Юридические газеты XIX в. весьма часто публиковали отчеты о судебных процессах – либо в виде изложения, либо стенограммы (уж как это делалось в отсутствие диктофонов, компьютеров и интернета – неведомо, но факт остается фактом). При этом не ограничивались лишь российскими судами. Вот, например, из газеты «Гласный суд» за 1867 г. прелюбопытное «дело о фотографических карточках Александра Дюма-отца и мисс Ада-Исаак Менкен между Александром Дюма и фотографом Льебером».
При открытии заседания адвокат Александра Дюма Дюверди сказал следующее:
«Мм. гг.! Уже несколько раз приходилось вам делать постановления, что фотографы не имеют права выставлять или пускать в продажу карточки всех снимающихся в их мастерских. Ныне я прошу вас, именем Александра Дюма, вновь подтвердить это постановление.
С некоторого времени все, я думаю, видели за стеклами магазинов фотографических портретов карточки, на которых изображены вместе г. Александр Дюма и m-lle Менкен. Внизу на этих карточках выставлено имя фотографов Льебер и Ко, в мастерских которых они действительно делались.
В конце прошлого марта г. Дюма согласился сделать свои карточки у г. Льебера, потом он уехал в Германию. Он отправился во Франкфурт, и в это-то время были выставлены его карточки, которые теперь всем уже известны и которые, нечего и говорить об этом, вовсе не предназначались для публики.
Что было делать г. Дюма? Обратиться с требованиями к г. Льеберу и запретить ему продавать карточки, которые были в изобилии распространены в Париже? Дело уже было сделано, и не было возможности ему помешать; к тому же письмо г. Дюма вряд ли имело бы больше успеха, чем дружеская записка от 15 апреля его дочери к г. Льеберу, в которой она просила его прекратить непозволенную продажу этих карточек и изъять из обращения те, которые уже были проданы.
Г. Дюма мог сделать только одно: обратиться к правосудию, чтобы прекратить действия, нарушавшие его права и оскорбившие его личность, что он и сделал немедленно. Как только он узнал, что карточки его пущены в публику, он тотчас же обратился к г. президенту и просил его вызвать к суду г. Льебера.
Он просит вас запретить г. Льеберу выставку и продажу его фотографических карточек, а также, чтобы вы приказали разбить стекла, с которых сняты эти карточки.
Но прежде, чем вы обсудите эту просьбу, позвольте мне объяснить, каким образом г. Льебер обладает стеклами карточек, на которых изображены вместе г. Дюма и m-lle Менкен.
M-lle Менкен, обладающая сценическим талантом и пользующаяся большой известностью в Новом Свете, имеет желание играть не исключительно роли без речей: ей давно хочется, как только освоится несколько с французским языком, играть роли говорящих персонажей.
Приехав в Париж, она отыскала г. Александра Дюма, сочинения которого она знала и любила. Ей хотелось играть роль, написанную собственно для нее, но она хотела при этом, чтобы автор пьесы, в которой она должна дебютировать, был известен публике и любим ею.
Итак, она явилась к г. Александру Дюма и просила его, не может ли он взять сюжетом для пьесы роман Вальтера Скотта «Le monastaire», где между другими лицами играют важную роль брат и сестра. Нужно было создать для m-lle Менкен двойную роль, так чтобы она играла по очереди то сестру, то брата; оба они никогда не должны были сходиться на сцене. Я, может быть, буду нескромен, если скажу, что план первой части пьесы был начерчен и определен г. Дюма.
Если m-lle Менкен была привлечена к г. Дюма его известностью и его знаниями в драматическом искусстве, то г. Дюма, со своей стороны, сумел скоро оценить артистку, просившую его литературного покровительства. С этих пор завязались их отношения, не перестававшие никогда быть достойными уважения и не имеющие ничего подозрительного.
На сцене m-lle Менкен исполняет свою роль; но вне сцены она избегает всего того, что может поколебать к ней уважение. Когда она дает представление, вход за кулисы запрещается безусловно всем, даже тем, что обыкновенно имеет право туда ходить.
