В части развития правоприменительной практики по банкротным делам уходящий год можно охарактеризовать в основном как развитие и уточнение позиций, ранее озвученных высшими судами РФ – Верховным и Конституционным.
Дело Эдуарда Киценко (Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС от 23 января 2023 г. № 305-ЭС21-18249(2,3) по делу № А40-303933/2018), которое в начале года бурно обсуждалось в юридическом сообществе и фактически явилось своего рода подтверждением тезиса о возможности применения механизма «прокалывания корпоративной вуали», развивает позиции, изложенные в Постановлении Пленума ВС от 21 декабря 2017 г. № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве».
Верховный Суд вновь и вновь обращает внимание на необходимость учета всех обстоятельств спора, указывающих на номинальный характер руководителя и возможное наличие бенефициара (так называемого теневого руководителя), который имеет фактическую возможность определять действия юридического лица и, исходя из этого, решать вопрос о наличии оснований для привлечения такого бенефициара к субсидиарной ответственности. На мой взгляд, данное определение – хороший пример обоснованности выводов суда, поскольку оно содержит не просто ссылки на нормы Закона о банкротстве, а фактически подробно и детально разъясняет, в чем состоит вина теневого и номинального руководителя: в результате действий первого становится невозможно погасить требования кредиторов, а второй своим поведением содействует сокрытию личности действительного правонарушителя. Именно поэтому указанные лица подлежат привлечению к субсидиарной ответственности солидарно.
Аналогичный вывод прослеживается и в п. 30 Обзора судебной практики разрешения споров о несостоятельности (банкротстве) за 2022 г., утвержденного Президиумом ВС 26 апреля 2023 г., согласно которому отсутствие корпоративных связей между потерпевшим и причинителями вреда не может быть основанием для освобождения последних от гражданско-правовой ответственности в виде взыскания убытков. При доказанности совместного причинения вреда ответственность несет вся группа причинителей вреда солидарно (ст. 1080 ГК РФ).
Таким образом, Судебная коллегия по экономическим спорам ВС все больше ориентирует нижестоящие суды на отход от формализма, которого и так в банкротных делах, в принципе, не осталось. Жаль тем не менее что подобный подход применяется по большей части лишь в указанной категории споров (хотя в текущем году наметился существенный позитивный сдвиг, к примеру в корпоративных и лизинговых спорах). В связи с этим следует признать, что в делах о банкротстве правоприменитель практически полностью отошел от одного из основных принципов арбитражного процесса – принципа юридической истины, перейдя на совершенно иной уровень – обязательность установления судом объективной истины. Если посмотреть внимательно на судебные акты не только ВС, но и нижестоящих судов, можно заметить, что при кажущейся аналогичности споров и наличии одного регуляторного механизма исход разрешения спора не зависит от нормы права, что является проявлением «каучуковости» норм банкротного права: одни и те же нормы могут использоваться как для подтверждения доводов, так и для их опровержения – в зависимости от того, какой вывод сделал суд по результатам рассмотрения спора. Является ли это негативным проявлением судебной дискреции? Полагаю, да. Отсутствует предсказуемость итога разрешения. В то же время существует огромное поле для маневра и обоснования позиции.
В уходящем году Верховный Суд последовательно продолжил развитие идеи недопустимости повторного взыскания причиненного должнику ущерба при солидарном характере обязательств по его компенсации лицами, контролирующими должника, если ущерб уже был возмещен одним из солидарно отвечающих КДЛ. Данная позиция нашла отражение в определениях Судебной коллегии по экономическим спорам от 9 февраля 2023 г. № 301-ЭС18-395(4) по делу № А43-27511/2014 и от 23 ноября 2023 г. № 307-ЭС20-22591(3,4) по делу № А05-8798/2018. Коллегия, обосновывая данную позицию, ссылается в обоих определениях на солидаритет обязательства КДЛ, заключающегося в обязанности удовлетворить один экономический интерес (возмещение ущерба обществу). Однако необходимо обратить внимание, что недопустимость повторного получения с контролирующих лиц суммы ущерба тем не менее не препятствует получению двух судебных актов о взыскании указанной суммы ущерба по двум разным основаниям: к примеру, о взыскании с КДЛ-поручителя суммы задолженности и о привлечении того же КДЛ к субсидиарной ответственности за невозможность погашения задолженности, возникшей из заемного обязательства, исполнение которого обеспечено поручительством КДЛ.
