Вопрос об участии в конкурсах, как правило, не стоит. Я очень увлекающийся и в некоторой степени азартный человек: еще со школьной скамьи не пропускала ни одну олимпиаду или соревнование, всегда стремилась проявить себя, добиться результатов, доказать – прежде всего, себе – что могу.
Неслучайным стал и выбор профессии. Если вдуматься, ежедневная деятельность адвоката тоже сродни состязанию в интересах как доверителя, так и собственных амбиций. Отрадно, что руководство ФПА РФ уделяет должное внимание такому развитию членов сообщества, предоставляя им возможность в том числе заявить о себе. Такой возможностью стал Всероссийский конкурс судебных речей и эссе, посвященный 100-летию со дня рождения Семена Львовича Арии1.
Первоначально может показаться, что подобные конкурсы ориентированы лишь на молодое поколение адвокатов или их помощников, стажеров. На самом деле все ограничения, связанные с возрастом и профессиональным стажем, – из разряда надуманных. Считаю, что участие в подобных конкурсах должны принимать все, а ограничения и барьеры – не более чем предубеждения.
Согласно правилам конкурса необходимо было представить свое выступление в суде по реальному делу. В моем «адвокатском портфолио» было несколько речей – потенциальных «претендентов» на участие в конкурсе. Но выбор практически сразу пал на дело, в котором подзащитного обвиняли в преступлении 20-летней давности и он был осужден к 14 годам лишения свободы. Это дело подошло и фактурно, и как представляющее для меня большую значимость по многим аспектам.
Отмечу, что не всякое выступление в прениях подходит для участия в конкурсе. Во-первых, сами дела бывают, скажем так, с «простым сюжетом»; во-вторых, большинству дел присуща некоторая «формализованность», в том числе проникающая в прения сторон. Наконец, профессиональные участники процесса всегда чувствуют «грани адекватности», когда излишнее красноречие уместно, а когда – ни к чему. Поэтому современные речи адвокатов «в основном срезе», как правило, лишены изящества. С сожалением добавлю, что и «спрос» со стороны суда на красиво обрамленную речь также невелик, оттого и «предложение» в некотором роде «хромает».
Подобные конкурсы профессионального мастерства являются стимулом к тому, чтобы уделять судебным речам еще более серьезное внимание, вкладывать в них еще больше усилий и, безусловно, душу. Да и вне конкурсов, на мой взгляд, об этом не стоит забывать, несмотря на то, что суды порой отвыкли от ораторства, уровень минимально необходимого красноречия катастрофически низок, состязательность уголовного процесса в истинном значении зачастую нивелирована. Однако все названные факторы – как самостоятельно, так и в совокупности – не основание полагать, что ораторское мастерство уходит в прошлое. Уверена, есть вещи, которые надлежит делать не ради одобрения со стороны или каких-то преимуществ, а ради себя, чтобы продолжать славные традиции адвокатуры. Более того, нельзя недооценивать силу слова: острого, нужного, убедительного, сказанного ко времени и к месту. И мы, адвокаты, этим «орудием» должны владеть в совершенстве.
Далее представлен текст судебной речи, которой жюри конкурса присудило первое место в номинации «Лучшая судебная речь».
Уважаемый суд! Уважаемые участники процесса!
Закончилось рассмотрение уголовного дела в отношении моего подзащитного Ю. Считаю, что обвинение не нашло своего подтверждения в ходе судебного следствия, а исследованные доказательства свидетельствуют о невиновности подзащитного.
Известный немецкий психолог Герман Эббингауз, занимаясь исследованием памяти, пришел к выводу, что лучше всего запоминается информация, находящаяся в начале и в конце. Этот эффект получил название «краевой». Уважаемая коллегия, мне бы не хотелось, чтобы мои прения были похожи на жалобу, мне бы не хотелось также, чтобы вам запомнился только перечень нарушений, которые, по мнению стороны защиты, допущены при рассмотрении данного дела, мне бы не хотелось, наконец, строить свою речь согласно каким-то правилам. Позвольте же все-таки начать с нарушений – ключевых, на наш взгляд.
