«Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь!..»
А.С. Пушкин, Признание
Прочел в «АГ» заметку адвоката из Ростовской области Дениса Матюхина «Всем встать, суд уходит» и хочу в связи с затронутой автором темой отметить следующее.
Российский законодатель склонен к подробной (даже мелочной) регламентации поведения сограждан, представших перед «служилыми людьми». Не полагаясь на чувство меры, вкус и врожденную учтивость участников процесса и зрителей, депутаты озаботились вопросами судебного этикета и возвели в ранг федерального закона формы обращения к судьям, обязанность подниматься перед ними и выслушивать приговор (решение) стоя. По справедливому утверждению молодого Карла Маркса, писавшего тогда для «Рейнской газеты», бюрократия выдает «формальное за содержание, а содержание за нечто формальное»1.
Такой подход перевел вопрос воспитанности в юридическую плоскость и, следовательно, дал повод для препирательств в залах суда и на страницах профессиональных изданий. В 2010 г. нашелся щепетильный, как мушкетер-гасконец, человек, воспринявший описанный в ст. 158 ГПК РФ и 257 УПК РФ регламент судебного заседания как личную обиду, он обратился в Конституционный Суд РФ с жалобой, указав среди прочего, что соответствующие «нормы, обязывая участников уголовного и гражданского судопроизводства в судебном заседании давать показания и делать заявления стоя и обращаться к суду со словами “уважаемый суд”, а к судье – “Ваша честь”, умаляют его достоинство, вынуждают выражать точку зрения, противоречащую его личным убеждениям, демонстрируют морально-этическое неравенство между судьями и иными участниками судопроизводства». КС тогда отметил, что «нормы, закрепляющие требование уважительного обращения к суду, сами по себе конституционные права заявителя не нарушают», и оставил жалобу без рассмотрения по существу (Определение от 23 сентября 2010 г. № 1195-О-О).
Председательствуя в заседаниях Московского городского суда, я требовал от сторон безусловного уважения к судебной коллегии, в состав которой входили как профессиональные судьи, так и представители народа – заседатели. Так, ни при каких обстоятельствах я не позволял прокурору и защитнику, потерпевшему и подсудимому перебивать председательствующего. Однако, оглашая длинный приговор, чтение которого могло занять несколько часов, предпочитал поступать разумно: присутствующие выслушивали стоя только вводную и резолютивную части, а на время публичного объявления описательно-мотивировочной части предлагал коллегам и зрителям садиться. Никакого умаления авторитета суда и его итогового решения в этом до сих пор не вижу, и если здесь было отступление от процессуального регламента, то оно не лежит тяжким бременем на моей совести.
Определения и постановления суда в судебном заседании под моим председательством обычно объявлялись «без помпы»: всем дозволялось сидеть, но, если требовалось подчеркнуть важность судебного акта, тогда я просил всех встать (насколько помню, речь в этих случаях шла об освобождении из-под стражи подсудимого – т.е. об изменении меры пресечения на менее радикальную). Разумеется, не только слушатели, но и судьи обязаны из солидарности друг с другом и уважения к правосудию встать во время оглашения председательствующим решения. Если он читает текст сидя, а прочие стоят перед ним навытяжку – это, на мой взгляд, очень дурной тон.
УПК РФ действительно предписывает сторонам вставать лишь при входе судей, но не выходе их из зала, подниматься с места, выступая перед судьей с обращениями, показаниями и заявлениями, выслушивать стоя приговор, но не определение и постановление суда безотносительно к тому, сформулированы они в виде отдельного документа или приняты судьей на месте – без удаления в совещательную комнату. Однако стоит задуматься, почему ст. 12 КПЭА требует от адвоката не только «соблюдать нормы соответствующего процессуального законодательства» но также «проявлять уважение к суду и лицам, участвующим в деле» (очевидно, в случаях и формах, не определенных нормативными правовыми актами). Этот важнейший корпоративный акт таким образом разрывает очерченный бюрократией круг и выводит учтивость и культуру общения с судом и коллегами за рамки положений закона. Данные качества должны демонстрироваться адвокатом не «из-под палки», не из страха перед санкциями, а как естественное поведение члена сообщества, ежедневно практикующего справедливость.
