На практике нередко приходится сталкиваться с так называемым отводом органами предварительного расследования адвоката от участия в уголовных делах по назначению. Мотивы такого решения со стороны следователей, дознавателей, а иногда и суда могут быть различными (например, в моем случае, о котором писала «АГ», это было негласное указание заместителя прокурора, курирующего предварительное расследование). Поэтому приходится быть готовым к подобного рода ситуациям.
Так, при назначении и вступлении в дело, чтобы снизить риск замены адвоката после предварительной консультации с доверителем и согласования позиции защиты, приходится забирать у подзащитного лист согласования позиции по делу, где также содержится информация об отсутствии оснований для отказа от назначенного защитника, а в случае появления таких оснований – указание на то, что мотивированный отказ оформляется в присутствии защитника с обязательным удостоверением добровольности заявленного отказа. В противном случае, как отмечается в таком документе, отказ считается заявленным под давлением стороны обвинения (как на практике зачастую и происходит).
За несколько лет у меня накопилось немало постановлений следователей и дознавателей об удовлетворении якобы добровольных (поданных в отсутствие адвоката) ходатайств о замене защитника, а фактически – об отводе меня от участия в деле.
Методы «борьбы» органов предварительного расследования с «неугодными» и «неудобными» адвокатами удивляют изощренностью. Например, после заявки о назначении в установленном ч. 3 ст. 50 УПК РФ порядке и назначении конкретного адвоката для участия в деле следователи (дознаватели) убеждают диспетчера Единого диспетчерского центра АП Удмуртской Республики в якобы имевшем место конфликте интересов, связанном с тем, что данный адвокат ранее оказывал юридическую помощь лицу, чьи интересы противоречат интересам защищаемого им обвиняемого. В других случаях представители органа предварительного расследования настаивали на невозможности участия конкретного адвоката в деле, ссылаясь на якобы полученный отказ от него, либо просили «подождать пару дней» и обращались с повторной заявкой, но уже на участие в качестве защитника другого адвоката. Или вводили в заблуждение диспетчера о том, что подзащитный скрылся от органов предварительного расследования и объявлен в розыск, после чего следовала повторная заявка по этому же делу, но уже с назначением другого адвоката.
Примеров воспрепятствования допуску конкретных адвокатов для участия в уголовном деле много, а методы и способы всякий раз новые.
Не секрет, что в отсутствие защитника и под давлением стороны обвинения подзащитные зачастую ставят подписи там, где им укажут, поскольку не владеют «языком юриспруденции», или намеренно вводятся в заблуждение либо подвергаются уговорам или угрозам. Методы «убеждения» при этом могут быть разными – от увеличения объема обвинения до прямых угроз жизни и здоровью. За годы практики довелось услышать немало.
Но последний случай, на мой взгляд, из ряда вон выходящий.
Согласно постановлению следователя об отводе защитника я был отведен от участия в уголовном деле в отношении гражданина А. в связи с якобы добровольным отказом подзащитного.
Ранее в ходе опроса доверитель сообщил мне, что находился под жестким давлением сотрудников полиции (что только отчасти было отражено мною в акте опроса подзащитного с его согласия в соответствии со ст. 6 Закона об адвокатуре).
Я обжаловал постановление об отводе в Глазовский районный суд Удмуртской Республики в порядке ст. 125 УПК, однако суд вернул мне жалобу для устранения недостатков.
В обоснование такого решения указывалось, что жалоба на постановление об отводе защитника была подана в интересах подозреваемого. Между тем позиция последнего по данному вопросу не известна, хотя только он вправе уполномочить адвоката на подачу жалобы. Таким образом, резюмировал суд, полномочия адвоката надлежащим образом не подтверждены. Самым любопытным, на мой взгляд, был вывод суда о том, что поскольку «адвокат, отведенный следователем от участия в уголовном деле, не является участником уголовного судопроизводства, жалоба не может быть рассмотрена» (постановление по делу № 3/12-27/2020).
Суд не счел достаточным наличие в материалах дела ордера на защиту, постановления о назначении защитника в порядке ст. 51 УПК, а также листа согласования позиции по делу, в котором, напомню, подзащитный просил расценивать отказ в отсутствие защитника как написанный под давлением со стороны сотрудников правоохранительных органов. Остается догадываться, что имел в виду суд, указывая на отсутствие у адвоката полномочий на подачу жалобы.