Основным «водоразделом» при решении вопроса, полагаю, выступают именно наличие либо отсутствие факта компенсации причиненного ущерба, а также солидарный характер обязательств КДЛ, поскольку тезис об удовлетворении одного экономического интереса имеет не столь определяющее значение (как это следует, например, из Определения ВС от 27 декабря 2021 г. № 308-ЭС17-15907(7) по делу № А53-1203/2016). Нельзя сказать, что это революционная мысль, однако, как представляется, сложности у нижестоящих судов все же возникают, коль скоро в течение года Верховному Суду неоднократно приходится обращать на это внимание.
Еще одним довольно резонансным делом – на сей раз в среде арбитражных управляющих – можно назвать дело ООО «Волжский терминал» (Определение ВС от 5 мая 2023 г. № 306-ЭС20-14681(13) по делу № А57-10966/2019), в котором Верховный Суд закрепил право арбитражных судов снижать сумму процентного вознаграждения конкурсного управляющего, если он «оказал лишь часть услуг из тех, что предусмотрены Законом о банкротстве и составляют предмет соответствующего договора возмездного оказания услуг по причинам объективного или субъективного характера». В этом определении Судебная коллегия по экономическим спорам высказала выводы, которые, на мой взгляд, невозможно оценить однозначно положительно или отрицательно.
ВС, в частности, указал следующее.
Во-первых, отношения между должником – юридическим лицом и конкурсным управляющим, который фактически руководит обществом после утверждения в процедуре конкурсного производства, носят частноправовой характер (хотя в определении указано, что такой характер имеет лишь вознаграждение) и регулируются договором возмездного оказания услуг. Сложно согласиться с указанной позицией, поскольку в ней усматриваются противоречия как нормам материального права, в частности п. 4 ст. 20.3 Закона о банкротстве (так как постулат о добросовестных и разумных действиях арбитражного управляющего в интересах должника, кредиторов и общества противоречит специфике договора возмездного оказания услуг, в котором существуют лишь два субъекта правоотношений – заказчик и исполнитель (п. 1 ст. 779 ГК РФ), имеющие синаллагматически увязанные обязанности), так и разъяснениям высших судов (к примеру, Постановлению Конституционного Суда РФ от 5 июня 2023 г. № 30-П), в которых неоднократно указывалось на публично-правовой статус арбитражных управляющих, а также выполняемых ими функций. Это дает основание предполагать формирование некой специальной правосубъектности арбитражных управляющих, схожей с правосубъектностью адвокатов, – у последних, по мнению ВС, такие же частноправовые отношения с доверителями в вопросах определения порядка оплаты вознаграждения, но публично-правовой статус и функции, что в итоге свидетельствует, по определению министра юстиции РФ Константина Чуйченко, о необходимости квалификации деятельности адвокатов в качестве квазипубличной.
Во-вторых, Судом фактически приведен чек-лист мероприятий, которые подлежат выполнению арбитражным управляющим, – невыполнение какого-либо из них является основанием для снижения вознаграждения управляющего. Представляется целесообразным, к примеру, определить, какой вес в процентном вознаграждении имеет то или иное мероприятие. Это помогло бы сформировать ориентиры для нижестоящих судов и исключить произвольное снижение суммы вознаграждения, как произошло в деле № А12-43663/2019. В указанном деле нижестоящие суды отказали во взыскании процентного вознаграждения, в связи с чем Верховному Суду пришлось вмешиваться в разрешение спора, отменять судебные акты и направлять спор на новое рассмотрение, попутно указав, что отказ конкурсному управляющему во взыскании суммы сверх фиксированного вознаграждения в ситуации удовлетворения более чем 50% требований кредиторов, включенных в реестр требований кредиторов, равносилен отказу во взыскании такого вознаграждения в пользу управляющего должником, не способным удовлетворить все требования кредиторов при завершении конкурсного производства, что приводит к неравенству лиц, выполняющих тождественную работу (Определение Судебной коллегии по экономическим спорам от 23 октября 2023 г. № 306-ЭС21-13461(4)).
В-третьих, ВС для обоснования своей позиции привел интересную аналогию. Так, при решении вопроса о сумме процентного вознаграждения, причитающегося арбитражному управляющему, следует руководствоваться носящим рекомендательный характер Кодексом корпоративного управления (приложение к Письму Банка России от 10 апреля 2014 г. № 06-52/2463), в частности его п. 4.3.1 ч. «А», согласно которому переменная часть вознаграждения исполнительного органа зависит от результатов работы общества и индивидуального вклада руководителя в конечный результат.
