11 октября 2023 г. Президиум Верховного Суда РФ утвердил Обзор судебной практики по вопросам участия арбитражного управляющего в деле о банкротстве.
На мой взгляд, обзор представляет собой своего рода методичку для участников банкротных споров, в которой собраны ответы на основные вопросы, связанные с деятельностью арбитражных управляющих. За время, которое прошло с момента публикации обзора до написания заметки, коллеги уже успели прокомментировать данный документ, вызвавший оживленную дискуссию в рядах банкротных юристов и арбитражных управляющих.
Несомненно, обзор содержит много разъяснений. Однако основное внимание привлекла позиция Верховного Суда относительно возможности рассмотрения дела о банкротстве гражданина-должника, инициированного по его заявлению, без участия финансового управляющего, в случае если никто не изъявил согласия быть финансовым управляющим имуществом данного должника.
В п. 10 обзора отмечено, в частности, что право гражданина на финансовую реабилитацию через потребительское банкротство закреплено в законе. Гражданин, обратившись в суд с заявлением о собственном банкротстве, не может быть лишен этого права из-за организационных проблем, к которым относятся поиск и утверждение кандидатуры финансового управляющего. Причем необходимо различать еще две пограничные ситуации, которым посвящены п. 9 и 10.1 обзора. В первом случае (п. 9), если банкротство инициировано кредитором, то – в отсутствие согласия на утверждение от кандидатов в финансовые управляющие – производство по делу подлежит прекращению при условии, что должник не настаивает на его продолжении. А вот во втором случае (п. 10.1), если кандидатов нет, но должник настаивает на продолжении дела, правовые последствия будут теми же, что и при инициировании банкротства самим должником.
Представленные разъяснения нацелены на обеспечение конституционного права на доступ к правосудию. И здесь позицию Верховного Суда можно оценивать скорее как механизм социального уравнивания, устранения препятствий в реализации права на финансовую реабилитацию. Некоторые коллеги полагают, что данный подход может вызвать всплеск подобного рода банкротств и значительное увеличение нагрузки на банкротных судей и их аппараты. Я бы назвал названные выводы поспешными, поскольку в самих разъяснениях ВС фактически устанавливает «фильтр», обязывая суды известить всех известных кредиторов и уведомить их о праве предложить кандидатуру финансового управляющего. Не секрет, что в случае заинтересованности кого-либо из кредиторов в процедуре банкротства гражданина-должника кандидатуры с большой долей вероятности будут представлены. Однако если такого рода волеизъявление не выражено, – это маркер не только отсутствия интереса кредиторов к должнику ввиду отсутствия у него имущества, достаточного для погашения задолженности, но и явных признаков злоупотребления должником правом. Данное обстоятельство позволяет утверждать, что обособленных споров в таком деле практически не будет. Безусловно, работа, которая должна была быть выполнена финансовым управляющим, ляжет на плечи сотрудников аппаратов судей. Но будет ли после выхода разъяснений количество подобных дел резко увеличиваться, а нагрузка судей – возрастать в геометрической прогрессии? Полагаю, нет.
Еще одно разъяснение, на которое хотелось бы обратить внимание, – право суда вынести определение о запросе в органах записи актов гражданского состояния сведений о семейном положении должника и о наличии у него детей. Данное разъяснение интересно именно с позиции процессуального права, поскольку в данном пункте обзора (п. 12) Суд в обоснование возможности вынесения данного определения использовал связку ч. 5 ст. 3 и ч. 7 ст. 66 АПК РФ. Приведенное разъяснение, являясь механизмом обеспечения процессуальной экономии, полагаю, может таить в себе далеко идущие негативные последствия: если арбитражные суды начнут тиражировать подобное обоснование при истребовании иной информации о должниках, те могут оказаться под угрозой нарушения гарантий их процессуальных прав, в том числе права знать о сути предъявленных к ним требований и выражать по ним свою позицию.
Раздел III обзора, посвященный вознаграждению арбитражного управляющего и порядку его исчисления, содержит простой и ясный посыл относительно порядка его определения: размер вознаграждения зависит от вклада арбитражного управляющего в результат пополнения конкурсной массы.