Подчеркнутое уважение к суду, как представляется, не может никого скандализировать. Оно выступает элементом торжественной судебной процедуры и в конечном счете – вкладом адвоката (юриста) на «счет» доверия судебной власти. Конечно, никакого «морально-этического равенства» между судом, наделенным властью вершить правосудие и руководящей ролью в судебном разбирательстве, с одной стороны, и участниками процесса и публикой, с другой, – нет и быть не может (потому и кресла судейские размещены на подиуме). Но при этом сохраняются взаимное признание человеческого достоинства и уважение к коллегам и согражданам.
Место адвоката-защитника в процессе по уголовному делу точно определил, выступая 12 декабря 1897 г. в защиту рабочих Коншинской фабрики г. Серпухова корифей русской адвокатуры Ф Н. Плевако. Он тогда сказал судьям и сословным представителям Московской судебной палаты: «У вас, господа коронные судьи, масса опыта <…> не напоминать вам, а учиться у вас должны мы, младшие служители правосудия». Не презирал великий оратор и судебный деятель судей, не отказывал им в почтении, не терзался своей будто бы скромной ролью; он знал цену и себе, и живому слову, множил не склоки, но согласие. Так, завершая речь в защиту Прасковьи Качки, Плевако произнес: «Пусть, по счастливому выражению псалмопевца, правда и милость встретятся в вашем решении, истина и любовь облобызаются».
Бывает, что и судебные юристы «выгорают», а судьи начинают срывать дурное настроение на участниках процесса, ерничать и самоутверждаться за их счет, прокуроры – «добру и злу внимать равнодушно», обвинять человека любой ценой, защитники – конфликтовать с судом по ничтожным поводам и «ломиться в открытую дверь». К несчастью, симптомы профессиональной деформации этим не ограничиваются.
Однако адвокат обязан помнить старую поговорку: «Прокурор играет на свои, а защитник – на чужие». Это не про деньги, а про судейское усмотрение, которое из-за пустяковой стычки со стороной защиты может – без явного нарушения отечественного законодательства – склониться в неблагоприятную для подсудимого сторону. Судьи настаивают на соблюдении избыточных церемоний иногда из неуверенности в себе, подчас – из самолюбования, но в подавляющем большинстве случаев – просто подражая своим наставникам и без размышлений воспроизводя принятую в данном регионе практику. Потакание относительно безобидным пожеланиям судьи, который, например, требует лишний раз подниматься перед его решениями, не означает, что стороны «разоружаются и встают на колени», отдаются на милость и произвол «чиновника в мантии».
Адвокаты, часто работающие в суде присяжных, обретают не только хороший слог и своеобразную, достойную подражания манеру речи, но также наблюдательность и психологическую адекватность. По буквальному смыслу закона суд олицетворяется председательствующим судьей, а присяжные «участвуют» в процессе, поэтому в первые годы работы «суда с участием присяжных заседателей» неписанные правила этикета сложились таким образом, что при появлении в зале председательствующего вставали все присутствующие – и публика, и стороны, и присяжные заседатели. Когда же в зал приглашали присяжных, они занимали свои места, не получая никаких особых знаков почтения. Впоследствии опытные адвокаты стали демонстративно приветствовать присяжных стоя каждый раз, когда они появлялись в зале заседаний; при этом прокуроры, восседающие за своим столом, выглядели (в том числе в глазах «судей факта») если не дурно воспитанными, то высокомерными и заносчивыми.
Как воспринимает председательствующий адвоката-защитника, который устраивает перепалку с ним по вопросу этикета, рискуя испортить впечатление о себе и лишить доверителя благосклонности суда? Стоит ли полемика пролитых чернил? Иногда идти навстречу – значит, избежать бессмысленного столкновения.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 1. С. 271.