Я считаю нужным объяснить все это, чтобы вы могли составить себе понятие о том негодовании, которое почувствовали г. Дюма и m-lle Менкен, узнав о распространении в публике карточек, снятых у г. Льебера.
Ныне артисты осаждаются фотографами, желающими снять их портреты. Сняться на карточке в театральном костюме есть, так сказать, необходимый аксессуар к роли для всякого артиста; но продавать эти карточки фотограф имеет право только с разрешения снимавшегося.
M-lle Менкен согласилась снять с себя карточки в различных костюмах, которые она надевает в пьесе Pirates de la savane [«Лесной бродяга», сцены из мексиканской жизни Анисе-Буржуа и Дюгэ]. Г. Ретлингер имел право делать ее карточки и, прибавлю, продавать их. Вот контракт, составленный по этому поводу.
“Мисс Менкен обязуется с настоящего времени и до конца года не делать своих карточек ни у какого другого фотографа во Франции, кроме Ретлингера. Портреты, снятые в различных костюмах, делаются собственностью Ретлингера, и он имеет исключительное право продавать их”.
Этот контракт выполнялся, и все карточки, известные публике, выходили из мастерской г. Ретлингера.
В марте m-lle Менкен была приглашена к г. Льеберу, который просил ее сняться. Она согласилась, но объяснила ему, какого рода контракт заключила с Ретлингером, и поставила условием, что карточки, которые сделает г. Льебер, не будут пущены в продажу.
Она не могла предположить, что это условие не будет выполнено.
Еще раньше m-lle Менкен, г. Дюма и его дочь делали свои портреты у г. Пьера Пети. Они условились, что эти карточки не будут пущены в публику; на одной снялся г. Дюма со своей дочерью, на другой – г. Дюма с m-lle Менкен. Они не хотели, чтобы кто-нибудь знал об этих карточках, кроме бывших в фотографии, и так понял г. Пьер Пети, потому что ни одна из этих карточек не продавалась прежде, чем не были пущены в публику карточки, сделанные г. Льебером.
Г. Льебер делал сперва карточки с одной m-lle Менкен с условием не продавать их. Потом он узнал, что m-lle Менкен снималась с г. Дюма у Пьера Пети, и ему захотелось сделать подобную же группу, вследствие чего он написал следующее письмо к г. Дюма:
“Милостивый государь, мы имели удовольствие делать портреты мисс Менкен; без хвастовства, это вышел маленький chef dʼoeuvre.
M-lle Менкен приедет к нам сниматься еще раз в будущий четверг около полудня; ей было бы весьма приятно сняться с вами в новой группе. Если вам угодно будет принять предложение, которое мне поручили вам сделать, то вы оказали бы этим нашей фотографии такую честь, которой, по справедливости, мы могли бы гордиться”.
Г. Дюма отправился по приглашению и снялся, в полной уверенности, что эти карточки также не будут известны публике, как и те, которые у г. Пьера Пети.
Однако г. Льебер думал иначе и пустил их в продажу. Имел ли он на это право?
Когда г. Льеберу объявили претензию к нему по поводу продажи карточек, то он сказал, что не получал запрещения продавать их; но от незапрещения еще далеко до позволения.
Вы несколько раз постановляли, что для того, чтобы иметь право продавать карточки, надо иметь от снимавшегося определенное и формальное дозволение.
Так, вы сделали такое постановление 27 апреля 1860 г. по поводу карточек m-lle Делапорт; вы объявили фотографу, что он не должен продавать больше ее карточек.
Далее, вы сделали такое же постановление 24 апреля 1861 г. по поводу карточек m-lle Деязет, продажу которых вы также запретили.
Наконец, вы сделали такое же постановление по поводу некоей госпожи Делапей, очень известной в парижском демимонде, но умершей раскаявшейся грешницей. Отец ее требовал, чтобы ее карточки больше не продавались со времени ее смерти, и вы запретили их продажу.