Первое. Мы полагаем, что суд необоснованно отказал стороне защиты в ходатайстве о прекращении уголовного дела со ссылкой на его преждевременность. При этом судом не указано, в чем именно состоит преждевременность прекращения дела в части ст. 209 и 279 УК, в то время как возможность прекращения дела именно на стадии предварительного слушания предусмотрена п. 3 ч. 2 ст. 229 УПК. Из предъявленного обвинения следует, что инкриминируемое подзащитному преступление было совершено в августе 1999 г. В настоящий момент сроки привлечения Ю. к уголовной ответственности по ч. 2 ст. 209 и ст. 279 УК истекли, дело подлежит прекращению в данной части. Оснований для приостановления течения сроков давности уголовного преследования, предусмотренных ч. 3 ст. 78 УК, не усматривается. Чтобы прекратить дело, необязательно устанавливать все обстоятельства – достаточно посмотреть в обвинительное заключение в части дат и на календарь.
Второе, логически вытекающее из первого. Нарушая право Ю. на прекращение уголовного дела в связи с истечением сроков давности, суд также нарушил его конституционное право на рассмотрение дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом. Уголовные дела о преступлениях, предусмотренных ст. 317 УК, подлежат рассмотрению профессиональным судьей и коллегией присяжных, если обвиняемый заявит о том ходатайство. Иных условий использования права на суд присяжных, кроме обращения с ходатайством о нем, процессуальный закон не называет, исключая, однако, этот суд в случаях, когда лицу предъявлено обвинение по некоторым статьям, в частности ст. 279 УК. Одновременно с этим обвинение по ст. 279 УК подлежит прекращению по вышеизложенным обстоятельствам. Таким образом, суд лишил Ю. возможности рассмотрения его дела тем судом, к подсудности которого оно отнесено законом. Желая рассмотрения дела судом с участием присяжных, мой подзащитный не выражает недоверия коллегии судей, рассматривающей настоящее дело. Даже, напротив, – рассмотрение дела профессиональным составом, определенно, имеет свои плюсы. Мы убеждены, что настоящий суд будет справедлив при вынесении приговора. Указываем лишь на то, что, на наш взгляд, у Ю. было право на выбор суда, которого он был произвольно лишен.
Это, пожалуй, два ключевых момента в части процессуальных нарушений.
Уважаемый суд, в ходе судебного следствия нами на каждом из этапов были заявлены соответствующие ходатайства. Не с целью дублирования, а скорее для обобщения некоторых результатов и в продолжение вопроса о нарушениях хотелось бы указать, что обвинительное заключение и письменные доказательства оглашались с ноутбука, а не с оригиналов томов дела; личность свидетелей обвинения – жителей села Х. – устанавливалась не судьей, а секретарем; в момент допроса одного из свидетелей другой (ранее не допрошенный) находился в зале судебного заседания.
Разумеется, это все представляется процессуальными мелочами, даже в совокупности своей не влияющими на исход дела. Согласна, и настаивать на другом даже не буду. Но давайте обратимся к сути дела.
Мой подзащитный обвиняется в том, что более 20 лет назад посягнул на жизнь российских военнослужащих, участвуя в боевых действиях. Какими доказательствами это подтверждается? Проанализируем каждое из них.
Во-первых, свидетели обвинения – жители села Х. – подтвердили только факт произошедшего события, некоторые из них не являлись прямыми очевидцами. К примеру, свидетель Д. указал, что лично не видел погибших. Свидетель Г. не помнит дату боевых действий. Свидетель Н. знает со слов, что были боевые действия. Таким образом, показания данных свидетелей являются неинформативными, частично относимыми к существу предъявленного обвинения. Никто из вышеуказанных свидетелей не знает Ю.
