В конце января этого года «АГ» рассказывала об Определении КС РФ от 6 декабря 2018 г. № 3105-О (далее – определение) об отказе в принятии к рассмотрению жалоб бывшего судьи Владимира Дорофеева на нарушение его конституционных прав рядом норм УПК РФ (ст. 295 и 298, ч. 1 ст. 401.2 и ч. 1 ст. 412.1).
22 декабря 2016 г. судья Владимир Дорофеев постановил обвинительный приговор. В ходе апелляционного производства сторона защиты указала, что во время перерыва для отдыха с выходом из совещательной комнаты судья выехал в другой регион и высказывал там свое мнение по уголовному делу третьим лицам. Расценив действия Владимира Дорофеева в качестве основания для отмены приговора, суд второй инстанции наряду с апелляционным определением вынес также частное определение в адрес судьи.
29 августа 2017 г. председатель областного суда обратился с представлением о привлечении Владимира Дорофеева к дисциплинарной ответственности в Квалификационную коллегию судей, которая 26 января 2018 г. досрочно прекратила полномочия судьи, одновременно лишив его квалификационного класса. С таким решением согласилась Высшая квалификационная коллегия судей. В удовлетворении жалобы на эти решения Дисциплинарная коллегия ВС РФ отказала. Апелляционная коллегия ВС РФ оставила решение без изменения.
В жалобе лишенный статуса судья указал, что ст. 295 и 298 УПК не соответствуют Конституции РФ, так как по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, запрещают судье в установленные законом периоды отдыха выезжать за пределы места своего проживания (пребывания), а ч. 1 ст. 401.2 и ч. 1 ст. 412.1 Кодекса противоречат Конституции РФ в той мере, в какой позволяют отказывать судьям, чьи полномочия были досрочно прекращены, в доступе к правосудию, что выражается в непризнании их права обжаловать решения об отмене принятых ими судебных актов.
Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что ст. 295 и 298 УПК неопределенности не содержат и не могут расцениваться как нарушающие конституционные права заявителя. «…Внепроцессуальное обсуждение судьей за пределами совещательной комнаты во время перерывов в процессе постановления приговора – независимо от их продолжительности – каких-либо вопросов, подлежащих разрешению судом… способно не только раскрыть тайну совещательной комнаты, но и поставить под сомнение независимость и беспристрастность суда и в итоге правосудность вынесенного им решения», – указано в определении.
А поскольку Владимир Дорофеев не обжаловал в вышестоящий суд частное определение судьи апелляционной инстанции, КС РФ посчитал, что норма ч. 1 ст. 401.2 УПК также не может расцениваться как нарушающая его права в обозначенном аспекте. Относительно ч. 1 ст. 412.1 Кодекса, определяющей круг лиц, имеющих право на обращение в ВС РФ с надзорными жалобами, представлениями, подчеркнуто, что вопреки требованию ст. 96 и 97 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» Владимиром Дорофеевым не представлены документы, подтверждающие применение этой нормы в его деле.
Трудно не согласиться с мнением по этому делу судьи КС РФ Юрия Данилова, расценившего определение как отказ «от участия в разрешении спора, явно выходящего за пределы ординарного и, несомненно, имеющего конституционно-правовую основу».
Ростовский судья Владимир Дорофеев стал жертвой не только формализма коллег, разбиравших его персональное дело, и самоустранения КС РФ от решения, способного изменить практику дисциплинарного преследования, – не в последнюю очередь на ситуацию повлияло рутинное представление о пресловутой «тайне совещательной комнаты». Этот отсутствующий в законе устаревший термин в определении КС РФ многократно употреблен. Тем самым кабинету судьи, где обычно и составляются судебные тексты, придано сакральное значение. Действительно, от судьи можно и нужно требовать сдержанности в период составления судебного акта, когда ему не следует обсуждать приговор с другими лицами, однако нет правовых оснований для превращения его в заключенного, этакого «раба лампы и компьютера». Надо заметить также, что, например, в США, судья, готовящий решение, вправе беседовать о деле и со своими клерками, и с учеными-правоведами, и другими лицами (но не сторонами): таковы внутренняя независимость служителей правосудия и общественное к ним доверие.
Судья не вправе разглашать мнения, высказанные в ходе совещания с коллегами. Однако коллегиальное рассмотрение дел судом первой инстанции в нашей стране – редкость; оно практикуется при разбирательстве примерно тысячи дел из многих миллионов. Думаю, что, прервав «совещание» с самим собой, российский судья вправе отдыхать, где ему вздумается, в том числе и за пределами своего судебного округа и даже региона.
Понятно, что к совещанию присяжных заседателей необходимо предъявлять более жесткие требования, нежели к судьям, имеющим особые статус, подготовку и опыт. На повестке дня вопрос о способах доказывания в вышестоящих судах нередких фактов вмешательства со стороны председательствующего судьи, работников аппарата суда и лиц, «оперативно сопровождающих» процесс, в совещание присяжных заседателей во время вынесения коллегией вердикта.
В дисциплинарной практике органов судейского сообщества произошло искажение смыслов. В этих образованиях неохотно усвоили правовую позицию КС РФ (впервые выраженную в Постановлении от 28 февраля 2008 г. № 3-П), согласно которой констатировать нарушение судьей закона вправе только суд, осуществляющий правосудие. Но квалификационные коллегии ступили на скользкий путь, практически признавая за такими актами вышестоящих инстанций преюдициальное значение. Норма, ограничившая произвол органов судейского сообщества, деградировала до правила, снимающего с них ответственность за непосредственное исследование фактов будто бы предосудительного поведения коллеги.
В результате дисциплинарно преследуемый судья попадает в порочный круг: квалификационная коллегия констатирует нарушение на основании судебного акта, который заинтересованный в его отмене (изменении) судья не вправе обжаловать; не поспоришь и с прекращением полномочий, поскольку оно зиждется на акте правосудия, вступившем в законную силу. Получается, судье апелляционное определение обжаловать запрещено, а решение квалификационной коллегии – оспаривать бессмысленно.
Не сомневаюсь, что судья (как и адвокат) вправе подавать апелляционные, кассационные и надзорные жалобы на всякое вынесенное по его поводу частное определение. Обжалование же судьей, вынесшим приговор, актов вышестоящих инстанций, отменяющих или изменяющих его приговор либо решение по гражданскому делу, выглядит экзотическим средством защиты его законных интересов и деловой репутации. КС РФ справедливо отрицает право суда первой инстанции обжаловать такие определения суда второй инстанции (Определение КС РФ от 5 ноября 2004 г. № 380-О по запросу Всеволожского городского суда Ленинградской области).
Начать преобразования дисциплинарной практики стоило бы с разъяснения Высшей квалификационной коллегии судей или ВС РФ, где квалификационным коллегиям следовало бы предписать непосредственно проверять доводы о нарушении судьей закона и не быть связанными состоявшимися судебными решениями по основному делу, при разбирательстве которого эти нарушения якобы допущены. Данный подход потребует отказа от наивных представлений о единственной «объективной» истине: факты и их оценки могут устанавливаться по-разному для целей правосудия и дисциплинарного преследования.
Кстати, именно в таком аспекте построен институт преюдиции в уголовном судопроизводстве (ст. 90 УПК РФ, Постановление КС РФ от 21 декабря 2011 № 30-П).
В свете изложенного определение КС РФ по жалобе В. Дорофеева породило больше вопросов, чем ответов. Судьи, к сожалению, остаются наименее защищенными от произвола представителями юридической профессии.