Это, следовательно, законное правило, что фотограф не имеет права продавать портреты без определенного разрешения на то снимавшихся. Мне остается только доказать, что со стороны m-lle Менкен и г. Дюма не было такого разрешения.
Что касается m-lle Менкен, то я уже объяснил, какого рода условие она заключила с фотографом Ретлингером; но вот еще доказательство – письмо от г. Кереля, заведующего делами m-lle Менкен, которое самым ясным образом доказывает, что с ее стороны совершенно не было дозволения продавать карточки: “Дорогой г. Дюма, я был чрезвычайно удивлен продажей карточек m-lle Менкен, тем более что я представил г. Льеберу копию с контракта, который посылаю вам; по этому контракту продажа карточек m-lle Менкен делается исключительным правом фотографа Ретлингера. Из всего этого для m-lle Менкен проистекает двойная неприятность – и нравственная, и материальная. Нравственная – потому что ее портрет пошел в публику при скандальных условиях, и материальная – потому что Ретлингер предъявил требование в 1200 фр., и я мог замять это дело только тем, что дал ему от имени мисс Менген 500 фр. Мне очень жаль, что я должен немедленно ехать в Вену, иначе я бы повел это дело судом. Впрочем, вы достаточно знаете мисс Менген, чтобы судить, как ей неприятно все это”.
Что касается г. Дюма, то давал ли он позволение продавать эти карточки? – Никогда. Я сказал, что карточки были пущены в продажу во время его отсутствия, и это можно доказать числами.
25 марта г. Льебер прислал г. Дюма приглашение явиться в его фотографию. 28 марта г. Дюма пошел по приглашению и снимался. Только 4 апреля карточки могли быть готовы, 5-го – розданы в лавки, а 6-го – пущены в публику. 6 апреля утром г. Дюма выехал во Франкфурт. Он вернулся только 12-го, но, занятый своими литературными трудами весь день 13-го и часть 14-го, еще ничего не знал о продаже карточек. Он не читал мелких журналов, толковавших об этих карточках. Он был уведомлен после полудня 14-го, то есть в воскресенье. 15-го к г. Льеберу была послана дружеская записка, не имевшая никакого результата.
16-го было сделано следствие, 17-го оно было представлено г. президенту. Г. Дюма, следовательно, начал дело так скоро, как только мог, нельзя сказать, чтоб он послаблением дал право на продажу карточек, он, напротив, требовал, протестовал против распространения в публике г. Льебером его карточек, как только узнал об этом.
Очевидно, г. Льебер не мог считать позволенным продавать портреты г. Дюма и m-lle Менкен; если бы еще он думал, что имеет право продавать карточки Дюма и Менкен, на которых они изображены каждый особо, это я допускаю, потому что надо различать карточки с изображением одной особы и группы.
В своих поступках г. Льебер имел цель коммерческую и для этого спекулировал на скандале. Он достиг своей цели, потому что скандал вышел громадный. Он был велик не только потому, что карточки появились за стеклами всех фотографов, но еще более потому, что о нем заговорила вся мелкая пресса. Многие из журналов позволили себе шутки, оскорбительные для г. Дюма; эти статьи в моем портфеле, но, разумеется, я не буду их читать. Шутки писались в различной форме: и в словах, и в рисунках. Причина всего этого шума и скандала лежит в том, что г. Льебер пустил в публику карточки, предназначавшиеся только для тех, кто снимался.
Публика не должна думать, что г. Дюма позволил эту выставку его карточек, которая продолжается по настоящую минуту по всему Парижу и в самых бойких частях его.
Г. Дюма должен был протестовать, а он мог протестовать только путем суда; в вашем решении заключается для него поправка всего этого дела.
Потеря, которую он потерпел, не есть потеря материальная, но нравственная, почему мы и не спрашиваем вознаграждения за убытки; это покушение на честь и уважение, и мы просим следующего вознаграждения: запретить г. Льеберу продажу карточек и приказать разбить стекла.
