26 марта Пермский краевой суд оставил в силе оправдательный приговор, вынесенный 7 февраля Кировским районный судом г. Перми на основании единогласного вердикта присяжных об отсутствии события преступления.
По версии обвинения, 31 марта 2018 г. Елена Барабанщикова в ходе ссоры с гражданским мужем на почве личной неприязни ударила его ножом в грудь. Потерпевший скончался от кровопотери. В результате женщине было предъявлено обвинение в убийстве (ч. 1 ст. 105 УК РФ) и избрана мера пресечения в виде заключения под стражу.
По версии защиты, потерпевший, будучи в состоянии алкогольного опьянения (что установлено судебно-медицинской экспертизой), в плохо освещенной прихожей квартиры во время ссоры сам напоролся на нож, который Барабанщикова держала перед собой, опасаясь за свое здоровье из-за агрессивного поведения мужчины.
Первое оправдание присяжными и отмена приговора
Отметим, что это не первый оправдательный приговор в отношении Елены Барабанщиковой. В сентябре 2018 г. Кировский районный суд г. Перми на основании вердикта коллегии присяжных оправдал ее (приговор имеется в распоряжении «АГ») за отсутствием в действиях подсудимой состава преступления, отменив меру пресечения в виде заключения под стражу.
Однако первый приговор был отменен апелляционной инстанцией по представлению стороны обвинения, посчитавшей, что по делу были допущены существенные нарушения уголовно-процессуального законодательства, повлиявшие на содержание ответов присяжных. Дело было направлено на новое разбирательство в ином составе суда.
Так, согласно представлению, защита доводила до сведения присяжных информацию, отрицательно характеризующую потерпевшего (в частности, о его конфликтности и злоупотреблении алкоголем), и положительно – подсудимую. Также указывалось, что защитник акцентировал внимание на уменьшении обвинения: изначально его доверительнице вменяли в вину несколько ударов ножом, но в итоге ранение в деле осталось одно. Кроме того, отмечалось, что один из присяжных в перерыве заседания высказывал другим членам коллегии свое мнение о некомпетентности допрошенного в суде эксперта, а также убеждение в том, что потерпевший сам напоролся на нож.
Претензии были высказаны и в части упоминания защитником в прениях показаний свидетеля, которые не оглашались в суде, а также высказывания подсудимой при присяжных о ее желании пройти исследование на полиграфе, в чем ей было отказано следствием. Кроме того, в апелляционной жалобе другие потерпевшие по данному уголовному делу (мать и бывшая жена) заявили, что адвокат дискредитировал представленные обвинением доказательства и оценивал качество работы экспертов, ставя под сомнение их заключения.
Суд частично согласился с доводами обвинения и потерпевших. В апелляционном определении (есть у «АГ») он указал, что сторона защиты, включая адвоката, неоднократно в присутствии присяжных доводила информацию, которая не относилась к фактическим обстоятельствам дела, заявляла о необъективности расследования, пыталась дискредитировать сторону обвинения и представленные ею доказательства, признанные судом допустимыми, оценивала качество работы экспертов, порочила их показания и пыталась вызвать сочувствие к подсудимой, характеризуя ее с положительной стороны, а потерпевшего – отрицательно.
Среди других доводов отмены приговора отмечалось, что председательствующий обоснованно исключил из состава коллегии одного из присяжных, однако не сообщил о причинах замены остальным заседателям и не довел до их сведения, что его высказывания не следует учитывать при вынесении вердикта. Дело было направлено на пересмотр в составе новой коллегии присяжных.
В комментарии «АГ» советник Федеральной палаты адвокатов РФ, эксперт в области суда присяжных Сергей Насонов отметил, что апелляцией было допущено смешение доводов, часть из которых действительно указывает на нарушение уголовно-процессуального закона, а часть – не могут выступать апелляционными основаниями.
Так, пояснил он, исследование сведений о личности потерпевшего имеет непосредственное отношение к делу, поэтому данные о его агрессивности, конфликтности – относимы. Исследование же положительных сведений о подсудимой формально может быть признано нарушением ч. 8 ст. 335 УПК, однако оно несущественное. «Это минимальный набор сведений, который не должен был повлечь отмену приговора. Кроме того, неясно, как реагировал на это судья. Он наверняка просил присяжных не принимать во внимание данные о личности», – заметил эксперт.
