с которой он познакомился, оказывая ей правовую помощь». 

Пытаясь «окончательно развеять иллюзии у сомневающихся», Константин Евгеньевич даже обратился к судебной практике Общецерковного суда Русской православной церкви и привел цитату из решения по известному делу протоиерея Игоря Прекупа. 

Не зная обстоятельств дела, сложно из приведенной цитаты понять существо конфликта, но дело широко освещалось в интернете, и я не нарушу тайны, если коротко изложу обстоятельства.

Настоятелю одной из таллиннских церквей Игорю Прекупу митрополит 2 июля 2010 г. запретил служение, вменив нарушения Апостольских правил о том, что протоиерей без воли епископа «ничего да не совершает» и «Аще кто из клира досадит епископу: да будет извержен».

В многочисленных публикациях в интернете описывается причина случившегося с отцом Игорем. Он защищал детей от их отчима-педофила, осужденного за растление падчерицы на три года условно, и ослушался устного совета владыки «поумерить пыл, поберечь репутацию уважаемой семьи» и «прекратить всякое общение с [упомянутыми] детьми».

Отец Игорь как пастырь поддерживал жертву педофила и ее детей, а когда она умерла, заботился о получении опеки над детьми покойной.

Общецерковный суд РПЦ, рассмотрев апелляционное заявление протоиерея И. Прекупа на решение митрополита, установил, в частности, что при отпевании умершей отец Игорь изгнал «в грубой форме с отпевания родственников ее бывшего мужа», чем превысил пастырские полномочия и пастырскую этику. 17 ноября 2010 г. Общецерковный суд РПЦ решил «снять с протоиерея Игоря Прекупа запрещение в служении».

Странно, что, зная обстоятельства дела, автор статьи не только неуместно всуе цитирует решение церковного суда, но и ерничает в отношении своеобразной лексики этого духовного учреждения, подразумевающего в приведенной автором цитате из решения совсем не то, о чем нафантазировал автор статьи: «Все ли <…> осознают, что и в нашем сообществе теперь будет допустимым выяснение степени предосудительности отношений адвоката А. с гражданкой Б. и позиции по этому поводу ее мужа В., а также супруги самого адвоката Г.?»

Зарубежному опыту Константин Евгеньевич посвящает отдельный раздел статьи – «Поможет ли нам заграница?». 

Упоминая принципы этики Международной ассоциации юристов, Хартию, принятую на VI ПМЮФ, Общий кодекс правил для адвокатов стран европейского сообщества, кодексы адвокатов Швеции, Финляндии, Дании и «целый ряд иных», автор не находит в них «четких положений» экспансии адвокатской этики за пределы профессиональной деятельности.

О правилах адвокатур Швеции, Финляндии, Дании и «целого ряда иных» спорить не буду, проверить по первоисточникам крайне затруднительно, да и нет нужды.

Ссылка на Хартию, подготовленную ФПА РФ и подписанную на VI ПМЮФ адвокатурами восьми государств, неуместна, поскольку у этого документа изначально были иные задачи.

А вот указания на Международные принципы поведения юристов, принятые Международной Ассоциацией Юристов, и Общий кодекс правил для адвокатов стран Европейского Сообщества ошибочны. 

Принципы МАЮ включают неотъемлемую часть, называющуюся Толкованием названных принципов (Commentary on the International Principles), где в п. 7 Введения указано: «Адвокаты должны действовать не только в соответствии с профессиональными правилами и применимыми законами, но и следуя велению совести, в соответствии со здравым смыслом и общими нормами этики». 

В Общем кодексе правил для адвокатов ЕС в п. 2.2 прямо указано: «Отношения доверия могут существовать, только если нет сомнений в личной чести, честности и добросовестности адвоката. Для адвоката эти традиционные добродетели являются профессиональными обязательствами». А наш родной КПЭА в ст. 1 ссылается на процитированный Кодекс, предлагая адвокатам руководствоваться его нормами. 

Также четко и недвусмысленно эти правила закреплены и в Основных принципах, касающихся роли юристов, принятых VIII Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Гавана, 1990 г.): «адвокаты при всех обстоятельствах сохраняют честь и достоинство, присущие их профессии, как ответственные сотрудники в области отправления правосудия» (п. 12). 