Во-вторых, показания основных свидетелей обвинения, которые непосредственно указывают на Ю. как на участника вооруженного формирования, являются противоречивыми, недостоверными, недопустимыми. Спустя 20 лет нашлись пятеро человек, которые каким-то неизвестным нам образом вспомнили факт участия моего подзащитного в боевых действиях. Кто эти люди?
Так, свидетель Х.Т.А. является лицом, осужденным к пожизненному лишению свободы; доверять показаниям человека, которому нечего терять, не приходится. И.Р.С. является лицом, заключившим досудебное соглашение. Его показания также являются противоречивыми. Кроме того, он написал записку Ю. и указал причину, по которой вынужден его оговаривать, а именно рассказал о недозволенных методах ведения следствия. Данная записка приобщена к материалам дела, авторство проверено экспертным путем. Остальные свидетели обвинения (трое человек) засекречены, невозможно проверить их личные данные – известно лишь то, что они также судимы. Показания всех свидетелей являются противоречивыми и должны быть признаны недопустимыми доказательствами.
Если в части процессуальных нарушений, какими бы существенными они ни были, я не настаивала, то здесь настаиваю – ни одного доказательства, указывающего на виновность подзащитного, нет!
Есть ли доказательства, указывающие, напротив, на невиновность Ю.? Да, уважаемый суд, есть. Алиби моего подзащитного подтверждается документами, связанными с его трудоустройством. К материалам дела приобщены документы, полученные в архиве, ПФР и иных учреждениях. Согласно п. 2.2 Сведений о состоянии индивидуального лицевого счета застрахованного лица в 1999 г. подзащитный работал и получал зарплату.
Кроме того, алиби Ю. подтверждается показаниями свидетелей защиты. Допрошенные свидетели К.К.С. и К.С.Л. указали, что работали вместе с Ю. в одной бригаде скотниками, и, если бы он уехал хотя бы на неделю, все бы об этом знали. Свидетель Д.С.А. показала, что ранее была замужем за братом подсудимого. 10 октября 1999 г. у нее родился сын, который позднее умер. Помнит, что при рождении ребенка был Ю. и ранее он никуда не отлучался. Брат подсудимого Ю.Р.И. подтвердил факт рождения сына и то, что Ю. никогда не уезжал из села, в том числе в период беременности его бывшей супруги. Свидетель М.Ф.К. указала, что 24 августа 1999 г. ей исполнилось 40 лет, за год до юбилея она получила диплом МВД, и в родном селе ей предложили отметить оба этих события. За несколько дней до празднования она вместе с двоюродной тетей поехала в село Х., где ее встретил Ю. с незнакомым парнем. Они ее довезли до места, помогли подготовиться к торжеству, ставили палатки и т.д. Свидетель представила суду фотографии, сделанные в дату ее рождения, на которых запечатлен подсудимый. Свидетель Ш.М. указала, что Ю. был одноклассником ее брата, поэтому она его знает, но личных отношений с ним не поддерживала. Помнит, что в 1999 г. отмечали юбилей ее одноклассницы М.Ф. Запомнилась эта дата, потому что 22 августа – день рождения ее сына. На фотографии свидетель увидела себя и сына, опознала Ю. и других односельчан. Все допрошенные соседи также подтвердили, что Ю. всегда был на виду. Всех, кто действительно уезжал, знали поименно. Среди таких лиц был брат Ю. – Р., которого позднее ликвидировали.
Уважаемый суд, часть допрошенных свидетелей защиты – родственники подсудимого. К их показаниям можно относиться как угодно – можно доверять, можно критически (как это обычно пишется в судебных актах). Но есть и те свидетели, которые не связаны с Ю. ни дружескими, ни иными связями. Полагаю, нет ни малейшего основания не доверять этим свидетелям – обычным добропорядочным гражданам, которые отложили свои дела и проделали длинный путь, чтобы помочь восстановить справедливость.
