Возврата гонорара за невыполненную работу доверители требуют от адвокатов достаточно часто. Это, безусловно, правильно: «справедливость требует, чтобы гонорар, полученный поверенным от доверителя в виде аванса за ведение дела, был возвращен ему обратно, если фактического ведения дела в действительности не было, так как гонорар назначается поверенному за труд, затраченный на ведение дела, а не за бездействие, по чьей бы вине последнее ни случилось» (948-й фрагмент Правил адвокатской профессии). Вот только полномочий на решение имущественных споров у адвокатских палат нет (так же, как не было их и у Советов присяжных поверенных); вопросы эти находятся в исключительной компетенции суда, о чем палаты неизменно заявителям и сообщают.
Объективности ради надо указать, что иногда все же вопрос о возврате удается решить силой авторитета адвокатуры. Лет пять назад рассматривалось дисциплинарное дело. Довольно известный адвокат взялся представлять ответчика в наследственном споре. В первой инстанции адвокат заявил о применении исковой давности, и суд в иске отказал. Но в апелляции почему-то от исковой давности отказался, и суд иск удовлетворил. (Вопрос о том, почему суд принял отказ от применения исковой давности и возможно ли такое в принципе, как выходящий за рамки компетенции квалификационной комиссии, остался вне обсуждения. А жаль, вопрос в процессуальном отношении интересный.)
В результате доверитель лишился значительной части имущества. В жалобе он указал на ненадлежащее исполнение адвокатом его обязанностей и требовал возврата гонорара (весьма внушительного). Адвокат вернул гонорар добровольно. Правда, тяжесть проступка была такова, что адвокату грозило лишение статуса…
Конечно, если бы у адвокатского сообщества были полномочия разрешения гонорарных дел, то и денежные вопросы рассматривались быстрее, да и авторитет адвокатуры возрос. Все же адвокатская деятельность имеет специфику, в нюансах и тонкостях которой лучше всего разбираются сами адвокаты. Но пока этого нет, и за взысканием неотработанного гонорара доверители должны, как и раньше, обращаться в суд. Об одном таком процессе «Адвокатская газета» уже рассказывала. Вот аналогичное дело.
Доводы Малянтовича, безусловно, вполне здравы и заслуживают уважения. Любопытны возражения Глаголева о ведении дела только в первой инстанции и об отсутствии оснований для обжалования («неверность сообщенных фактов»).
Действительно, можно представить себе соглашение, составленное таким образом, что адвокат принимает ведение дела только в одной инстанции (как это делается в уголовных процессах, когда заключают отдельное соглашение на предварительное следствие, отдельное – на суд). И контрдовод Малянтовича о том, что если в доверенности упомянуто право обжалования, то на адвокате лежит и эта обязанность, не вполне убедителен. В основе соглашения лежит договор поручения. В доверенности же заключается лишь полномочие, но не поручение; принятием доверенности на ведение дел еще не устанавливаются договорные отношения мандата между поверенным и верителем. Доверенность есть следствие договора поручения, акт, легитимирующий поверенного, свидетельствующий о полномочии стороннему лицу. Вопрос этот хорошо разработан И. Иосилевичем (см. 1-й casus из статьи «Несколько юридических вопросов») на примере конкретного дела.
Но означает ли это, что адвокат действительно имеет право заключать отдельное соглашение на представление интересов доверителя в первой инстанции, отдельное – во второй? Целью процесса является достижение материальной истины, соответствие решения нормам права и действительным обстоятельствам дела. Внешним выражением этой истины является решение, вступившее в законную силу. Следовательно, пока решение не вступило в силу, цель процесса не достигнута. И если соглашение заключено только на часть процесса, то получается, как говорил Владимир Ильич, «нечто формально правильное, а по сути издевательство».
Теперь о «неверности переданных фактов». Знание о фактах мы приобретаем двумя способами: либо собственным наблюдением, либо свидетельством авторитета. Собственным наблюдением знание о фактах, о которых утверждала Захарова, Глаголев не мог приобрести в принципе. Остается свидетельство авторитета. Авторитетом в области правообразующих фактов для адвоката является прежде всего его доверитель; совокупность этих фактов адвокат и доказывает затем в суде.
«Неверность» факта проявляется двояко: либо как его отсутствие, либо как истолкование в противоположном значении. Истолкование факта в пользу своего доверителя – аксиома работы адвоката. Следовательно, утверждения противника о фактах всегда будут неверными для адвоката другой стороны, но не сами по себе. Отсутствие же факта (его «неверность») может признать тот, кто о данном факте утверждал. То есть в данном случае – Захарова. Но известно, что сама она на суде не присутствовала и отказаться от утверждения о фактах не могла. Значит, Глаголев принял на веру истолкование фактов адвокатом ответчика, которое, как мы знаем, всегда противоположно истолкованию истца.
То, что факты, о которых утверждал ответчик, получили поддержку суда, значения для адвоката истца не имеет: до вступления решения в законную силу эти факты остаются сомнительными и могут быть истолкованы апелляционным судом в противоположном смысле. Именно поэтому утверждение Глаголева о том, что он не принимал на себя обязанности обжаловать решение, неверно по существу: до тех пор пока есть возможность «убеждать суд в правоте своего доверителя представлением по делу доказательств, надлежащей группировкой таковых, указанием на соответствующие законы и представлением юридических выводов и соображений», обязанности адвоката не могут считаться исполненными.
Выяснив апелляционные обязанности адвоката, нельзя не упомянуть и о кассации. Обязан ли адвокат кассировать решение? (Речь, конечно, идет о гражданском, а не об уголовном процессе.)
Правосудное решение складывается из двух составляющих: из правильного установления достоверности фактов и из точного применения к ним закона. Поле деятельности обжалующего решение в апелляции адвоката весьма широко, поскольку обжаловать можно практически все: правильность установления фактической стороны дела; истинность событий; выводы суда из рассмотренных обстоятельств дела; их доказанность. Совершенно иная ситуация в кассации, исключительным предметом деятельности которой является лишь проверка правильности применения закона. Вот что высказал Санкт-Петербургский совет: «Составление кассационной жалобы представляется несравненно более трудной и ответственной работой именно потому, что ни представление новых доводов, ни представление новых доказательств при кассационном производстве не допускается, между тем как при апелляционном – все недосказанное, недостаточно выясненное или требующее новых доказательств может быть восполнено впоследствии, при производстве дела в апелляционном суде. Изучение и уяснение фактической стороны дела, его существа, представляющие главную задачу апелляционного производства, не требуют такого напряжения умственной деятельности, как изучение стороны юридической и правильная постановка кассационных вопросов».
Но если факты обжаловать нельзя, то и кассационные поводы найти не только трудно, но подчас едва ли возможно. Отсюда правило: «Если нет поводов к кассации, то присяжный поверенный и не должен принимать на себя составление таковой» (270-й фрагмент Правил профессии, а также 416-й, 417-й, 611-й). Поэтому кассационное производство целесообразно оговаривать отдельным соглашением под условием «при наличии кассационных поводов».
