Зайцы и волки

Вопрос о защите корпорацией обвиненных в преступлении адвокатов, горячо обсуждаемый сейчас российским адвокатским сообществом, не нов, как и поводы к его обсуждению: и сто с лишним лет назад адвокатов убивали, изгоняли из зала суда, лишали статуса судебным решением, арестовывали, судили. За кого-то корпорация вступалась более единодушно, за кого-то менее: это бывало связано и с обстоятельствами дела, и с личностью преследуемого коллеги, и с общественными настроениями вокруг. Иными словами – мало что изменилось.

Наш сегодняшний рассказ – о деле, не вызвавшем, судя по всему, большого интереса публики, хотя жизненного драматизма в нем было предостаточно, да и адвокаты на скамье подсудимых оказывались нечасто (а тут сразу двое!). Но на дворе стоял февраль 1913 года, и из судебных новостей внимание общества более всего привлекало дело Бейлиса.

Николай Николаевич Чебышев (из книги Е.А. Козлининой «За полвека»)

Дело касалось похищения прикованной параличом к постели пожилой женщины, богатой московской мещанки Феклы Тарасовны Зайцевой, обладательницы немалого состояния, состоящего в первую очередь из недвижимого имущества – доходного дома на Садовой-Триумфальной улице стоимостью 150–200 тыс. рублей. Зайцева страдала старческим слабоумием, но с учреждением над ней и ее собственностью опеки возникла проблема, так как, по выражению государственного обвинителя, товарища прокурора Московской судебной палаты Н.Н. Чебышева, «дети её были одержимы разными органическими пороками, делавшими их малоспособными для простой самозащиты, не говоря уже о спокойной, разумной деятельности или о помощи матери в делах»¹. Иными словами, все шесть (!) взрослых детей Феклы Тарасовны – три сына и три дочери – демонстрировали определенные признаки наследственного слабоумия (их покойный отец в свое время был признан душевнобольным), отягощенного у четверых из них алкоголизмом. В 1896 году Зайцева перенесла инсульт, после чего также стала проявлять признаки душевного нездоровья: путала дни, перестала различать денежные купюры (хотя ранее в силу природной скупости не испытывала в этом ни малейших затруднений) и разучилась читать. На почве ссор между ее детьми в 1903 году возникло судебное дело о взыскании 500 рублей, в котором интересы г-жи Зайцевой и наиболее пьющей из ее дочерей Марии Михайловны представлял помощник присяжного поверенного Николая Владимировича Соколова Василий Иванович Суханов (Николая Владимировича ни в коем случае не следует путать с его гораздо более известным тезкой Николаем Дмитриевичем Соколовым, политическим защитником, социал-демократом, будущим юрисконсультом советского правительства). Последний быстро завоевал расположение еще не ограниченной в дееспособности Феклы Тарасовны и получил от нее доверенность на управление ее недвижимостью, заверенную нотариусом Плевако (судя по всему, это был любимый племянник великого адвоката Валериан Дормидонтович, проживавший с дядей в одном доме, знаменитом «доме Плевако» на Новинском бульваре). Вместе со своей сожительницей Волковой, дамой чрезвычайно энергичной и предприимчивой, Суханов поселился в доме Зайцевой, выжил оттуда двух ее сыновей, выгнал давнишнюю и преданную хозяйке сиделку, заменив ее «своим человеком», и вообще чувствовал себя хозяином положения, но тут над имуществом по ходатайству детей Зайцевой, подкрепленному Московским губернским правлением, была учреждена опека. Это никак не входило в планы Суханова, и он привлек к хлопотам об отмене опеки его патрона Соколова, причем от имени Зайцевой тому было выдано обязательство на «гонорар успеха» – 10 тыс. рублей «за труды, советы и составление бумаг». Соколов был весьма искушен в опекунских делах, и через полтора года «трудов и советов» ему удалось отменить в сиротском суде (особом квазисудебном органе, ведавшем в том числе подобными вопросами) постановление об опеке. Тут же Суханов при посредничестве заменявшего Плевако его помощника Вишневецкого получил от Зайцевой ряд доверенностей (среди прочего на выплату себе, любимому, ежемесячного жалования в 100 руб. за «управление домом», в котором он продолжал бесплатно проживать), а Соколову были торжественно вручены 10 тыс. рублей наличными.

