В последнее время предпринималось множество попыток отредактировать и дополнить законодательство о медиации. Обсуждаемый в настоящее время проект нового федерального закона об урегулировании споров с участием посредника (медиации) в РФ (далее – законопроект), подготовленный Минюстом России, представляется самым радикальным и неожиданным – к сожалению, без знака «плюс». При всей позитивности общей концепции урегулирования рынка и повышения таким образом качества предоставляемых услуг и статуса самого института медиации механизмы и подходы, предлагаемые законопроектом, пугают и обескураживают.
Ужаснуться заставляет буквально каждый пункт документа.
Так, из перечня принципов медиации исключен принцип добровольности – основополагающий для данного института; конфиденциальность искажается и ограничивается «профессиональной тайной медиатора».
Фигура медиатора меняется до неузнаваемости – теперь это крайне узкий круг специалистов старше 30 лет, куда входят профессиональные юристы, психологи и педагоги, прошедшие подготовку, стажировку, имеющие стаж работы от 5 лет и сдавшие экзамен. По какой причине выбраны именно эти специальности, непонятно, как и то, какое отношение к медиации имеет педагогика и почему медиатором в медицинском споре не может быть врач, а в строительном – строитель. При этом судьи в отставке становятся медиаторами автоматически, без дополнительной подготовки, что не может не вызывать вопросов. Кроме того, законопроектом предусмотрена категория «медиаторы, осуществляющие деятельность в образовательных организациях» – кто эти специалисты, какую «деятельность» они «осуществляют» и как попадают в ряды медиаторов, не поясняется.
Неожиданно предложение разработчиков законопроекта лишить адвокатов возможности быть медиаторами при наличии разъяснения ФПА РФ1, разрешающего адвокатам практиковать медиацию.
Понять логику, почему юрист может быть медиатором, а адвокат – нет, невозможно. Будучи тренером по медиации и обучив сотни адвокатов, а также нотариусов, судей, в том числе судей в отставке, и представителей других специальностей, утверждаю, что «пригодность» для деятельности по медиации определяется не профессией, а личными качествами конкретного человека. Среди перечисленных специалистов встречались как прирожденные медиаторы, так и те, кто не сможет в этом качестве работать – независимо от длительности обучения и количества стажировок. Хотелось бы отметить, что в некоторых странах профессия психолога запрещает заниматься медиацией, с чем часто согласны сами практикующие психологи, пробовавшие себя на этом поприще.
При всем отрицании фигуры адвоката в рядах медиаторов в законопроекте явно скопирована система образования адвокатуры для медиации – в частности, используются такие фигуры, как стажер и помощник. Логика формирования экзаменационной комиссии также позаимствована у адвокатуры. К сожалению, такой подход не работает. В то время как присутствие представителей разных юридических профессий логично и оправданно при проведении квалификационного экзамена для адвокатов, новелла о том, что будущий медиатор должен доказывать свое мастерство судьям, следователям, полицейским и представителям органа юстиции, не имеющим дополнительного профессионального образования медиатора и не понимающим, о чем идет речь, не поддается здравому смыслу и убивает профессию медиатора как таковую.
Исходя из смысла законопроекта, контроль за медиацией берет на себя Минюст, регулируя таким образом не только судебную, но и всю внесудебную медиацию, составляющую большую часть практики. Это отрасль, зачастую свободная от любых правовых споров (семейные, социальные конфликты) и направленная на согласование интересов людей, где основная задача – услышать и понять чувства друг друга, но и здесь, выходит, контроля не избежать.
В ст. 15 законопроекта предусмотрено, что для включения в реестр медиаторов необходимо подтвердить стаж работы по юридической специальности. Возникает резонный вопрос: к психологам и педагогам это требование тоже относится?
Удивляет и закрепленное законопроектом положение о возможности передачи стороной спора полномочий по участию в переговорах «третьему лицу». Скорее всего, речь идет о полномочном представителе, но выбранная формулировка противоречит принципу «самоответственности» сторон, причем в тексте прямо указано, что это касается «стадии переговоров» – т.е. принятие решения не делегируется. В связи с этим возникает новый вопрос: как должен работать медиатор, если в переговорах участвует лицо, не наделенное правом принятия решения? Данное положение прямо нарушает структуру и механизм медиации.
Медиатору также предоставляется право собирать сведения и опрашивать лиц, «необходимых для проведения процедуры медиации». С этой целью предлагается ввести институт медиативного запроса. Ответить на вопрос, для каких целей медиатору может понадобиться сбор характеристик на лиц, участвующих в процедуре урегулирования спора, не сможет ни один практикующий специалист. Исходя из собственного опыта проведения медиации, однозначно могу констатировать, что решение медиатора «собрать сведения» о сторонах разрушит доверие как к процедуре медиации, так и к специалисту, и никак не поможет самому медиатору – лицу, не принимающему решение по существу вопроса.
Согласно законопроекту медиативное соглашение подлежит исполнению на основе принципа добровольности, которая при проведении самой процедуры отсутствует, тогда как исполнение гражданско-правового договора является обязательным для сторон договора, не говоря уже о нотариально зарегистрированном медиативном соглашении или о судебной медиации.
Формулировка «неспособность сторон прийти к компромиссу в целях дружественного разрешения спора» выдает непрофессиональное представление авторов проекта о сути процедуры, так как ни компромисс, ни дружественное разрешение спора не являются заявленными целями медиации. Задача состоит в поиске решения, которое устроит все стороны спора, при этом перечисленные варианты могут быть только одним из путей, но не целью.
Медиация в уголовном судопроизводстве – это вообще нонсенс. Одним из непременных критериев для признания случая «медиабельным» является равенство сторон. Ни о каком равноправии в процедуре между подсудимым и пострадавшим в уголовном деле речи быть не может, невозможно одинаково учесть их интересы для разрешения спора хотя бы исходя из разницы положений, в которых находятся стороны. Концепция мирного разрешения споров здесь выражается в институте восстановительного правосудия, к которому относится так сильно порицаемая ювенальная юстиция. Здесь должны работать другие механизмы, принципы и цели совсем иные. Называть это медиацией – значит, искажать термины и подменять понятия.
Таким образом, исходя из текста предлагаемого законопроекта, складывается мнение, что его авторы не в полной мере представляют, как работает медиация, ее принципы, механизмы и задачи. Неудивительно, что в качестве «экспертов», чья квалификация не требует подтверждения, в документе предлагаются специалисты, далекие от компетентности при согласовании интересов и ни разу не сталкивавшиеся с процедурой медиации.
К сожалению, такая ситуация встречается очень часто как при законотворческой деятельности в отношении медиации, так и при обсуждении актуальности и перспектив процедуры. Данный подход к регулированию все еще новой – а значит, уязвимой – профессии способен полностью ее уничтожить, превратив в формальный институт. При этом профессиональные медиаторы, чей опыт работы начинается с 90-х гг. ХХ в., все, кто практиковал в соответствии с Законом о медиации, действующим с 2010 г., адвокаты, сотрудники отделов кадров, врачи, строители, нотариусы и многие другие специалисты, прошедшие обучение медиации и прекрасно справляющиеся с разрешением споров в своей профессиональной среде, при таком подходе потеряют право работать медиаторами.
Остается надеяться, что закон об урегулировании споров с участием посредника (медиации) в РФ в предложенной редакции все-таки принят не будет.
1 См., в частности: https://fparf.ru/documents/fpa-rf/documents-commissions/the-explanation-of-the-commission-of-the-federal-chamber-of-ethics-and-standards-o-soc/