К словам людей можно относиться по-разному, согласна, но есть документы – например, фото, приобщенное и исследованное в рамках судебного разбирательства. Оно сделано в августе 1999 г. на торжестве в честь дня рождения М.Ф.К. – именно в дату, в которую Ю. вменяется участие в вооруженном формировании и посягательство на жизнь военнослужащих. К сожалению, большая часть запечатленных на снимке уже умерли, но те, кто живы, дали в суде показания и вспомнили тот день, опознали Ю. Как же тогда подсудимому удалось побывать на торжестве и одновременно участвовать в боевых действиях? Конечно, этот вопрос не к вам, уважаемый суд, а к следственным органам. К тем следственным органам, которые, позволю себе, сфальсифицировали материалы уголовного дела; к тем, которые в ходе первоначального задержания изъяли трудовую книжку и в настоящий момент место ее нахождения неизвестно (а там были данные о работе в 1999 г.); к тем, которые вырвали архивные листы с данными о Ю.; к тем, которые изъяли медицинскую карту, и данная книжка также исчезла. При этом главврач больницы сообщил, что в медкарте были записи о прохождении Ю. в указанный период флюорографии и о лечении зубов.
Уважаемый суд, завершая свою речь, мне хотелось бы сказать несколько слов о причинах. Вы наверняка спросите, за что этого добропорядочного гражданина, мужа, друга, брата, отца двух девочек, подставили под жернова системы. Я не смогу ответить на этот вопрос. Да и он не сможет. Мы только можем поделиться своими предположениями, если это уместно. Мой подзащитный предполагает, что, возможно, это месть за его активную позицию относительно отмены запрета ношения хиджабов в школе. В 2012 г. пятеро родителей учениц начали борьбу с запретами. Указанное событие широко освещалось в СМИ. В публикациях указывались девочки, включая дочь Ю., родители которых были возмущены запретом. После данного события семья Ю. была взята под контроль. У некоторых из семей производились обыски дома. Двое активистов при неизвестных обстоятельствах погибли, одного привлекли к уголовной ответственности. Вероятно, очередь дошла до Ю. Повторюсь, это наши предположения. Нам не хочется в них верить. Нам хочется верить в справедливость. Собственно, вера в нее и дает нам силы для борьбы.
Закончить речь я хочу словами выдающегося русского адвоката Ф.Н. Плевако, правда он не заканчивал, а начинал всякий раз с этих слов: «Господа, а ведь могло быть и хуже». И какое бы дело ни попадало к адвокату, он не изменял своей фразе. Однажды Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего родную дочь. Зал был переполнен, все ждали, с чего адвокат начнет защитительную речь: неужели с любимой фразы? Невероятно. Но Плевако встал и хладнокровно произнес: «Господа, а ведь могло быть и хуже». И тут не выдержал сам судья. «Что, – вскричал он, – скажите, что может быть хуже этой мерзости?» «Ваша честь, – спросил Плевако, – а если бы он изнасиловал вашу дочь?»
Уважаемый суд, вот и я, подобно тому судье, недоумеваю, что может быть хуже, когда человеку грозит пожизненное лишение свободы за то, чего он не делал? Я не желаю отвечать на этот вопрос, потому что, как отметила ранее, верю, что справедливость восторжествует. Я прошу ответить на этот вопрос вас. Я прошу вас оправдать моего подзащитного.
1 Всероссийский конкурс профессионального мастерства среди адвокатов и стажеров проводился Федеральной палатой адвокатов РФ совместно с кафедрой адвокатуры Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА). В конкурсе приняли участие 95 адвокатов и стажеров. Жюри оценивало реальные судебные речи адвокатов – участников конкурса и эссе стажеров адвокатов на тему «Адвокат: служение закону и справедливости». Нарине Айрапетян стала одним из победителей конкурса в номинации «Лучшая судебная речь» среди адвокатов со стажем более трех лет. – Прим. ред.