Садовая-Триумфальная улица, фото 1902 г.
Источник заимствования: https://pastvu.com/_p/a/f/0/c/f0cc03d83057adfbc4d41338652a792a.jpg

Дети Зайцевой при полном содействии Московского губернского правления, где хорошо понимали, что́, собственно, происходит, неоднократно пытались подвергнуть ее независимому медицинскому освидетельствованию, однако Суханову и Соколову удалось добиться в Сенате отмены соответствующего постановления: «Акт особого присутствия Московского губернского правления от 27 сентября 1905 года оставить без утверждения за недостаточностью оснований к признанно Феклы Зайцевой одержимой расстройством умственных способностей»². Главной целью жуликов теперь было заложить дом, так как это обеспечило бы им сразу крупную сумму. Однако губернское правление не сдавалось и вновь возбудило вопрос об опеке, добившись помещения слабоумной старушки в лечебницу и распорядившись об ограничении выплат с ее счетов. Тем временем нашелся кредитор, согласный на залог дома, и Соколов с Сухановым кинулись к Плевако, однако тот, зная о постановлении губернского правления, отказался удостоверять сделку (ужасно интересно, советовался ли он перед этим с дядей; и если да – то что именно ему сказал Федор Никифорович, без сомнения, хорошо помнивший о печальной судьбе дважды судимого брата). Тогда был найден менее щепетильный нотариус Лессиг (кстати, бывший судейский с 22-летним стажем, дослужившийся до члена Московской судебной палаты!), и сделка была совершена и заверена. Дальше – больше: при помощи того же Лессига было изготовлено и подписано Зайцевой завещание, по которому большие средства оставлялись Волковой, а дети Феклы Тарасовны лишались наследства («По прочтении завещания Волкова обратилась к нотариусу с просьбой разрешить ей поддержать руку Зайцевой, когда она будет подписываться. Сначала нотариус в этом Волковой отказал, но после того, как Волкова заяви­ла, что сама Зайцева не в силах подписать бумагу, нотариусом было позволено помочь Зайцевой, после чего Волкова, взяв руку Зайце­вой, стала ею водить, подсказывая, какие надо ставить буквы»³). Позже один из свидетелей, удостоверивших завещание, несчастный запутавшийся пьяница, покончил с собой, оставив подробную записку, где, в частности, описал всю процедуру, включая выдачу свидетелям по 25 руб. «за подпись».

Здание Московского губернского правления
Источник заимствования: https://pastvu.com/p/82923

После всего этого Зайцева исчезла и обнаружилась спустя некоторое время… путешествующей по Европе, причем приставленная к ней «свой человек» – нянька Зосимова – находилась рядом неотлучно, а Волкова посещала старушку наездами и подробно отчитывалась письмами перед Соколовым.

Иными словами, на всю честну́ю компанию пробы ставить было некуда. Как сформулировал на суде обвинитель, «домовладелица, считавшая чрезмерной роскошью чистку выгребных ям, назначает управляющему содержание, не окупающееся половиною доходности дома; хозяйка, сберегавшая корки черствого хлеба и объедки рыбы, выплачивает адвокатам десятитысячные гонорары; больная старуха, не имевшая иных потребностей, кроме упрощенно-физиологических, вдруг закладывает свой дом, —

очевидно, надо полагать, вследствие стеснения в средствах, — после чего немедленно начинает сыпать, как из пулемета, листами государственной ренты, навязывая их даже губернскому начальству на дела благотворения; мать нескольких детей, среди которых были и любимцы, завещает состояние с ветра взявшимся людям и учреждениям, о которых не имеет и не может иметь понятия; женщина, прожившая безвыездно всю жизнь в своем доме, интересовавшаяся только кошками и игрою в дурачки, семидесяти лет от роду, становится эмигранткой, переносится из палисадника на Триумфальной-Садовой во французскую Савойю и проживает в два с половиной года около ста тысяч франков, точно королева в изгнании; московская купчиха, православная, по телесному убожеству прекратившая посещение находя­щейся за стеной ее дома приходской церкви св. Пимена, что в Старых Воротниках, отправляется на богомолье в Женеву к кальвинистам»⁴.

