В феврале Европейский Суд опубликовал Постановление по делу «Круглов и другие против России», объединяющее 16 жалоб на нарушения при проведении обысков у 23 адвокатов и юристов, а также на изъятие у них носителей информации, содержащих не только их личные данные, но и сведения, относящиеся к адвокатской тайне.
Для меня как представителя интересов одной из заявителей – адвоката Ирины Бураги – названное постановление – радость. Это оказался самый длительный в моей практике период рассмотрения жалобы Страсбургским Судом – она была подана в 2006 г., коммуницирована в 2010 г., но рассмотрена лишь спустя 10 лет. Тем приятнее, что справедливость, хотя и запоздало, но восторжествовала.
При подготовке жалобы мы опирались на базовое для дел, связанных с нарушением прав адвокатов, решение ЕСПЧ по делу «Нимитц против Германии» 1992 г. Впоследствии в дополнениях к жалобе мы привели вновь принятые решения Европейского Суда по затронутым в жалобе вопросам с использованием формулировок ЕСПЧ. В связи с этим удовлетворение доводов жалобы не стало для нас неожиданным, а формулировки Суда – принципиально новыми. Фактически в постановлении от 4 февраля ЕСПЧ подтвердил и обобщил ранее высказанные на этот счет правовые позиции.
Выводы постановления ЕСПЧ
Переходя от частного к общему, считаю, что ожидать радикального изменения правоприменительной практики благодаря данному постановлению не приходится, поскольку все позиции Суда были не только обозначены ранее, но и нашли частичное отражение в новеллах российского законодательства. Вместе с тем, на мой взгляд, постановление должно оказать положительное влияние на практику применения к адвокатам процессуальных мер и побудить государственные и судебные органы проявлять большую взвешенность при принятии решений.
Напомню, что в обсуждаемом деле ЕСПЧ установил нарушение ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также п. 1 протокола № 1 к Конвенции.
Применительно к ст. 8 Конвенции Суд отметил, что сами по себе судебные решения не являются гарантией законности проведения процессуальных действий, и обозначил общие критерии, которым такие акты должны соответствовать.
Так, по мнению Европейского Суда, судебные санкции на обыск были сформулированы в общих чертах, что давало следователям неограниченную свободу действий при проведении обысков. ЕСПЧ подчеркнул при этом, что ордера на обыск должны быть составлены так, чтобы воздействие указанной процессуальной меры оставалось в разумных пределах. В постановлении также отмечено, что национальные суды, зачастую формально разрешая обыск, не оценивают соразмерность предполагаемого вмешательства общественно значимым интересам – очевидно, полагая, что единственной гарантией, обеспечиваемой при проведении следственных действий в помещениях адвокатов, является предварительное судебное разрешение, а также что данное требование является чисто процессуальным. Однако, как ранее указывал ЕСПЧ, судебное рассмотрение само по себе не является достаточной гарантией против нарушения прав.
В постановлении подчеркнуто, что национальные суды не пытались «взвесить» обязанность защищать конфиденциальность отношений между адвокатом и доверителем с учетом потребностей уголовного расследования – например, они не рассматривали возможности получения запрашиваемой информации из других источников (в частности, от доверителей адвокатов). Кроме того, отсутствуют доказательства того, что у судов имелись какие-либо правила, по которым можно было бы определить, когда возможно, а когда недопустимо нарушать конфиденциальность юридически привилегированных документов. Напротив, при выдаче ордеров на обыск суды, по-видимому, исходили из того, что конфиденциальность отношений между адвокатом и доверителем может быть нарушена в любом случае, пока идет уголовное расследование, – даже если оно ведется в отношении доверителей.
Чтобы определить, являются ли данные меры «необходимыми в демократическом обществе», Суд, как указано в постановлении, должен установить наличие в национальном законодательстве эффективных гарантий против злоупотреблений или произвола и применение этих гарантий в конкретных делах. В частности, следует учитывать тяжесть преступления, в связи с которым производились обыск и выемка, были ли они проведены с санкции суда или подвергнуты оспариванию после их проведения, а также основано ли данное судебное распоряжение на разумных подозрениях и был ли его объем разумно ограничен.
Таким образом, ЕСПЧ указал на недопустимость формального подхода и задал тренд признания подобных «рамочных» судебных актов незаконными.
На данные выводы можно опираться как при оспаривании обысков и иных процессуальных мер в отношении адвокатов, так и применительно к обоснованности решений, принимаемых в соответствии со ст. 165 УПК РФ в отношении наших доверителей.
Позиция ЕСПЧ о нарушении п. 1 протокола № 1 носит, на мой взгляд, еще более универсальный характер и может применяться во всех случаях необоснованного удержания следственными органами изъятого имущества.
Европейский Суд обратил внимание, что в период подачи жалоб заявители не были защищены от произвольного изъятия и удержания их имущества, в связи с чем по 6 жалобам, включая поданную мною, усмотрел в действиях правоохранительных органов указанное нарушение. При этом, по мнению ЕСПЧ, российское законодательство предусматривает гарантии от таких нарушений.
Национальная правоприменительная практика
Однако в действительности ст. 81.1 УПК РФ, на которую указал Суд, определяет сроки принятия решения в отношении изъятого имущества лишь применительно к преступлениям экономической направленности. Однако учитывая, что правоприменительная практика нередко причудлива, оговорка относительно экономических преступлений существенно нивелирует эти гарантии. В качестве примера приведу порядок применения ч. 1.1 ст. 108 УПК РФ, когда, обходя запрет на заключение под стражу лиц, обвиняемых в совершении преступлений в сфере экономики, суд просто не признает экономические преступления таковыми.