Но последнее требование сопряжено может быть с некоторой потерей для г. Льебера, но пусть он не беспокоится; что он теряет – будет ему заплачено».
Адвокат г. Льебера Перон отвечал следующее:
«Нравоучение, которое можно вывести из этого скромного процесса, таково, что самый умный человек в литературе и в разговоре может делать очень неловкие вещи в практической жизни. Я уверен, что г. Дюма не начал бы этого процесса, если бы знал нашу старую поговорку: volenti non fit injuria [нет обиды изъявившему согласие]. Действительно, то, на что жалуется г. Дюма, есть только результат его собственной нескромности. Правда, ничего нет священнее частной жизни человека, но это относится к обыкновенным людям, но частная жизнь Александра Дюма? Да кто же больше говорил о самом себе, кто еще больше о себе рассказывал? Кто выставлялся больше перед публикой, во всех видах и во всех костюмах? Кто больше обнажал пред глазами каждого дезабилье своей частной жизни?
Александр Дюма любит делать публику поверенной своих тайн, говорит самый снисходительный его биограф. На публику имеет сильное влияние сознание доверия, оказываемого ей автором и выражающегося в постоянном выставлении себя на сцену и повторении ненавистного для философов “Я”.
Настоящее дело есть только прямое следствие привычки выставляться в публику. Удостоенный дружбы прекрасной и знаменитой актрисы, г. Дюма хотел сделать публику поверенной этих отношений, втайне льстивших его самолюбию. Покуда пресса только указывала на факт, называя его пикантным, оригинальным и пр., Александр Дюма молчал, но, когда она оценила его, оценила строго, так что поставила его в необходимость выбирать между отвратительным и смешным, тогда и только тогда и очень поздно он вспомнил о своей чести и нашел нужным начинать настоящий процесс.
Снимаясь у г. Льебера 28 марта г., Дюма уже не первый раз снимался с m-lle Менкен в позе, отличающейся некоторой томностью.
У моего противника, как и у меня, есть две фотографические карточки г. Дюма, снятые в фотографии Пьера Пети. На одной их них г. Дюма снят с m-lle Менкен в следующей позе: он обвивает руками ее стан, она, в свою очередь, обнимает его за шею. И что же – в тот же день и в той же позе г. Дюма снимался со своей дочерью. Чего же вы хотите? Г. Дюма – человек публики; нужно, чтобы все знали и его поступки, и его успехи.
Эффект этих карточек вышел только наполовину; мисс Менкен была им только отчасти удовлетворена, и г. Дюма, разумеется, не более, потому что по просьбе мисс Менкен были сделаны новые карточки в новых позах у г. Льебера.
Мисс Менкен испытала уже искусство этого фотографа, потому что 22 марта снималась со своей матерью и почтенным г. Керелем, который называет себя ее попечителем.
На каких условиях снималась мисс Менкен? Конечно, на тех же, как и вообще все знаменитости литературные, артистические, театральные. Они снимаются даром, и им обещают известное число карточек, большее или меньшее, смотря по степени известности и по той выгоде, какую надеются получить от карточек. В видах этой выгоды и делают карточки, в ней находят фотографы вознаграждение за свои траты труда и даровые экземпляры карточек.
В этот раз г. Керель не только не сообщил ничего о контракте, заключенном с Ретлингером, но даже присутствовал при том, как снимались мисс Менкен и ее мать, мало того, он сам даже снялся, и этот ретивый исполнитель контракта получил 25 штук своих карточек, за которыми явился очень аккуратно через несколько дней.
В книге г. Льебера суд увидит заметки, которые делаются при фамилии всякого заказчика. Если это купец, мещанин и пр., он платит, и при его фамилии значится: заплатил 30 фр., 20 фр. и пр. Если это артист, какая-нибудь знаменитость, он не платит, но подле числа экземпляров, обещанных даром, значится характеристическое “издавать”.
