Как ранее писала «АГ», Конституционный Суд РФ опубликовал Обзор практики за 2020 г., где представлены 66 наиболее значимых объединенных в четыре раздела правовых позиций, выраженных в наиболее важных постановлениях и определениях, которые могут оказывать воздействие на правоприменительную практику.
Раздел I обзора о конституционных основах публичного права – самый большой по количеству примеров из практики Суда: 25 судебных актов, тогда как разделы о конституционных основах трудового законодательства и соцзащиты, частного права и уголовной юстиции (II, III и IV) содержат, соответственно, 10, 17 и 14 примеров.
Анализ тем и проблематики конституционных основ публичного права свидетельствует о преобладании споров об отдельных положениях КоАП РФ (п. 5, 6, 9, 11, 15, 16, 19, 22 и 24). О части из них рассказывала «АГ».
Далее следуют споры о некоторых положениях НК РФ (п. 13 и 20 обзора), а также связанных с ними нормах Федерального закона «О государственном регулировании производства и оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции и об ограничении потребления (распития) алкогольной продукции» (п. 8). Включены в раздел I обзора также два постановления КС по результатам рассмотрения дел об оспаривании норм КАС РФ (п. 3 и 4).
Вместе с тем наибольший интерес для многих адвокатов и практикующих юристов представляет, на мой взгляд, Постановление от 13 января 2020 г. № 1-П, в котором Конституционный Суд дал оценку конституционности ч. 2 и 3 ст. 13, п. 5 ч. 5 ст. 19 и ч. 1 ст. 20 Закона об основах охраны здоровья граждан в РФ (п. 1 обзора).
Выводы КС о признании оспоренных положений неконституционными позволяют гражданам уже сегодня в отсутствие соответствующих законодательных норм защитить их нарушенные права в вопросе доступа к информации о состоянии здоровья умершего, в том числе к его медицинской документации. Имеются в виду лица, указанные в информированном добровольном согласии пациента на медицинское вмешательство в качестве лица, которому в интересах пациента может быть передана информация о состоянии его здоровья, а также супруг(а) умершего, его близкие родственники, а при их отсутствии – иные родственники. Поскольку Суд указал, что впредь до внесения соответствующих законодательных изменений медучреждениям надлежит по требованию названных лиц представлять им для ознакомления медицинские документы умершего пациента с возможностью снятия своими силами копий (фотокопий), а если соответствующие документы существуют в электронном формате – представлять соответствующие электронные документы. При этом отказ в таком доступе может быть признан допустимым только в том случае, если при жизни пациент выразил запрет раскрытия сведений о себе, составляющих врачебную тайну.
Надлежащие законодательные изменения пока отсутствуют, но отрадно, что суды общей юрисдикции учитывают приведенные выводы и указания КС и принимают судебные решения в пользу заинтересованных граждан.
Так, в решении Ленинского районного суда г. Ульяновска от 3 декабря 2020 г. по делу № 2-4766/2020 приведена правовая позиция КС, изложенная в Постановлении от 13 января 2020 г. №1-П, и суд сделал вывод о необходимости обязать ГУЗ «Городская больница № 2» представить истцу для ознакомления с возможностью снятия своими силами копий (фотокопий) медицинские документы за 2004–2010 гг., касающиеся состояния здоровья М., включая санаторно-курортные карты, обратные карточки из лечебных учреждений (санаториев), документы о прохождении медкомиссии перед направлением в санаторий, а если соответствующие документы существуют в электронном формате – представить соответствующие электронные документы, признав незаконным отказ ответчика, выраженный в письмах от 29 июня 2020 г. № 84\01-16 и от 20 июля 2020 г. № 97\01-16.
В обзоре Постановление № 1-П помещено в п. 1 в силу объективных обстоятельств. Представляется, что так и должно быть, поскольку этот документ является революционным для практики. Споров граждан с медицинскими организациями о предоставлении информации о состоянии здоровья умерших близких (супруга, родственника и др.) на практике довольно много, и эти проблемы существуют уже несколько десятилетий.
Так, в моей адвокатской практике часто приходится сталкиваться с подобными ситуациями при оказании квалифицированной юридической помощи гражданам в вопросах защиты их как имущественных, так и личных неимущественных прав – когда невозможно получить медицинскую документацию, непосредственно касающуюся не доверителей, а их умерших близких, а без такой информации оказать юридическую помощь в части квалификации обстоятельств смерти близких доверителей затруднительно.
Поэтому правовые позиции КС можно назвать прорывным решением застарелой проблемы и надлежащим обеспечением баланса частных и публичных интересов: с одной стороны, защиты личной тайны и персональных данных умершего, проистекающими из конституционных требований уважения его частной жизни, с другой, – выполнения государством позитивных обязательств по защите права на жизнь в аспекте расследования смерти пациента и одновременно в контексте защиты прав и законных интересов переживших его членов его семьи.
Актуальными для большинства россиян являются, на мой взгляд, и правовые позиции из Постановления от 25 декабря 2020 г. № 49-П «По делу о проверке конституционности подпункта 3 пункта 5 постановления Губернатора Московской области “О введении в Московской области режима повышенной готовности для органов управления и сил Московской областной системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций и некоторых мерах по предотвращению распространения новой коронавирусной инфекции (COVID-2019) на территории Московской области” в связи с запросом Протвинского городского суда Московской области» (п. 21 обзора).
Конституционный Суд признал оспоренное положение не противоречащим Конституции РФ, поскольку установление этого положения по его конституционно значимому предназначению и сути было продиктовано объективной необходимостью оперативного реагирования на экстраординарную (беспрецедентную) опасность распространения пандемии, вводимые им меры не носили характера абсолютного запрета, допуская возможность перемещения граждан при наличии уважительных обстоятельств, были кратковременными, а возможность их установления получила своевременное подтверждение в федеральном законодательстве.
Выводы и правовая позиция Суда стали неким сигналом и ответом на многочисленные вопросы, возникавшие как в период действия ограничительных мер, так и встающие в настоящее время в связи с действиями властей по предотвращению распространения новой коронавирусной инфекции – в частности, относительно установленной органами публичной власти обязанности граждан в условиях режима повышенной готовности в целях предотвращения распространения COVID-19 не покидать места проживания (пребывания) (за исключением отдельных случаев), нарушение которой влекло административную ответственность.
Особого внимания, по моему мнению, заслуживает и правовая позиция КС о выборе законодателем правовых средств, направленных на защиту жизни и здоровья граждан, в ситуациях, связанных с распространением заболеваний. По мнению Суда, выбор этих правовых средств по общему правилу относится к дискреции законодателя, а если такие средства носят характер мер по ограничению иных прав, то применительно к российской правовой системе они относятся к дискреции федерального законодателя.
Суд совершенно справедливо отметил, что отсутствие правового регулирования, адекватного по содержанию и предусмотренным мерам чрезвычайной ситуации, угрожающей жизни и здоровью граждан, – при том, что такая угроза реальна и безусловна, – не может быть оправданием бездействия органов публичной власти по предотвращению и сокращению случаев наступления смертей и тяжелых заболеваний.
Думается, что современное общество вряд ли смогло бы оправдать действия (бездействие) должностных лиц госорганов (федеральных, региональных, муниципальных), если бы своевременно в ответ на вызовы пандемии не были приняты адекватные меры.