Автор хорошо знает, что российский КПЭА и дисциплинарная практика, пожалуй, наиболее мягкие по сравнению с адвокатурами других стран. Он понимает, что контрдоводом его оппонентов «станет ссылка на международную практику, допускающую в ряде стран расширение пределов действия этических норм».

Чтобы нейтрализовать этот весомый аргумент, автор статьи использовал блестящую адвокатскую хитрость. Он написал следующее: «Как уже не раз показывала отечественная юридическая практика, позаимствованные на Западе правовые институты при попытках внедрения их в отечественную действительность либо не работают, либо обращаются в свою противоположность <…>, к иноземным заимствованиям, в том числе и в сфере адвокатской деятельности, следует относиться очень осторожно».

Вопросы истории, как и зарубежный опыт, занимают в статье самостоятельный раздел – «О чем говорит история».

Константин Евгеньевич справедливо признает, что те, кто ратует за расширение ответственности адвоката, среди прочих аргументов ссылаются и «на практику наших предшественников – присяжных поверенных». Исследователи действительно отмечают, что советам присяжных приходилось обстоятельно разбираться со случаями нарушений правил профессиональной этики за пределами непосредственного исполнения профессиональных обязанностей. 

Автор ссылается на слова присяжного поверенного Даниила Невядомского: «Разве не знаем мы многих первоклассных адвокатов, нравственность которых была далеко не безупречна?» – и далее от себя добавляет: «Даже страшно подумать, какого числа присяжных поверенных, кем мы сейчас так гордимся, можно было бы не досчитаться, если бы их внеслужебное поведение было сочтено морально ущербным,  наносящим вред авторитету адвокатуры».

Лихо закручено, страшно, аж жуть. Но ведь не лишились! И все потому, что дисциплинарные вопросы этих присяжных поверенных с небезупречной нравственностью решали ими же избранные наиболее уважаемые сословием коллеги, у которых хватило здравого смысла давать взвешенные оценки поведению провинившихся.

Константин Евгеньевич упрекает предшественников в том, что вопросы ответственности за прегрешения вне пределов непосредственного исполнения профессиональных обязанностей они разрешили недостаточно четко и не все: «О какой ясности и едином подходе можно было бы говорить, когда проблемы, вставшие в рассматриваемой сфере перед адвокатским сословием, получили разрешение не сразу».

Автор чрезмерно строг к присяжной адвокатуре, которая просуществовала лишь полвека. Сегодня российской адвокатуре уже более 150 лет, и до сих пор вокруг этих вопросов продолжаются споры.

В статье приводится пример дисциплинарной практики Московского Совета присяжных поверенных: «Совет уже неоднократно высказывался о нежелательности для сословия азартной игры вообще; но, высказывая свой принципиальный взгляд по этому поводу, Совет, однако, не находит возможным с дисциплинарным кодексом вторгаться в сферу частной жизни товарища и как бы создавать опеку; иное дело, когда речь идет не о самом факте игры, а о тех действиях, которые, проистекая из игры, роняют, как в данном случае, честь и достоинство звания, – тогда надзирающая власть Совета должна вмешаться, должна высказать слово осуждения». 

Далее автор отмечает, что изложенный подход по аналогичным поводам последовательно отстаивался Московским Советом в ряде решений. 

Этими словами Константин Евгеньевич признает, что уже сто лет назад у наших предшественников по таким делам были и ясность, и единство, а нам следует помнить, что КПЭА принят в том числе в целях «развития традиций российской (присяжной) адвокатуры». 

Пора поговорить о том, против чего же конкретно выступает Константин Евгеньевич, а то я все вокруг да около, и материал, задуманный как короткий отклик на его статью, по объему скоро ее превысит.

Как уже говорилось, Константин Евгеньевич посвятил статью критике п. 5 ст. 9 КПЭА и всех составляющих этой нормы. Поспорим по каждой из них.

1. Первая составляющая п. 5 ст. 9 КПЭА: «Адвокат обязан сохранять честь и достоинство, избегать всего, что могло бы нанести ущерб авторитету адвокатуры или подорвать доверие к ней».

В новом п. 5 ст. 9 эта норма не новая. Аналогичные нормы были и есть в КПЭА с момента его принятия в 2003 г.