То же самое было при делании карточек мисс Менкен и г. Дюма. Снимались они вместе или порознь, но за это удовольствие и за полученные экземпляры ни тот, ни другая ничего не заплатили. В книге же есть известное “издавать”, и это показывает, что фотограф предназначал эти карточки для продажи. Во время продолжительных сеансов ни слова не было сказано о том, что эти карточки должны остаться неизвестны публике. Напротив. Сперва г. Дюма снимался совершенно одетый один, потом также с мисс Менкен; потом, по желанию ее, с одним спущенным рукавом, что он делает всегда, когда работает, и как он написал те толстые тома, которые его прославили. Потом он снимался один со спущенным рукавом и тут сказал г. Льеберу: вы первый снимаете меня таким образом; эта поза у вас будет много спрашиваться и доставит вам большую выгоду.
Говорят, что согласие со стороны г. Дюма на продажу этих карточек неправдоподобно: но если бы дело шло о ком другом – я бы с этим согласился, но что касается г. Дюма, то относительно него, что неправдоподобно, то и правда.
Г. Дюма верно предсказал, сказав, что эти карточки будут иметь успех, но он ошибся, рассчитывая при этом на уважение. Он так желал скорее видеть эти карточки, что прислал следующее письмо:
“Любезный г. Льебер! Мне так хочется видеть скорее наши карточки, что я посылаю к вам одного моего молодого друга и прошу вас теперь же отдать их ему, за что я вам буду очень, очень, очень благодарен. Ваш А. Дюма”.
Получив это письмо, г. Льебер поспешил отправить г. Дюма 25 экз. всех поз. Я должен прибавить, что г. Дюма получил уже 4 больших портрета и огромное количество маленьких. Мисс Менкен также получила больше 100 экз. этих карточек. Это не помешало г. Дюма просить еще г. Льебера исполнить его просьбу. 14 апреля г. Дюма вновь послал письмо г. Льеберу, прося его дать ему еще карточек.
Исполняя таким образом все требования г. Дюма, г. Льебер, без сомнения, имел право заботиться о своих выгодах. 3 апреля он представил в министерство внутренних дел законное число экз. карточек г. Дюма и мисс Менкен. 3-го же он получил разрешение от министра такого рода: “по ст. 22 декрета от 17 февраля 1852 г. дозволяется фотографу Льеберу выставка и продажа следующих карточек без текста: мисс Менкен – 13 поз, мисс Менкен и ее мать – 2 позы, мисс Менкен и Александр Дюма – 5 поз”. Далее следует разрешение на другие карточки. Наконец, в разрешении прибавлено: “выставка карточек мисс Менкен в панталонах запрещается”.
Я обращаю внимание суда на различие, сделанное в разрешении относительно выставки карточек; в нем говорится: вы можете все продавать, но я запрещаю вам выставлять вот это за стекла. Узел процесса заключается в этом различии; что сделала администрация в интересе публики, мог сделать г. Дюма в своем интересе. Собственно говоря, его оскорбляет только выставка карточек. Что ему за дело до продажи и до тайного распространения карточек! А если он и этого не хотел, то не надобно было сниматься.
Что вас огорчает, это выставка за стеклами с именами, в позах, для мисс Менкен более чем рискованных. Так что же? Не велите выставлять, на это вы имеете право; но это далеко еще не запрещение их продавать; продажу эту дозволили, вы ее сами желали, и ее теперь никакая человеческая сила не в состоянии запретить.
Есть еще нечто, вас огорчающее, – это то, как приняла ваши карточки пресса. Да, вот главная причина этого процесса. Посмотрим на числа: 28 марта был сеанс, 31 марта была выдана первая часть карточек г. Дюма и мисс Менкен, 3 апреля получено разрешение от министра внутренних дел, и тотчас же карточки пущены в продажу. Они немедленно приобрели громадный успех.