Например, вскоре после введения указанной нормой запрета на заключение под стражу в отношении лиц, обвиняемых в экономических преступлениях, я столкнулся с подобной ситуацией в г. Кургане. Курганский областной суд 16 июля 2014 г. заключил под стражу В. Буркова, обвинявшегося в мошенничестве в сфере корпоративных отношений. Данное решение очевидно противоречило ч. 1.1 ст. 108 УПК РФ, однако судья кассационной инстанции отказала в передаче жалобы на рассмотрение президиума, указав, что инкриминированное подсудимому преступление, предусмотренное ч. 4 ст. 159 УК РФ, не относится к сфере предпринимательской деятельности. Более того, после передачи кассационной жалобы на рассмотрение кассационного суда судьей Верховного Суда РФ президиум Курганского облсуда отказал в ее удовлетворении со ссылкой на то, что исходя из обстоятельств, характера и способа хищения, изложенных в обвинительном заключении, действия подсудимого были направлены на незаконное приобретение права на недвижимое имущество юрлица с использованием фиктивных документов (рейдерский захват) и не были связаны с осуществлением данным обществом предпринимательской деятельности по смыслу п. 1 ст. 2 ГК РФ.
Данное решение президиума Курганского областного суда было отменено по моей повторной кассационной жалобе Судебной коллегией по уголовным делам ВС РФ.
В моей практике это единственный случай, когда кассация отказала в удовлетворении жалобы, переданной судьей Верховного Суда РФ, поэтому пришлось добиваться справедливости непосредственно в высшей судебной инстанции.
Отмечу, что за 6 минувших лет ничего не изменилось. Так, 13 февраля 2020 г. Тракторозаводским районным судом г. Челябинска был заключен под стражу учредитель и руководитель крупной строительной компании Михаил Азаматов, обвиняемый в нарушении условий строительных и монтажных работ по муниципальному контракту. 27 февраля Челябинский областной суд признал заключение под стражу предпринимателя законным, мотивировав тем, что «данные о совершении Азаматовым преступления в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности суду не представлены, а из существа предъявленного обвинения не следует, что события преступления свидетельствуют о предпринимательском характере деятельности».
Таким образом, вопреки оптимистичным выводам ЕСПЧ об изменении национального законодательства в лучшую сторону, правоприменительная практика продолжает обходить запреты на применение определенных мер принуждения в сфере экономической деятельности, а также процессуальные гарантии прав адвокатов. Как говорится, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения.
Об эффективности постановления ЕСПЧ
Чтобы рассматриваемое постановление ЕСПЧ оказало эффективное воздействие на правоприменительную практику, считаю необходимым добиться обращения регрессных требований на лиц, допустивших нарушения Конвенции. Общая сумма материальных компенсаций, присужденных Европейским Судом, превысила 220 тыс. евро, и взыскание данных компенсаций с сотрудников правоохранительных органов, полагаю, заставит их учитывать последствия их действий.
Из частностей хочется отметить следующее.
В обсуждаемом деле ЕСПЧ объединил и удовлетворил 16 жалоб. Одна из них – жалоба адвоката Константина Лазуткина (№ 7101/15). При этом Суд сформулировал позицию о том, что решение о проведении ОРМ может быть обжаловано в ЕСПЧ без прохождения процедур внутригосударственного оспаривания, поскольку признал, что применительно к данному виду судебных решений эффективного механизма обжалования в российском законодательстве не существует (п. 122 постановления).
Но дело даже не в этом. В настоящее время Константин Лазуткин отбывает незаслуженное, по нашему мнению, наказание в виде лишения свободы, и комментируемое постановление ЕСПЧ может послужить основанием для отмены приговора, поскольку в документе Европейского Суда констатируется незаконность изъятия у адвоката компьютеров, содержащих информацию, составляющую адвокатскую тайну, – именно данная информация послужила основой обвинения Лазуткина.
Хотелось бы обратить внимание еще на один нюанс. Полагаю, многие коллеги сталкивались с попытками правоохранителей не допустить адвоката к месту проведения следственного действия в отношении доверителя под тем предлогом, что упомянутое действие уже началось. В жалобе в ЕСПЧ я также указал, что не был допущен к доверителю, и смог надлежащим образом зафиксировать это. Европейский Суд, оценивая данные обстоятельства, резонно указал, что, если следователь желает, чтобы адвокат прибывал до начала обыска, он должен заблаговременно уведомлять адвоката либо обыскиваемое лицо о предстоящем следственном действии. В противном случае адвокат может приступить к участию в обыске тогда, когда ему стало о нем известно и он смог прибыть к месту его проведения.
ЕСПЧ подчеркнул также, что адвокаты должны располагать большими гарантиями защиты, нежели иные юридические консультанты, поскольку уровень ответственности перед доверителями у первых выше.
В заключение добавлю, что фразу из постановления ЕСПЧ «Суд неоднократно заявлял, что преследование и притеснение представителей юридической профессии наносят удар по самому сердцу конвенционной системы. Поэтому обыски в домах или офисах адвокатов должны подлежать особенно строгому контролю» хочется напечатать на обложке каждого адвокатского производства.