Согласно преамбуле к КПЭА, адвокаты его приняли «в целях поддержания профессиональной чести <…> и сознавая свою нравственную ответственность перед обществом. <…> Существование и деятельность адвокатского сообщества невозможны без заботы адвокатов о своих чести и достоинстве, а также об авторитете адвокатуры». 

В п. 1 ст. 4 КПЭА указано: «Адвокат при всех обстоятельствах должен сохранять честь и достоинство, присущие профессии».

Непонятно, что заставило автора спустя 15 лет действия этих норм возмутиться повторением приведенных требований в п. 5 ст. 9 КПЭА. 

Автор отмечает: «Не менее важно и понимание количественных и сущностных критериев репутационной угрозы нашей корпорации, каковыми следует руководствоваться. К примеру, какого количества скандалов с соседом по даче и по какому поводу достаточно, чтобы возбуждать дисциплинарное производство?»

Есть правила, единые для разных профессиональных сообществ: каждое обращение, даже о единичном нарушении, должно быть рассмотрено, обстоятельства каждого эпизода должны быть оценены для ответа на вопросы, можно ли считать содеянное совершенным неумышленно, по неосторожности или малозначительным, и только потом выявленное и доказанное нарушение не должно остаться без дисциплинарного реагирования, вовсе необязательно связанного со строгой ответственностью. Как-то даже неловко писать об этом в полемике с Константином Евгеньевичем, ведь он много лет был членом квалификационной комиссии, а я – никогда.

Автор пишет: «Следует задуматься, как быть <…> с таким оценочным критерием, как ущерб авторитету адвокатуры или подрыв доверия к ней?» и, обозначая основную мысль статьи, заявляет: «Если говорить серьезно и о самом главном, то, как представляется, основная ошибка сегодняшних “радетелей адвокатского целомудрия” <…> заключается в том, что они почему-то решили, что авторитет адвокатуры способны подорвать один или даже несколько ее членов, совершивших неблаговидные поступки».

И далее: «Интересно, что предложенную нами логику, похоже, разделяет и Совет ФПА РФ, если судить по аргументу, приведенному в обращении к адвокатскому сообществу от 2 февраля 2017 г. “О защите авторитета адвокатуры”: “Еще неуместнее публичные нарекания на все сословие, поскольку вина одного не может падать на всех, и неосновательность подобного обобщения очевидна для любого члена сообщества”. Но тогда хочется спросить: почему же в рассматриваемом случае демонстрируется иной подход, игнорирующий обозначенную очевидность?»

Нет, Константин Евгеньевич, не похоже, такая логика ФПА не разделяется, поскольку вина действительно не может падать на всех, а вот одним поступком нанести ущерб авторитету адвокатуры или подорвать доверие к ней очень даже возможно.

Автор вспоминает «известное выступление Ф. Плевако, когда он с легкостью убедил присяжных заседателей в том, что имеющая тысячелетнюю историю Россия не погибнет безвозвратно по причине кражи старушкой двадцатикопеечного чайника. Хочется верить, что и адвокатура прекрасно могла обойтись без того, чтобы разбирать склоки и дрязги, выходящие за пределы профессиональной деятельности ее членов».

Однако и после оправдания старушки законодатель не внес уточнение в закон, что старушкам воровать чайники можно. Это вопрос не нормативного регулирования, а в данном случае – результат мастерства Федора Никифоровича и мудрости суда. В нашей ситуации нет никаких оснований сомневаться ни в способности невиновного адвоката грамотно себя защищать, ни в достаточных гарантиях того, что квалификационная комиссия и совет палаты объективно разберутся в обстоятельствах.

2. Вторая составляющая п. 5 ст. 9 КПЭА: «В любой ситуации, в том числе вне профессиональной деятельности, адвокат обязан сохранять честь и достоинство».

По мнению автора, «в адвокатском сообществе существовало устойчивое неприятие идеи распространения дисциплинарной ответственности за рамками профессиональной деятельности адвокатов». Как член того же профессионального сообщества уверенно могу утверждать, что я наблюдал иное, прямо противоположное отношение к этому вопросу большинства коллег, дорожащих профессией и ответственно относящихся к ее репутации.

