Не смог остаться равнодушным к любопытной дискуссии в «Адвокатской газете» по вопросу о расширении границ ответственности адвокатов и ее распространении на сферу, не связанную с профессиональной деятельностью. Примечателен сам факт обсуждения уже решенного вопроса. На первый взгляд, предмет спора исчерпан. Казалось бы, после принятия съездом адвокатов изменений в Кодекс спорить можно только о механизме исполнения решения. Но если мы вновь возвращаемся к затронутой проблематике, значит, не все так просто и очевидно. Тема не закрыта, ведь за прошедший год мы не приблизились к пониманию сути принятого решения и порядка его исполнения. Рискну предположить, что такое понимание не появится и в дальнейшем.
На Всероссийском съезде адвокатов 20 апреля 2017 г. я был одним из немногих делегатов, кто не только проголосовал против предложенной поправки, но и посчитал необходимым выступить с изложением своей аргументации. Не скрою, что с тех пор моя позиция не изменилась. Вряд ли есть смысл заново приводить доводы в ее обоснование, поскольку об этом уже много сказано другими уважаемыми коллегами. Не меньше выражений поддержки противоположной точки зрения, и зачастую аргументы сторонников изменений действующей редакции п. 5 ст. 9 КПЭА заслуживают, как минимум, внимания.
Мои возражения против нововведения находятся большей частью в утилитарной плоскости и связаны с практическими аспектами его реализации. Ведь если корпоративная норма принята, органы адвокатской палаты, осуществляющие дисциплинарные производства, должны четко понимать границы и условия ее применения. И именно здесь возникают проблемы.
Выступая на съезде, я предупреждал, что мы открываем ящик Пандоры и будем вынуждены рассматривать многочисленные жалобы на адвокатов по любым основаниям, будь то политические убеждения или супружеская неверность. Объективности ради, стоит отметить, что за прошедший год в дисциплинарной практике нашей адвокатской палаты таких случаев не было. Вспоминается лишь одно заявление, когда сосед по даче был категорически не согласен с адвокатом, на метр передвинувшим смежный забор. Разумеется, мы не усмотрели в данном случае повода для возбуждения дисциплинарного производства. Но это не значит, что риск увеличения потока жалоб подобного рода исчез. Возможность жалоб существует, только об этом мало кто знает. Думаю, что со временем, по мере появления у заявителей информации о нововведении, число желающих жаловаться на адвокатов по внепрофессиональным поводам прибавится.
Сложно понять, когда и в каких случаях следует применять эту норму. Сторонники изменений говорят: нельзя применять к личным отношениям, к спорам с кредиторами, в случае преследования за критику. Хорошо, не будем. А когда можно? Может быть, если адвокат использует инвективную лексику в бурном разговоре с соседом пятничным вечером? Но в этих обстоятельствах мы должны также оценить, предъявлялось ли соседу удостоверение адвоката и был ли у коллеги на лацкане пиджака нагрудный знак, позволяющий достоверно установить принадлежность к адвокатскому сословию. Нужно признать, что даже моделирование случаев применения новой нормы порождает ситуации на уровне либо фарса, либо склоки.
Не особенно помогло и разъяснение Комиссии по этике и стандартам от 16 февраля 2018 г. При всем уважении и понимании необходимости работы этого органа нельзя не отметить, что упомянутое разъяснение мало что прояснило. И это не упрек, поскольку перед коллегами стояла практически невыполнимая задача: они сделали, что смогли.
Участники дискуссии по затронутой проблематике отмечают, что мудрость и опыт членов квалификационных комиссий и советов будут выступать естественным фильтром для отсеивания явной чепухи как основания для жалобы на адвоката. Разумеется, это так. Но вряд ли смысл новой нормы заключается в исключении ее необоснованного и недобросовестного применения, так же как маловероятно полностью исключить возможность злоупотреблений этой нормой в качестве способа сведения личных счетов.
Представляется, что границы контроля органов профессионального сообщества не должны простираться дальше того, что относится собственно к профессии. Переступая эту границу, мы встаем на зыбкую почву: когда работа органов адвокатской палаты может стать похожей на практику товарищеских судов, памятных из прошедшей эпохи. Жизнь и поведение адвокатов вне профессии не должны даже потенциально быть предметом рассмотрения дисциплинарных органов, которым и без того есть чем заняться. Не могу согласиться с коллегой Андреем Поляковым, полагающим, что граница между профессиональной и непрофессиональной деятельностью адвоката условна. Эта граница как раз вполне очевидна и без затруднений может быть установлена в каждой конкретной ситуации, чего не скажешь о границах применения п. 5 ст. 9 Кодекса.
У нас не получится сформировать идеального адвоката, примерного не только в работе, но и в быту. Мы обычные люди, которые живут и работают среди других людей. При этом одна из специфических черт нашей профессии – вынужденная конфликтность. Помогая клиенту, мы объективно действуем против интересов другой стороны. И зачастую другая сторона, будь то следователь, прокурор или чиновник, представляет государство. Нужно ли нам в этом контексте создавать оппонентам дополнительную возможность для воздействия на адвоката? Если раньше мы могли отказать заявителю в рассмотрении жалобы по причине ее несвязанности с профессиональной деятельностью, то теперь у нас этого аргумента просто нет. И грамотный жалобщик об этом будет знать и непременно использовать. Поэтому есть стойкое ощущение, что мы породили проблему самим себе.
Адвокатура должна быть привлекательной, об этом сейчас принято говорить в преддверии ожидаемой реформы рынка юридической помощи. Стоит задуматься, насколько возможность контроля внепрофессиональной жизни адвоката способствует такой привлекательности.