Здесь я бы провел аналогию данного вывода с подходом, принятым арбитражными судами при определении размера подлежащих взысканию судебных расходов: сложный процесс, большое количество процессуальных действий и документов – критерии, которые были разъяснены еще в Постановлении Пленума ВС от 21 января 2016 г. № 1 «О некоторых вопросах применения законодательства о возмещении издержек, связанных с рассмотрением дела». Коль скоро вознаграждение арбитражного управляющего носит частноправовой встречный характер и к нему применяются правила о договоре возмездного оказания услуг (п. 23 обзора), то и его размер определяется существенностью вклада.
С одной стороны, подобная позиция должна способствовать справедливому распределению денежных средств из конкурсной массы в ситуации, когда, например, основную работу по ее наполнению выполняют конкурсные кредиторы, а арбитражный управляющий фактически бездействует и не принимает активного участия в обособленных спорах. С другой, выработанная позиция – это побудительный механизм, направленный на стимулирование деятельности управляющих.
Думаю, многие коллеги помнят, что аналогичное процентное вознаграждение (правда, в размере 5% от взысканной суммы или стоимости имущества, но не более 10 МРОТ) предусматривалось Федеральным законом от 21 июля 1997 г. № 119-ФЗ «Об исполнительном производстве» (утратил силу в связи с вступлением в силу Федерального закона от 2 октября 2007 г. № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве») для судебных приставов-исполнителей. С учетом того что банкротство начало развиваться в том числе в связи с низкой эффективностью исполнительного производства, процентное вознаграждение арбитражных управляющих играет немаловажную роль и не может произвольно снижаться на основании внутреннего убеждения судьи, который, возможно, не согласен с порой астрономическими суммами. Однако в банкротных делах с подобными суммами зачастую риск и ответственность управляющего так же высоки, в том числе в части возможного взыскания с него убытков. Именно поэтому произвольное снижение сумм процентного вознаграждения недопустимо.
Кроме того, на мой взгляд, заслуживают внимания разъяснения Суда относительно требования о независимости арбитражного управляющего (п. 4 обзора). Президиум ВС расставил довольно неоднозначные, как представляется, акценты по указанному вопросу. С одной стороны, любые сомнения относительно независимости арбитражного управляющего толкуются не в его пользу. С другой – многократное предложение институциональным кредитором (в разъяснениях это банк) одной и той же кандидатуры арбитражного управляющего, напротив, не свидетельствует о его зависимости от такого кредитора.
Полагаю, данный вывод не всегда соответствует реальности, поскольку когда кредитор просит суд назначить одного и того же управляющего на процедуры, он ожидает определенной степени лояльности, в то время как управляющий, как правило, осознает, что отсутствие такой лояльности будет препятствовать его дальнейшим назначениям (если вовсе их не исключит). При этих вводных утверждать о независимости арбитражных управляющих не приходится, а интересы институционального кредитора становятся ценнее, нежели интересы остальных кредиторов.
Представляется, что Верховный Суд попытался таким образом сохранить status quo в текущих реалиях, поскольку институциональные кредиторы, являясь крупнейшими инициаторами дел о банкротстве, объективно лишены возможности «зарезервировать» отдельного управляющего на каждое дело. Поэтому, думаю, что в ближайшей перспективе в делах с мажоритарным участием институциональных кредиторов сохранится дисбаланс прав.
Последнее, на что хотелось бы обратить внимание, – это выводы, являющиеся результатом долгое время складывающейся судебной практики относительно надлежащего характера исполнения арбитражными управляющими обязанностей в делах о банкротстве. С одной стороны, управляющий должен активно защищать интересы конкурсной массы, с другой – не вправе ее защищать, инициируя «безнадежные» обособленные споры, которые не ведут к ее пополнению, а служат лишь цели подтвердить в судебном порядке бесперспективность заявленного требования, дабы избежать жалоб кредиторов или должника относительно бездействия.
На мой взгляд, количество подобных «формальных» споров не претерпит существенного снижения после выхода разъяснений, поскольку при наличии существенного риска взыскания убытков управляющему проще инициировать спор, чем находиться под дамокловым мечом возможных финансовых санкций, особенно в высококонфликтных делах.
Подытоживая, отмечу, что представленный обзор, несомненно, дает определенные ориентиры для судов при решении вопросов, связанных с деятельностью арбитражных управляющих. Тем не менее представленные выводы, за редким исключением, есть обобщение уже сложившейся правоприменительной практики в «концентрированном» виде.
