В последние годы в прессе и юридическом сообществе все чаще возникают споры о необходимости совершенствования законодательства по делам, затрагивающим права и интересы детей.
Бесспорно, нет предела совершенству. Однако, на мой взгляд, действующее российское законодательство отвечает основной цели рассмотрения таких споров – соблюдение прав и интересов детей, – а в дополнительном совершенствовании нуждается в первую очередь система его исполнения в части как судебной практики, так и последующей реализации судебных решений.
Основные проблемы правоприменения
Под «детскими» спорами подразумеваются прежде всего наиболее распространенные споры об определении места жительства детей и порядка их общения с родителем, проживающим отдельно, а также ряд споров о лишении родительских прав и усыновлении.
Исходя из моей личной адвокатской практики (я защищаю преимущественно права отцов на общение и проживание со своими детьми), а также практики коллег, занимающихся семейными спорами, в судебном рассмотрении споров о детях наблюдаются следующие негативные тенденции.
Первая: явное преимущество матерей перед отцами.
Семейным кодексом РФ установлено равенство прав и обязанностей обоих родителей. Однако в судебной практике не только превалирует позиция органов опеки и судебных решений, в которых взвешенно обосновывается, что «ребенку всегда лучше с мамой», но во главу угла зачастую ставится неравенство сторон в инструментах реализации судебных актов. Так, мать располагает «комплексом» эффективных способов оказания давления на отца ребенка: посредством алиментов (формирования задолженности, искусственного увеличения размера долга), препятствования выездам за границу, ограничений времени общения с ребенком, психологического превалирования в жизни ребенка и нежелания позволить ему сделать равнозначный выбор в пользу обоих родителей.
Фактически у проживающего с ребенком родителя (если отойти от гендерной принадлежности) гораздо больше, чем у родителя, проживающего отдельно, инструментов для оказания «мягкого» психологического давления, вследствие которого ребенок так или иначе сделает «не свой» выбор. Обнаружить такой аспект могут единицы специалистов-психологов, но в большинстве споров, дошедших до судов, психологическая экспертиза не даст полной картины психоэмоционального состояния ребенка с учетом оказываемого на него влияния.
К сожалению, все чаще споры об определении порядка общения ребенка с отцом (надо признать, почти всегда удовлетворяемые судами хотя бы частично) сводятся лишь к наличию формального документа, не более. Ведь даже желание отца провести со своим ребенком установленное судом время чаще всего сводится к визиту «у двери», в ходе которого судебный пристав лишь констатирует в акте нежелание ребенка идти с отцом. При этом мотивы принятого ребенком решения в подавляющем большинстве случаев никому не интересны, и никто не проводит психологическую работу с ребенком, даже если было установлено, что нежелание встретиться с отцом связано со страхом, что мать после этого «не будет с ним дружить», «накажет», «не купит игрушку». Что уж говорить о постоянно прослеживаемой невозможности исполнения решения суда об определении места жительства ребенка, когда второй родитель начинает скрываться и менять место проживания, дабы сделать исполнение невозможным на протяжении долгих лет.
Европейский Суд по правам человека неоднократно подчеркивал, что ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) предусматривает обязанность государства содействовать воссоединению родителя с его ребенком, особенно если речь идет о неисполнении решения суда об определении места жительства (см., например, постановления по делам «Y.u. v. Russia» и «Haddad v. Spain»).
Вторая: игнорирование реальных интересов ребенка в угоду родителю.
Принцип первостепенности интересов детей закреплен и в ст. 65 Семейного кодекса РФ («1. Родительские права не могут осуществляться в противоречии с интересами детей. Обеспечение интересов детей должно быть предметом основной заботы их родителей»), а также в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей», на котором основано большинство судебных решений по «детским» спорам.
Аналогичная основа заложена и в ст. 3 Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей (Гаага, 25 октября 1980 г., далее – Гаагская конвенция).
Однако на практике установление и последующее обеспечение наилучших интересов ребенка зачастую осуществляется формально, без учета мнения несовершеннолетнего, даже когда законодательство это позволяет. Либо оно реализуется, но в такой категоричной и травмирующей психику ребенка обстановке, что трудно точно установить, выражено ли им его реальное желание либо уже в ходе опроса на ребенка было оказано воздействие.
Не менее важный аспект – формальное соблюдение требования присутствия при судебном опросе педагога, который сам нередко участвует в заседании суда впервые, не говоря уже о возможности наиболее полно, с учетом уровня развития, возраста и типа личности, разъяснить несовершеннолетнему, что его ожидает в ходе судебного заседания.
Третья: время используется как неблагоприятный фактор и способ оказания давления.
Согласно основным принципам Гаагской конвенции, а также Рекомендациям Комитета Министров Совета Европы по правосудию скорейшее рассмотрение гражданских споров с участием детей (в том числе разрешающих их дальнейшую судьбу) – залог соблюдения наилучших интересов ребенка, на котором должно базироваться любое судебное решение.
В России такие инструменты тоже есть: принятие по делам предварительных мер (например, о временном порядке общения ребенка с родителем, проживающим отдельно, либо о месте жительства ребенка на период рассмотрения судебного спора) – в частности, ст. 152 ГПК РФ.
Зачастую споры между родителями об опеке и месте проживания совместных детей приводят к случаям «кражи и удержания» ребенка одним из родителей, а рассмотрение спора может длиться годами, как следствие, наилучший интерес ребенка спустя столь продолжительное принудительное исключение одного из родителей из его жизни во многом не может быть установлен.
