Не секрет, что значительная часть представителей адвокатского сообщества приходит в адвокатуру после некоторого периода работы в коммерческих структурах или на государственной службе.
В такой «прошлый» период репутация, как правило, не подвергается «атакам», а если и подвергается, то по ряду причин не получает полноценного отпора. Однако во время адвокатской деятельности, особенно по публичным и резонансным делам, адвокат нередко становится объектом нападок со стороны лиц, сталкивавшихся с ним в негативном контексте в прошлых ипостасях.
Непубличный характер предшествовавшей получению адвокатского статуса деятельности либо редакционная политика СМИ – сдерживающие факторы для вольных комментариев о профессиональной работе юриста. Однако во время его адвокатской карьеры некоторые персоны могут решить, что теперь допустимо громко заявлять о доадвокатской жизни данного лица, обидах на него, и ничего страшного при этом не произойдет – главное, чтобы все узнали, кем был этот адвокат раньше, и держались от него подальше.
На практике я столкнулся с такой ситуацией: освещавший «громкий» процесс по уголовному делу журналист, комментируя тактику и стратегию защиты подсудимого (моего подзащитного), пошел на поводу у читательницы, проходившей по данному делу в качестве свидетеля (и ранее осужденной в мою бытность сотрудником правоохранительных органов), и в попытке раскритиковать линию защитника перешел на личность адвоката и оценку его работы на предыдущем месте.
Опишу пошаговые действия, позволившие в итоге получить положительное решение суда по иску о защите чести, достоинства и деловой репутации. Надеюсь, мой опыт будет полезен коллегам, оказавшимся в подобной ситуации или представляющим интересы доверителей по аналогичным исковым заявлениям.
Первый шаг – ознакомившись с публикацией, необходимо вычленить в ней фразы, не являющиеся оценочным суждением, но содержащие при этом сведения, порочащие честь, достоинство и деловую репутацию (например, в исковом заявлении в качестве таковых я указал: «одиозная личность», «при нем творились страшные дела», «его попросили из органов, так он пошел в адвокаты»).
Второй шаг заключался в попытке связаться с журналистом по электронной почте, адрес которой был указан на сайте СМИ, с требованием опубликовать опровержение, поскольку сведения, сообщенные его интервьюируемой, не соответствуют действительности. В письме содержалась также рекомендация сохранить доказательства (диктофонную запись интервью, переписку и пр.), так как в случае судебного разбирательства журналисту необходимо будет сослаться на первоисточник, а если интервьюируемая будет отрицать, что является автором спорных утверждений, ответственность будет возложена на журналиста и редакцию.
Журналист письмо проигнорировал (забегая вперед, отмечу, что, когда речь зашла о возможности досудебного урегулирования конфликта, журналист объяснил отсутствие ответа неработоспособностью электронного почтового ящика). Впоследствии при рассмотрении моего искового заявления о защите чести, достоинства и деловой репутации суд приобщил распечатку электронного письма к материалам дела, и вопрос был закрыт.
В очередном заседании суда по уголовному делу в отношении моего подзащитного, в котором также принимали участие журналист и его собеседница, мне удалось зафиксировать под видеозапись, что источником не соответствующих действительности сведений, включая нелестные высказывания в адрес защитника, является именно интервьюируемая, и от своих слов она не отказывается. В результате издание опубликовало еще один материал, в котором не только были продублированы недостоверные сведения из предыдущего интервью, но и подробно описывался процесс выяснения авторства спорных высказываний под видеозапись в суде.
Таким образом, на третьем этапе предстояло провести осмотр уже двух письменных доказательств с составлением нотариусом протокола.
После получения протокола осмотра у нотариуса я направил в суд исковое заявление о защите чести, достоинства и деловой репутации. Для установления территориальной подсудности требовалось выбрать один из адресов ответчиков: место постоянной регистрации собеседницы журналиста или юридический адрес редакции.
Судебное разбирательство по существу при отсутствии явного затягивания со стороны ответчиков заняло три месяца и включало пять заседаний.
Остановлюсь подробнее на процессе представления доказательств и опровержении доводов процессуальных оппонентов.
Ответчики являлись на все заседания, активно возражали против исковых требований, представляли доказательства, вызывали свидетелей в обоснование их утверждений. В силу психологических аспектов взаимоотношений сторон, которые на протяжении длительного времени испытывали личную неприязнь друг к другу, мне как истцу было проще и тактически верно прибегнуть к помощи представителя. Это, во-первых, нивелировало негативную реакцию ответчика на вопросы со стороны истца; во-вторых, позволяло вести процесс без излишнего эмоционального окраса, а, в-третьих, адвокат в качестве представителя направлял адвокатские запросы в Роспечать и Роскомнадзор, собирал и представлял суду доказательства.
Основным доказательством стало заключение специалиста-лингвиста, проведшего полноценное научное исследование текста обеих публикаций.
Эксперт подтвердил, в частности, что высказывание «при нем творились страшные дела» содержит обобщающую конструкцию, которая в современном русском дискурсе относится к пугающим, ужасающим и недопустимым событиям. В заключении отмечалось, что утверждения такого рода дискредитируют истца в общественном мнении, указывают на совершение им в прошлом нечестных и противозаконных поступков, что ставит под сомнение в целом его профессиональные и человеческие качества в настоящее время.