Автор пишет, что «расширять сферу применения дисциплинарного преследования по меньшей мере преждевременно» и до принятия последних поправок в КПЭА «обращения в органы адвокатского самоуправления в части действий адвокатов за рамками их непосредственной работы относились к разряду ненадлежащих поводов для возбуждения дисциплинарного производства, и поэтому заявителю из адвокатской палаты поступал отказ в реагировании. Уже возбужденные дисциплинарные дела прекращались <…>».

Вероятно, в Москве так и было, но в подавляющем большинстве палат существовала иная практика, и это стало одной из причин внесения уточнений в КПЭА, хотя, строго говоря, оспариваемое Константином Евгеньевичем правило существовало в Законе об адвокатуре и КПЭА с момента их приятия в 2002-2003 гг.

Закон об адвокатуре и КПЭА устанавливают, что адвокат несет ответственность не только за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей перед конкретным доверителем по конкретному делу, т.е. за нарушение профессиональных обязанностей в узком смысле этого слова. Основаниями для дисциплинарной ответственности адвоката являются нарушения весьма широкого круга обязанностей, связанных с адвокатским статусом, с принадлежностью к адвокатской профессии. 

Это обязанности постоянно совершенствовать знания и повышать квалификацию, отчислять средства на общие нужды палаты и содержание адвокатского образования, соблюдать КПЭА и исполнять решения органов адвокатского самоуправления (подп. 3, 4, 5 п. 1 ст. 7 Закона), а также не допускать поведения, которое порочит честь и достоинство или наносит ущерб авторитету адвокатуры. За нарушение всех этих требований Закон об адвокатуре предусматривает возможность применения к нарушителю дисциплинарной ответственности вплоть до прекращения статуса адвоката (п. 2 ст. 17).

И наконец, в п. 4 ст. 9 КПЭА с момента его принятия прямо говорится об иной деятельности, выходящей за рамки узкопрофессиональной: «Осуществление адвокатом иной деятельности не должно порочить честь и достоинство адвоката или наносить ущерб авторитету адвокатуры».

3. Третья составляющая п. 5 ст. 9 КПЭА: за проступки, порочащие честь и достоинство, наносящие ущерб авторитету адвокатуры и подрывающие доверие к ней, совершенные вне профессиональной деятельности, адвокат привлекается к дисциплинарной ответственности лишь «при условии, что принадлежность адвоката к адвокатскому сообществу очевидна или это следует из его поведения».

Автор задается вопросами:

• кому должна быть очевидна принадлежность нарушителя к адвокатскому сообществу – «получающей тумаки супруге, слышащей из-за стены ее крики соседке, вызванному наряду полиции или пишущему представление вице-президенту <…>»;

• «как поступать, если адвокат не афишировал возникшие внутрисемейные проблемы, но случай предан огласке и активно обсуждался в соцсетях <…>? Здесь неминуемо встает вопрос о недопустимости объективного вменения как элемента субъективной стороны подобных деликтов: откуда грешащему коллеге знать, есть ли в данный момент среди окружающих те, кто осведомлен о его принадлежности к адвокатуре, и напишут ли об этом на следующий день газеты?»

Фраза об «объективном вменении как элементе субъективной стороны» странна для юридического слуха. Отнесу ее на счет случайной описки или собственной малограмотности.

Объективное вменение среди юристов, тем более в адвокатском сообществе, –  помилуйте, как же можно? Чаще всего нарушитель надеется, что никто не узнает о содеянном или узнает, но смолчит. Естественно, не пойман – не вор, но если будет возбуждено дисциплинарное производство, то квалификационная комиссия и совет разберутся и решат. Для привлечения к ответственности в подобных случаях важно, прежде всего, не то, что видели и думают свидетели, а то, что хотел и что сделал согрешивший адвокат, а субъективная сторона проступка, как известно, характеризуется отношением нарушителя к содеянному, которое может быть умышленным или неосторожным.

Для сомневающихся Комиссия ФПА РФ по этике и стандартам приняла разъяснение по вопросам применения п. 5 ст. 9 КПЭА, утвержденное 16 февраля 2018 г. решением Совета ФПА РФ, в котором указано, что «Приведенное регулирование не содержит какой-либо неопределенности, исключающей правильное и единообразное применение указанных норм».

Но для автора статьи многое продолжает оставаться «не вполне понятным». 

Тут уж ничего не поделаешь. Сожалею, но если у автора неожиданно возникнет сложная этическая ситуация, он, как известно, вправе обратиться к коллегам в Совет палаты за разъяснением, в котором ему не может быть отказано (п. 4 ст. 4 КПЭА).