Так, по делу «Владимир Ушаков против России» (жалоба № 15122/17) ЕСПЧ подтвердил несоответствие действий российских властей ст. 8 Конвенции, поскольку национальные суды не выполнили требование возвращения ребенка к привычному месту жительства, установленному судом в Финляндии, а отказ в передаче ребенка отцу был мотивирован тем, что за время рассмотрения иска ребенок привык жить с матерью в России, адаптировался и социализировался, выучил русский язык, а кроме того, имел ряд заболеваний (типичных для большинства детей его возраста).
В данном случае налицо фактическое принудительное изменение условий формирования наилучших интересов ребенка в условиях меняющейся действительности, вызванных действиями одной из сторон по делу.
Четвертая: пассивность госорганов.
Первоочередное место в «детских» спорах отведено органам опеки и попечительства. К сожалению, ввиду колоссальной загруженности они не всегда могут адекватно реагировать на каждую спорную семейную ситуацию, а иных структур, которые могли бы помочь родителям в таких случаях достичь согласия, пока нет.
Таким образом, получается, что заключение по делу об определении места жительства ребенка или порядка общения с ним все чаще носит формальный характер, а если в дело вступят представители двух различных органов опеки и попечительства, один из которых – на стороне матери, другой – на стороне отца, остается только надеяться на полное и всестороннее исследование наилучших интересов ребенка судьей, рассматривающим дело. Кроме того, ФССП не всегда обеспечивает своевременное исполнение вступивших в законную силу судебных решений.
Так, в постановлении ЕСПЧ от 16 октября 2014 г. по делу «Ворожба против России» (жалоба № 57960/11) Европейский Суд подчеркнул, что, столкнувшись с явно выраженным и настойчивым отказом одного из родителей передать ребенка другому, власти обязаны принять реальные меры принуждения. И такие меры в России предусмотрены законом, но их исполнимость на местах делает «нерабочим» даже самое мотивированное и всестороннее судебное решение.
Полагаю, в настоящее время сложились наиболее оптимальные условия для работы адвокатов семейной практики посредством применения рабочих международных инструментов, а также решения проблем исполнения уже принятых судебных решений. Например, это могут быть следующие механизмы.
1. Предложение альтернативы. К счастью, все больше адвокатов наряду с судебным путем разрешения спора предлагают доверителям в качестве альтернативы процедуру медиации, которая позволяет не просто быстро снять остроту спора, но и разрешить конфликт, исходя из общих интересов сторон.
Непопулярность медиации в разрешении семейных споров в нашей стране обусловлена, на мой взгляд, недостаточной информированностью населения о ее возможностях. В связи с этим представляется, что применение медиации в качестве обязательного досудебного порядка (как в ряде стран Европы) позволит не только снизить «градус» конфликта, но и устранить проблему исполнения решения суда, сэкономить бюджетные средства, а также снизить нагрузку на судейский корпус.
2. Превалирование соблюдения наилучших интересов ребенка. В силу ст. 3 Гаагской конвенции обеспечение наилучших интересов ребенка – основа рассмотрения споров с участием детей. Аналогичная позиция неоднократно подчеркивалась ЕСПЧ (см., например, постановления по делам «NeulingerandShuruk v. Switzerland», жалоба № 41615/07 и «Х.v. Latvia», жалоба № 27853/09).
Нарушение этого баланса (равно как и баланса прав родителей, установленных ст. 61 СК РФ) приводит к таким последствиям, как давление сторон друг на друга посредством государственных служб и органов, а также невозможность реального исполнения вступивших в силу судебных актов. При этом одной из основных задач адвоката семейной практики является установление адаптированных и пропорциональных интересов ребенка, которые в силу своей динамичности за время судебного процесса могут трансформироваться.
3. Проработка интересов обеих сторон. Отчасти это способ, используемый профессиональными медиаторами. Но даже если доверитель (самостоятельно либо ввиду отказа другой стороны) выбирает судебный путь разрешения спора, касающегося прав и интересов ребенка, наша задача – помочь сторонам услышать друг друга. На мой взгляд, применение специальных опросных техник, направленных на выявление и установление общего интереса сторон, приводит к «более цивилизованному» течению судебного процесса (без оскорблений и обсуждений пикантных подробностей личной жизни, которые нередко в состоянии эмоционального накала позволяют себе истец и ответчик) и мотивирует к заключению мирового соглашения.
4. Строгое соблюдение временных рамок. Причин затягивания рассмотрения спора в суде может быть масса, но у адвоката есть как минимум несколько способов решения этой проблемы – обращение к председателю суда, жалобы на длительную невыдачу судебных актов и исполнительного листа, заявление об ускорении судебного делопроизводства.
Например, длительное неисполнение решения суда об определении места жительства детей с матерью фактически повлекло лишение ее родительских прав при, мягко говоря, немотивированных и не обоснованных в судебных актах обстоятельствах. В постановлении по делу «Магомадова против России» (жалоба № 58724/14) ЕСПЧ подчеркнул: «необоснованность выводов национальных судов настолько поразительна, ощутима и очевидна, что такие выводы можно рассматривать лишь как абсолютно произвольные, опираясь на эти выводы для обоснования лишения родительских прав заявительницы, суды произвольно применили положения национального законодательства». Однако первичным в данном случае был именно временной фактор исполнения самого первого судебного решения.
В заключение отмечу, что применение подхода Европейского Суда в спорах о детях не перевернет нашу систему в одночасье, да это, на мой взгляд, и не нужно. Скорее наоборот, – обращая внимание на ключевые «больные места» в судебной практике (нивелирование превалирования «материнской» стороны, более глубокое исследование психоэмоционального состояния ребенка, привлечение к исполнению решений судов по детским спорам психологов, педагогов и иных специалистов, а также установление четкого европейского стандарта при разрешении вопроса об определении места жительства ребенка), можно приблизиться к более высокому уровню соблюдения прав не только детей, но и прав человека в целом, при этом сложных и кардинальных мер не понадобится.