Если оценивать это разъяснение в целом, на мой взгляд, мы переходим в указанном вопросе практически к полной дискреции суда, которая базируется на довольно размытых формулировках, не имеющих четких законодательных пределов. Возникает вопрос: хорошо ли это с точки зрения предсказуемости причитающегося арбитражному управляющему вознаграждения? Полагаю, нет. При этом глупо отрицать, что арбитражный управляющий выполняет свою работу не только и не столько ради достижения социально значимых целей.
В текущем году наблюдалось много споров о банкротстве, которые разрешались на стыке взаимосвязанных положений банкротного и корпоративного права. Одним из них оказалось дело общества «Фетикор» (Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС от 10 августа № 305-ЭС19-22252(4) по делу № А40-23687/2017), в котором решался вопрос о том, в каком порядке выплачивать вышедшему участнику действительную стоимость его доли в уставном капитале должника-юрлица после расчетов с кредиторами. Здесь выработано логичное и закономерное правило: если участник вышел из общества до возникновения у последнего признаков банкротства, его требование удовлетворяется приоритетно по сравнению с оставшимися участниками. Если выход заявлен после даты возникновения указанных признаков – требование удовлетворяется наравне с требованиями остальных участников.
Тем не менее указанный подход не учитывает ситуацию, при которой один из двоих участников, предвидя возникновение у общества признаков банкротства, выходит из состава участников, тогда как у второго такая опция отсутствует, поскольку закон устанавливает запрет на выход, в результате которого в обществе не остается ни одного участника (п. 2 ст. 26 Закона об обществах с ограниченной ответственностью). В подобной ситуации, полагаю, правопорядок должен реагировать с отступлением от приведенной Судом позиции, учитывая истинные мотивы такого выхода и их соответствие критериям добросовестности, – в противном случае не будет достигнут баланс интересов участников общества.
Еще один спор, который «дошел» до Верховного Суда и касался банкротно-корпоративной специфики, – дело ООО «Ичерский Южный» (Определение от 10 апреля 2023 г. № 305-ЭС22-6011(3,4) по делу № А40-45727/2020), в котором Судебная коллегия по экономическим спорам еще раз напомнила свою позицию, изложенную в п. 18 Обзора судебной практики ВС № 2 (2018), утвержденного Президиумом ВС 4 июля 2018 г., о возможности оспаривания как по общегражданским, так и по банкротным основаниям решения банкрота – участника общества по принятию в состав указанного общества нового участника, если его принятие не может быть объяснено объективными и экономически обоснованными причинами.
Конституционный Суд в Постановлении от 30 октября 2023 г. № 50-П «По делу о проверке конституционности пунктов 9 и 11 статьи 61.11 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)” в связи с жалобой гражданки Л.В. Ваулиной» сделал «подарок» КДЛ, привлекаемым к субсидиарной ответственности по требованиям уполномоченных органов. Так, в указанном постановлении КС со ссылкой на свою предыдущую позицию, изложенную в Постановлении от 8 декабря 2017 г. № 39-П, обратил внимание на недопустимость включения в сумму субсидиарной ответственности налоговых штрафов. Несмотря на прямое противоречие указанной позиции предписанию п. 11 ст. 61.11 Закона о банкротстве, КС, полагаю, постарался смягчить острую проблему: через толкование указанной нормы уменьшил суммы, взыскиваемые с КДЛ по требованиям налоговых органов.
С одной стороны, сложно согласиться с данными разъяснениями, поскольку налоговый штраф, как правило, является следствием действий (бездействия) контролирующих лиц. С другой – подобный подход подтверждает тезис об обособленном характере имущества и обязательств хозяйственного общества от имущества и обязательств его участников, хотя такой способ защиты нарушенного права кредитора, как привлечение к субсидиарной ответственности, имеет целью нивелирование указанной границы. В любом случае изложеннный подход направлен на установление баланса интересов сторон – следует признать, что, по сути, сумма ущерба и неустойка в полной мере компенсируют вред, причиненный казне (основной долг и компенсация обесценивания долга), в то время как штраф выполняет карательную функцию.
Довольно «незаметным» для правоприменения прошло Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС от 11 августа 2023 г. № 305-ЭС23-3934(1,2) по делу № А40-133029/2020, хотя при передаче кассационных жалоб контролирующих лиц для рассмотрения в заседании на Судебную коллегию возлагалось много надежд в решении вопроса о возможности привлечения к субсидиарной ответственности публично-правового органа, являющегося участником (акционером) общества, деятельность которого была переведена по инициативе данного органа на иное юрлицо. Коллегия, по сути, обошла вниманием этот вопрос, обосновав свои выводы тем, что такой перевод деятельности может рассматриваться как внешнее объективное обстоятельство, свидетельствующее о возможности освободить остальных КДЛ (физических лиц – руководителей должника) от субсидиарной ответственности. Однако ответа на самый главный вопрос – является ли такой перевод деятельности основанием для привлечения к субсидиарной ответственности публичного собственника – в тексте определения так и не нашел ответа. Несомненно, ВС не захотел «открывать ящик Пандоры», понимая, что подобное разъяснение может в дальнейшем привести к веерному привлечению таких собственников к субсидиарной ответственности, притом что «публичный интерес» при рассмотрении банкротных дел никто не отменял.