Автор сам долгое время был членом Квалификационной комиссии АП г. Москвы – неужели состояние этих комиссий столь удручающе, неужели избранные нами в эти комиссии наиболее уважаемые и авторитетные коллеги недостаточно квалифицированны, недостаточно независимы и не способны объективно оценить поведение коллеги? 

После пассажа о Демоне (демон – синоним слов «бес», «дьявол») Константин Евгеньевич сказал важную, по моему мнению, фразу: «Но если говорить серьезно <…>», т.е. все, что говорилось ранее, сказано несерьезно, в шутку, и высказался, наконец, серьезно в последних четырех абзацах. Хочется верить, что не только абзац о Демоне, но и написанное ранее – несерьезно, шутка.

По теме, поднятой автором в статье, в адвокатских СМИ только за последний год опубликованы десятки статей авторов из самых разных регионов, например, А. Мамий «О достоинстве человеческом и профессиональном», В. Раудин «Разве честь и достоинство больше не в моде?», М. Толчеев «Авторитет адвокатуры – самостоятельная ценность <…>» и пр.

Президент ФПА Ю. Пилипенко, выступая на VIII Всероссийском съезде адвокатов, указал: «Авторитет адвокатуры – это ценность, на защиту которой нам надо встать плечом к плечу», а мэтр Генри Маркович Резник отметил, что поправки в КПЭА, направленные на укрепление авторитета адвокатуры, недопустимо рассматривать как запрет на критику.

Из самых последних работ, появившихся как отклики на публикацию Константина Евгеньевича, нельзя не отметить прекрасные статьи А. Орлова, А. Полякова, О. Баулина. Полностью присоединяюсь к позиции коллег и рекомендую всем интересующимся вопросами профессиональной этики эти работы почитать.

Наглядно иллюстрируют фактическую ситуацию сухие данные статистики.

В 2017 г. из 15 152 жалоб на адвокатов признана допустимой и рассмотрена квалификационными комиссиями 5001 (в 2016 г. – 5236), из этого числа лишь по 3048 делам (61%) установлены дисциплинарные проступки адвокатов. 

В дисциплинарном порядке статус прекращен 367 (в 2016 г. – 433) адвокатам, в том числе за ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей – 63 и нарушение норм профессиональной этики – 112. Остальные – за неуплату обязательных отчислений, представление недостоверных сведений при приеме и за прочие бесспорные прегрешения.

Адвокатами обжалованы в суд 105 (в 2016 г. – 89) решений о привлечении их к дисциплинарной ответственности, удовлетворен 21 (в 2016 г. – 15) иск. 

При этом лишь за 2017 г. численность отечественной адвокатуры увеличилась на 1348 адвокатов и составила 73 542 адвоката с действующим статусом, при общей численности без малого 80 000.

За год лишены адвокатского статуса 0,15% от общей численности адвокатов с действующим статусом, да и те не пожизненно. Как же надо себя напугать, чтобы называть такие результаты инквизиторскими.

Не бегут в адвокатские палаты со своими претензиями толпы «обиженных жен, брошенных любовниц, недовольных кредиторов и обруганных соседей». Пророчества автора, сравнимые с распахиванием «ящика Пандоры», не оправдались. 

Можно и нужно критиковать и федеральные, и региональные органы адвокатского самоуправления, как и принимаемые ими решения (хотя желательно до их принятия), и хочется поблагодарить Константина Евгеньевича за его своевременную провокационную статью об «инквизиторском оке дисциплинарной власти», которая еще раз продемонстрировала единство и сплоченность отечественной адвокатуры и, таким образом, оказалась весьма полезной.

Как оппонент Константина Евгеньевича, хотя и по важному для адвокатуры, но, хочется верить, единственному вопросу, завершу свою затянувшуюся статью цитатой из той же книги, откуда взят эпиграф к статье К. Ривкина, – «Теория адвокатуры», подтверждающей необходимость последних изменений в КПЭА: «Адвокатура должна проводить селекцию членов корпорации. Если этого не делать и игнорировать поведенческие реакции членов профессионального цеха <…>, это может привести к тому, что цех будет засорен особями с аномальными профессиональными поведенческими реакциями» (стр. 282).