Специалист проанализировал также фрагмент высказывания «его попросили из органов, так он пошел в адвокаты». Данная фраза, по мнению лингвиста, содержит негативную характеристику истца, указывает на то, что его уход из правоохранительных органов был вынужденным (глагол «попросили» в русском языке используется для обозначения противоположного смысла – «не вежливо попросили, а выгнали, выдворили»; имеет место обязательный компонент значения принудительного или вынужденного ухода с должности). Таким образом, как указано в заключении, в данном высказывании содержится информация в форме утверждения о том, что истец был уволен из органов.
В итоге специалист пришел к выводу, что исследованные фрагменты текста содержат резко отрицательный образ личности истца, формируют негативное отношение читателя к нему, а также запускают процесс, называемый в лингвистике «очернение личности», что позволяет говорить о существовании серии публикаций, направленных на дискредитацию личности истца и подрывающих его деловую репутацию. Кроме того, серии конфликтных публикаций являются крайне мощным средством дискредитации: они не только создают сниженный образ субъекта порицания, но и основательно закрепляют его в медиадискурсе. Таким образом, как резюмировалось в заключении специалиста, негативная характеристика субъекта, передающаяся из текста в текст, превращается в одну из самых устойчивых и сложноопровержимых его характеристик.
Интересными, на мой взгляд, представляются выводы специалиста в отношении словосочетания «одиозная личность». Само по себе слово «одиозный» не является чем-то дискредитирующим – оценка всегда субъективна, она представляет собой результат мыслительной деятельности выражающего ее лица, которое, восприняв информацию о свойствах, качествах, поведении оцениваемого предмета или лица, соотнесло ее с культурно-исторически обусловленным субъективным представлением о норме и выбрало определенные лексические средства, исходя из того, какие отклонения от нормы были им выявлены. Так, личность, оцениваемая как одиозная одним человеком, другими может трактоваться иначе – в частности, положительно. В связи с этим в ходе заседания я уточнил исковые требования в части указанного утверждения.
Помимо приобщения заключения специалиста к материалам дела суд постановил вызвать и допросить специалиста в судебном заседании. Опрошенный специалист свои выводы подтвердил. Его показания также были положены в основу судебного решения об удовлетворении исковых требований. В ходе судебного разбирательства стороны задавали вопросы специалисту и получали на них ответы. Проверив материалы дела, суд пришел к выводу, что заключение специалиста и его показания отвечают на поставленные вопросы и соотносятся с материалами дела.
Суду были представлены также письменные доказательства прохождения истцом службы в правоохранительных органах и обстоятельства увольнения (по собственной инициативе в связи с выходом на пенсию по выслуге лет), документы об отсутствии дисциплинарных наказаний, о поощрениях и т.п.
По делам такой категории считаю необходимым привести примеры негативных последствий для истца в качестве обоснования морального вреда, но в силу специфики адвокатской деятельности и обязанности сохранять адвокатскую тайну использовать в качестве доводов изменившиеся в худшую сторону взаимоотношения с доверителями недопустимо. По этой причине в исковом заявлении в качестве негативного последствия спорных публикаций я указал создание в студенческой и преподавательской среде вуза моего негативного образа как преподавателя, что привело в том числе к материальным убыткам в виде уменьшения педагогической нагрузки. Указанные обстоятельства подтвердил в ходе допроса свидетель, пояснивший суду, что работает в высшем учебном заведении, в котором преподает истец, и указанные публикации повлияли на преподавательскую деятельность истца. Оснований не доверять свидетелю у суда не было.
Опровержение доводов ответчиков, фактически сводившихся к негативной характеристике методов адвоката, осуществляющего защиту доверителя в суде, легло на плечи судьи и выразилось в итоговом решении в единственном абзаце: «Ответчик и его свидетели охарактеризовали деятельность истца по защите его доверителя негативно. Однако он представлял интересы своего подзащитного в силу своей адвокатской деятельности и должен был осуществлять свои обязанности. Если, по мнению свидетелей, истцом была нарушена адвокатская этика по уголовному делу, в котором принимал участие истец и свидетели, данный вопрос рассматривается в ином судебном порядке».
Подводя итог данному процессу (хотя и частному, но в то же время классическому по делам такой категории), хотелось бы добавить, что красной нитью сквозь все заседания проходил повторяющийся вопрос судьи к ответчикам: «Какие доказательства ваших утверждений, кроме личной неприязни к истцу, вы можете привести?»
В итоге суд принял решение об удовлетворении исковых требований, взыскании с ответчиков компенсации морального вреда и судебных расходов, а также обязании СМИ опубликовать опровержение. Решение ответчиками не обжаловалось и вступило в силу.
В заключение отмечу, что критические публикации, если они написаны в корректной форме и не содержат оскорбительных слов и выражений, не подлежат оспариванию в суде. В то же время утверждение порочащего репутацию факта без представления доказательств всегда будет признано судом не соответствующим действительности – со всеми вытекающими последствиями.