То есть суд, не выяснив добровольность волеизъявления лица, написавшего отказ от защитника, при наличии листа согласования позиции, акта опроса обвиняемого и несмотря на приобщение постановления о назначении защитника, заключил, что адвокат не может обжаловать решение о своем отводе.
Не согласившись с постановлением суда, я обжаловал его в апелляционном порядке. Однако Верховный суд Удмуртской Республики также пришел к выводу, что отстраненный следователем адвокат не является самостоятельной процессуальной фигурой, наделенной правом обжалования принятого решения, поскольку оно не затрагивает его личные конституционные права и свободы (дело № 22К-1131/2020).
Таким образом, должностному лицу, как оказалось, достаточно принять решение об отводе защитника, и тот уже не является участником уголовного судопроизводства и не может обжаловать собственный отвод!
Указанные судебные акты я обжаловал в кассацию.
В кассационной жалобе я указал, что по смыслу действующего законодательства заявление об отказе от защитника должно быть удостоверено подписью адвоката, от которого подзащитный отказался в порядке ст. 52 УПК. Так, в соответствии с п. 13 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 30 июня 2015 г. № 29 «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве» нежелание обвиняемого пользоваться помощью адвоката должно быть выражено явно и недвусмысленно. Если суд принял отказ обвиняемого от защитника, решение об этом должно быть мотивированным.
В рассматриваемом случае заявление о замене защитника (отказ) не было мною удостоверено, что также говорит о незаконном характере отказа, поскольку проверить достоверность и добровольность его написания подзащитным, а также отсутствие давления со стороны сотрудников полиции не представлялось возможным.
В жалобе также отмечалось, что согласно положениям уголовно-процессуального законодательства, Закона об адвокатуре и КПЭА защитник обязан удостовериться в добровольном волеизъявлении доверителя при написании подобного отказа. Поскольку ранее подзащитный неоднократно сообщал мне об оказываемом на него давлении, это послужило основанием для предоставления ему помощи в написании жалоб на действия сотрудников полиции. Кроме этого, на меня самого осуществлялось давление со стороны полицейских, о чем я вынужден был уведомить правоохранительные органы.
При этом подчеркивалось, что отказ подзащитного от адвоката в данном случае не должен был приниматься во внимание судом, поскольку был оформлен, хотя и подзащитным, – в отсутствие защитника. Мною также не были выяснены причины и мотивы отказа.
Я обратил также внимание, что в силу законодательства позиция защитника не может быть отличной от позиции защиты подзащитного по делу. Кроме того, согласно п. 4 ст. 7 УПК постановление об отводе защитника должно быть законным, обоснованным и мотивированным. Обжалуемое постановление, на мой взгляд, указанным требованиям не соответствует.
Данный документ должностного лица был также расценен мною как вмешательство в деятельность защиты по уголовному делу, поскольку якобы смена позиции защиты, если она произошла, не может повлиять на участие защитника в уголовном деле, кроме случаев, прямо установленных УПК. В то же время, как следовало из текста постановления, следователь самостоятельно, в отсутствие оснований, предусмотренных ст. 72 УПК, приняла решение о том, какой позиции по делу должен придерживаться подозреваемый, – т.е. как с точки зрения следователя должна строиться позиция стороны защиты!
Кроме того, в постановлении следователя указывалось, что при допросе подозреваемый частично признал вину в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ (а по п. «б» той же статьи – не признал). Таким образом, не ясно, о чем в постановлении следователя идет речь – то ли о разных квалифицирующих признаках одного преступления, то ли о разных эпизодах преступления (преступлений), о чем я также не был поставлен в известность.
Помимо этого, со дня последнего вызова следователем меня и подзащитного (более трех месяцев назад) никаких следственных действий с нашим участием не проводилось. Сложилось впечатление, что сторона обвинения намеренно препятствует проведению следственных действий. Добавлю, что телефон у подозреваемого отсутствовал, а место жительства не носило постоянный характер.
Я отметил также, что в нарушение действующего законодательства так и не был проинформирован о принятых процессуальных решениях в части продления сроков предварительного расследования, его приостановлении и возобновлении.
Осталось получить акт Шестого кассационного суда, которого я ожидаю с нетерпением, поскольку он может повлиять на уже состоявшееся итоговое решение по данному уголовному делу, от участия в котором я был отведен описанным способом.
В заключение добавлю, что скорейшее принятие поправок в УК и УПК, предусматривающих уголовную ответственность за воспрепятствование законной деятельности адвоката и значительно расширяющих права адвокатов, крайне необходимо для предотвращения подобных действий должностных лиц.