Тем временем над имуществом была-таки учреждена опека, и в общем-то случайно сведения о месте пребывания богатой наследодательницы попали в руки властей. Присяжный поверенный граф Татищев, представлявший органы опеки, отправился в Европу и обнаружил Зайцеву в состоянии крайнего физического и умственного расстройства на границе Франции и Швейцарии под бдительным присмотром Зосимовой и сына Волковой, обучавшегося в Женевском университете, тоже, надо полагать, за счет щедрой старушки.

27 марта 1908 года была арестована Волкова, месяцем позже в Москву привезли Зайцеву (подбор фамилий – нарочно не придумаешь!). Последняя была освидетельствована и признана слабоумной. Сенат отказал в жалобе Соколова, и опека была окончательно подтверждена. В январе 1911 года Зайцева скончалась 72-х лет от роду.

Соколов, Суханов, Волкова и Лессиг были отданы под суд по обвинению в мошенничестве, подлогах, похищении человека и других преступлениях. Во время суда «после похвальных отзывов <коллег. – А. К.> о Соколове была оглашена справка о производившихся о нем в совете присяжных поверенных дисциплинарных делах. Их было 112. Из них большинство были пре­кращены. Многие жалобы оставлены без последствий. По пяти делам Соколову поставлены на вид его неправильные действия, по десяти — выговор, и в одном случае ему была запрещена практика на месяц»⁵. В суде давал показания присяжный поверенный Кобран, который был в начале века членом московского Совета и вместе с двумя коллегами, в 1913 году уже покойными, посещал Зайцеву после жалобы на действия Соколова ее детей в Совет. Он отметил, что старушка производила впечатление нормальной, связно и логично жаловалась на опеку. Что касается дисциплинарных дел Соколова, то они, по словам Кобрана, были вызваны исключительно его небрежностью.

М.Л. Мандельштам
Источник заимствования: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мандельштам,_Михаил_Львович

В зале суда собралась яркая команда адвокатов: среди защитников подсудимых блистали имена Сергея Ивановича Варшавского, Михаила Львовича Мандельштама, Владимира Михайловича Бобрищева-Пушкина, гражданский иск наследников Зайцевой поддерживал Павел Николаевич Малянтович. Дело по первой инстанции слушалось в Московской судебной палате с сословными представителями (вероятно, это связано с тем, что такой порядок был предусмотрен для рассмотрения преступлений по должности, совершенных чиновниками V–VIII класса Табели о рангах, а Лессиг был статским советником V класса). Попытки каждого из подсудимых валить на других, изображая себя доверчивой жертвой матерых мошенников, не были приняты судом во внимание. Соколов, Суханов и Волкова были лишены особенных прав состояния и приговорены каждый к 2 годам заключения, Лессига за истечением срока давности (все его «художества» датировались 1905-м годом) от наказания освободили.

С.И. Варшавский
Источник заимствования: https://ru.wikipedia.org/wiki/Варшавский,_Сергей_Иванович

Это далеко не единственный пример того, как внутренний контроль адвокатского сообщества оказался не в состоянии выявить последовательных, годами действовавших мошенников, почти, надо сказать, не таившихся. Почему? Корпоративная ли солидарность тому виной, нежелание «копаться», перегруженность московского Совета дисциплинарными делами – сейчас уже не разберешь. В начале века таких дел было немало: как вспоминает Е. Козлинина, «за кражи и поджог, совершенный с целью сокрытия этой кражи, был осужден и отправлен в арестантское отделение присяжный поверенный Гатцук. После этого приговора уже не рискнули предстать перед судом ни помощник присяжного поверенного Ульмер, ни присяжный поверенный Шлезингер, прикарманившие десятки тысяч денег их клиентов, а предпочли скрыться за границу. А несколько лет спустя счел это наиболее удобным и присяжный поверенный Прилуков»⁶.

Впрочем, есть, разумеется, примеры и обратные, и их мы в скором времени также рассмотрим.