Тем не менее Судебная коллегия по экономическим спорам продолжает реализовывать идею о квалификации потребительского банкротства как инструмента помощи должнику-гражданину в выходе из состояния банкротства, восстановлении его платежеспособности и скорейшем возврате к обычной (докризисной) жизни. В текущем году Верховный Суд выработал такое средство защиты ипотечных заемщиков, как локальный план реструктуризации при признании должника банкротом (Определение от 27 апреля 2023 г. № 305-ЭС22-9597 по делу № А41-73644/2020). Итак, каковы условия, при которых возможно утверждение судом локального плана реструктуризации?
Во-первых, обязательство, обеспеченное залогом единственно пригодного жилого помещения, исполняется надлежащим образом третьим лицом (или имеется лицо, готовое взять на себя обязанность по его исполнению).
Во-вторых, условия плана предусматривают, что на указанное жилое помещение взыскание не обращается – притом что залогодатель не освобождается от исполнения обязательства перед залоговым кредитором по завершении процедуры банкротства (ипотека сохраняется). По условиям подобного соглашения погашение обеспеченного обязательства не может осуществляться за счет иного имущества должника, на которое претендуют другие кредиторы.
В-третьих, если залоговый кредитор необоснованно отказывается от составления плана реструктуризации, суд вправе утвердить его даже без учета мнения залогового кредитора. Согласие иных кредиторов при этом не требуется.
Полагаю, это одно из важнейших определений, связанных с банкротством граждан в текущем году, поскольку оно предоставляет гражданам, допустившим просрочку исполнения обязательств, право рассчитывать на возможность сохранения ипотечного жилья, которое зачастую является единственным для должника и его семьи. С точки зрения снижения социальной напряженности данная позиция заслуживает поддержки.
Помимо указанной правоприменительной практики в уходящем году были и другие такие значимые для практики события, как публикация Верховным Судом тематических обзоров, в частности Обзора судебной практики разрешения споров о несостоятельности (банкротстве) за 2022 г., а также Обзора судебной практики по вопросам участия арбитражного управляющего в деле о банкротстве (утвержден Президиумом ВС 11 октября 2023 г.).
Закон о банкротстве в 2023 г. также претерпел изменения. Одним из самых значимых стал Федеральный закон от 4 августа 2023 г. № 474-ФЗ, который скорректировал Закон о банкротстве в части внесудебного банкротства граждан. Так, с 3 ноября увеличена «вилка» задолженности, имея которую, должник вправе обратиться с заявлением о внесудебном банкротстве: с 50 тыс. – 500 тыс. руб. до 25 тыс. – 1 млн руб. Указанным законом также установлены дополнительные основания, при наличии хотя бы одного из которых должник вправе инициировать данную процедуру. Безусловно, внесенные изменения предоставят большому числу граждан возможность воспользоваться потребительским банкротством, однако с учетом их небольшой доли в общей массе банкротств поправки вряд ли существенно повлияют на соотношение показателей судебного и внесудебного банкротства физлиц.
Подводя итоги, можно утверждать, что существенных, кардинально изменивших правоприменительную практику прецедентов на уровне высших судов в 2023 г. не создано. Складывающаяся судебная практика являет собой корректировку или дополнение ранее выражавшихся позиций, что в принципе нельзя назвать негативным трендом. Но, как ранее указывалось, при определенной степени сформированности основных позиций на уровне нижестоящих судов все же заметна «каучуковость» норм банкротного права.
Определяющим фактором при рассмотрении споров остается большая степень усмотрения суда, которая определяет исход рассмотрения дела. Даже если указанный исход не соответствует выводам, сделанным на уровне высших судов, вероятность его пересмотра с каждой пройденной инстанцией близится к нулю.
Однако есть и позитивные тренды, в основном связанные с потребительским банкротством, привлечением к субсидиарной ответственности, т.е. с вопросами, затрагивающими права физических лиц, интересы которых и Верховный, и Конституционный суды стараются защищать, пусть и в исключительных случаях.
