Должник, являющийся индивидуальным предпринимателем, привлеченный к уголовной ответственности по ст. 199 УК РФ (уклонение от уплаты налогов), оспорил в КС РФ норму ст. 1064 ГК РФ в части допустимости взыскания в порядке возмещения вреда экономической выгоды, факт получения которой не доказан. Определением КС РФ в принятии заявления к рассмотрению было отказано со ссылкой на общие правила деликтной ответственности.
В рамках процедуры банкротства должника по требованию налогового органа определением Арбитражного суда г. Москвы от 21 сентября 2017 г. по делу № А40-2426/17-18-4Ф утверждено мировое соглашение, по условиям которого предприниматель обязан уплатить задолженность более 275 млн руб. в соответствии с приложенным графиком.
В своем обращении в КС РФ заявитель поднял важную проблему – правовой статус денежных средств, изымаемых государством вследствие совершения преступления. Взыскиваемые суммы порой значительно превышают реально полученные правонарушителями доход или экономическую выгоду. Более того, такой доход или выгоду не всегда возможно подтвердить документально.
В данном случае неочевидно, что признанное арбитражным судом обоснованным требование налогового органа к должнику, основанное на вступившем в законную силу приговоре суда, является по своей природе налогом, под которым понимается обязательный, индивидуально безвозмездный платеж, взимаемый с организаций и физических лиц в форме отчуждения принадлежащих им на праве собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления денежных средств в целях финансового обеспечения деятельности государства и (или) муниципальных образований (ст. 8 НК РФ).
Взыскание в рамках процедуры банкротства денежных средств в виде ущерба от преступления имеет иную цель и природу и, по сути, является очередным этапом применения мер наказания за совершенное преступление. Такое взыскание имеет характер уголовного или административного штрафа и подлежит регулированию соответствующими нормами права.
Также не являются очевидными полномочия налогового органа на заявление соответствующих требований. Указанное в мировом соглашении наименование налога «Денежные взыскания с лиц, привлеченных к субсидиарной ответственности в виде возмещения причиненных должнику убытков» и соответствующий КБК крайне далеки от истины.
Более последовательной представляется практика заявления прокурором гражданского иска при рассмотрении уголовного дела в суде. Такая практика, например, существует по искам о возмещении затрат на оказание медицинской помощи в рамках системы обязательного медицинского страхования по делам, связанным с причинением вреда здоровью.
Вопрос о соотношении мер уголовной и деликтной ответственности был предметом недавнего разбирательства в Верховном суде США (дело Kokesh v. SEC, 2016 г.). В указанном деле взимаемая в доход государства Комиссией по ценным бумагам сумма ущерба, причиненного правонарушением, была квалифицирована именно как штраф (penalty), а не как компенсация (disgorgement) в силу двух причин: (1) правонарушение было направлено против интересов общества в большей степени, чем против интересов частных лиц; (2) денежное взыскание преследовало цель наказания, сдерживания иных лиц от совершения подобных правонарушений в большей степени, чем возмещение вреда, причиненного конкретным субъектам.
Суд пришел к выводу, что поскольку денежная санкция, как в данном случае, превысила или могла превысить размер доказанных убытков (goes beyond compensation), такая санкция приобретает характер штрафа (penalty), имеющего карательный, а не компенсационный характер. Соответственно, применимы ограничения, в том числе и по срокам давности, действующие для взыскания штрафов.
Вопрос о соотношении уголовной санкции и деликтной ответственности заслуживает внимания высших судебных инстанций, в том числе Конституционного Суда РФ, так как в ином случае стирается грань между сферами действия норм гражданского и уголовного права, имеющими разные предметы и методы регулирования, что ведет к умалению авторитета закона.
Касательно подписанного между налоговым органом и предпринимателем соглашения следует отметить, что допустимость заключения мирового соглашения на любой стадии процесса о банкротстве подтверждается судебной практикой, в том числе Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 20 декабря 2005 г. № 97. Не подлежат утверждению мировые соглашения, содержащие неясные выражения или создающие неопределенность в отношении объема обязательств должника или сроков их исполнения (п. 7). В мировое соглашение допускается включать условия не только о переводе долга и возложении исполнения на третье лицо, но и о вступлении третьего лица в обязательство должника в качестве солидарного или субсидиарного должника (п. 8).
Из текста соглашения следует, что имеется неопределенность относительно условий об обеспечении исполнения мирового соглашения. Так, не отмечено, привлекаются ли указанные в п. 12 лица (О.А. Воронецкая, ООО «Ирбис Европа», ООО «КС-Плаза», ООО «Лангендорф») в качестве солидарных или субсидиарных должников, в какой срок подлежит оформлению соответствующий договор поручительства. Это позволяет им оспорить соглашение, тем более что О.А. Воронецкая, ООО «КС-Плаза», ООО «Лангендорф» не являются подписантами соглашения.