Что же делал г. Дюма? Он молчал. Быть может, скажут, что он не знал, что он был во Франкфурте; но у него были друзья в Париже, к тому же существуют телеграфы и почты. Но он молчал. И тогда-то, как ее называют, “мелкая пресса” вмешалась в дело.
“Фигаро” 9 апреля говорит следующее: “в настоящее время за стеклами фотографов появился целый ряд весьма странных карточек, носящих надписи: “Портреты мисс Менкен, ее матери и г. Александра Дюма”.
Мисс Менкен изображена во всевозможных положениях.
На некоторых из карточек изображена величественная женщина, одетая в горный бархат, прижимающая к груди молодую девушку; это, без сомнения, ее мать.
На других (вот шутка, неслыханная вещь) соединены в пластической позе мисс Менкен и г. Александр Дюма, что же он, ее отец? На одной из этих групп известный автор даже снял свой сюртук. Это могло подать г. Дюмену мысль пригласить г. Дюма на Pirates de la savane. Это приглашение дало бы большой успех пьесе. Вы увидите, что разные злые языки будут теперь рассказывать о будущей свадьбе мисс Менкен с г. Александра Дюма”.
10 апреля “Фигаро” прибавила:
“Вчера в фойе Одеона много говорили о событиях дня, о пьесе Эмиля Жирардена под названием “Дочь миллионера”, к которой фельетонные рецензенты были слишком снисходительны. Из рук в руки переходили портреты г. Александра Дюма и мисс Менкен и очень забавляли публику во время антрактов”.
14 апреля “Фигаро” снова возвратилась к тому же предмету. На этот раз г. Дюма в Париже, что же он делает? Он пишет записочку, прося прислать ему карточек, но о жалобах ни полслова.
Но с 15 апреля начинают смеяться над г. Дюма. 16 апреля “Фигаро” напечатала стихи Тентаморы, не очень лестные, которые я не прочту из уважения к суду. На этот раз г. Дюма обижается. 17 апреля он представляет следствие – и процесс начинается. Чего же хочет г. Дюма? Он хочет того, чего суд не может исполнить, не нарушив права, данного самим г. Дюма.
Г. Александр Дюма совершеннолетний, ему 63 года, он полный хозяин своих поступков. Суд простирает свою опеку только над несовершеннолетними и отданными под опеку, а, слава Богу, г. Дюма не принадлежит ни к тем, ни к другим.
Истина в том, что вы все знали и всего сами добивались; вы хотели показать публике новый эпизод из вашей жизни, пьеса пошла скверно, и публика вас освистала».
Г. Дюверди возразил следующее: «Г. Льебер представляет доказательством книгу, о существовании которой г. Дюма никогда не подозревал. Г. Дюма никогда не получал ни 100, ни 200 экз. карточек, он получил лишь несколько штук.
Г. Дюма, говорят, не заплатил за карточки, но все известные особы снимаются даром. Если г. Льебер думал на этом основании, что имеет право продавать карточки, то это могло относиться к тем, на которых изображены г. Дюма и мисс Менкен отдельно, а никак не к группам.
Г. Перон возражает, что принято за правило, если кто-нибудь из известностей снимается даром, то этим самым дает право продавать его портреты».
После заключительной речи г. прокурора суд отложил объявление решения на 8 дней.
3 мая было объявлено следующее решение: «Принимая во внимание, что дело идет не о карточках, заказанных ответчику на деньги истца и предназначенных для его друзей и семейства,
что не доказано, по приглашению ли г. Льебера снимался г. Дюма в его фотографии, один или с m-lle Менкен, и что во всяком случае г. Дюма знал, что карточки эти предназначаются для продажи, так как за них не дано никакого вознаграждения, а, напротив, сам г. Дюма получил даром несколько экземпляров,
что продажа карточек началась с разрешения г. Дюма, данного добровольно, и что, следовательно, жалоба его не имеет основания,
суд постановил:
Г. Дюма в жалобе отказать и взыскать с него судебные издержки».