В то же время он указал на более серьезные основания для отмены приговора: «Ссылка защитника в ходе допроса и в прениях на не исследованные в суде объяснения свидетеля – достаточно критичное нарушение. Нельзя ссылаться на то, что не было исследовано». Также он согласился, что при замене присяжного судья, установив факт высказывания им мнения по делу, должен был нейтрализовать последствия и дать соответствующие разъяснения коллегии – иначе это тоже может стать основанием отмены приговора.
Сергей Насонов добавил, что ссылки защитника в прениях на уменьшение объема обвинения вполне допустимы, а упоминание подсудимой о том, что не было проведено исследование на полиграфе, – это незаконное воздействие на присяжных. «Достаточно ли этих нарушений для отмены приговора – вопрос оценочный, – заключил он. – Обращает на себя внимание общий дефект обоснования – только применительно к одному нарушению (о замене присяжного) в апелляционном определении указано, что судья не дал присяжным необходимых разъяснений. А в остальных случаях? Это принципиально, так как такими разъяснениями все это можно было устранить».
Эксперт также обратил внимание, что апелляционная инстанция не дала оценки исправлениям в вопросном листе, хотя это самостоятельное нарушение УПК.
Наибольшее возмущение Сергея Насонова вызвали доводы о том, что защитник якобы неправомерно ставил под сомнение качество проведенных по делу экспертиз. «Это право адвоката, – подчеркнул он. – Почему нельзя оспаривать заключение эксперта: это что, супердоказательство? Апелляция в данном случае, видимо, признает формальную теорию доказательств. Перекрестный допрос эксперта – также нормальное средство защиты. Все вопросы эксперту были по делу, и в своей речи защитник вправе критиковать достоверность заключения».
«Никто из экспертов, сделавших заключения о ножевом ранении, не смог ответить, при каких обстоятельствах оно было получено, – отметил Рафаэль Нуруллин. – Эксперт, который производил вскрытие, на мой вопрос о том, нанесли ли потерпевшему удар или он сам наткнулся на нож, ответил, что определить это невозможно. То есть экспертиза установила только факт ножевого ранения, но не его механику».
Адвокат добавил, что его подзащитная обжаловала определение в кассацию, однако суд поддержал выводы апелляции и в рассмотрении жалобы отказал.
Второй оправдательный вердикт
При пересмотре дела новая коллегия присяжных вынесла единогласный вердикт в пользу невиновности подсудимой. Рафаэль Нуруллин подчеркнул, что, поскольку присяжные вынесли решение об отсутствии события преступления, инцидент с потерпевшим фактически признан несчастным случаем. «Полагаю, мы сумели показать присяжным отсутствие умысла на убийство с помощью свидетельств поведения моей подзащитной до и после случившегося, – пояснил он. – Сразу после трагического события она стала звать на помощь, о чем свидетельствовали соседи, просила вызвать скорую, пыталась оказать потерпевшему первую помощь и была рядом с ним до последних минут его жизни. Затем сама пришла в полицию. Будет ли все это делать человек, желавший смерти потерпевшему? Думаю, нет».
Защитник добавил, что обратил внимание присяжных и на положение тела потерпевшего, обнаруженного полицейскими в прихожей квартиры, свидетельствовавшее, что он следовал за уходящей подзащитной: «Если бы она хотела его убить, труп нашли бы на кухне рядом с местом, где лежали ножи. Это подтверждает, что она пыталась избежать продолжения конфликта, уходя от потерпевшего и защищаясь, но тот продолжал преследование».
Защитник также отметил изменения в вопросах, поставленных перед присяжными судьей: «При первом рассмотрении дела вопросы ставились, на мой взгляд, более правильно – сначала о наличии ранения, а затем – о действии, в результате которого оно произошло, – пояснил он. – При пересмотре дела, несмотря на мои возражения, суд в списке вопросов сразу связал ранение с ударом. Причем на этом настаивало обвинение, которое впоследствии в своем апелляционном представлении свой же вопрос назвало двусмысленным – видимо, в надежде, что присяжные этого не заметят. Однако те разобрались и, чтобы исключить двусмысленное толкование, сразу единогласно ответили – “не доказано”».
На основании вердикта суд вынес оправдательный приговор (есть у «АГ») и отменил оправданной меру пресечения в виде подписки о невыезде.
Утверждение оправдания в апелляции
Обжалуя приговор, обвинение в качестве довода для его отмены указало, что «с целью незаконного воздействия на присяжных заседателей подсудимая неоднократно начинала плакать, в связи с чем в судебном заседании объявлялись перерывы... Таким же образом вела себя и дочь оправданной».
По этому поводу адвокат Московской региональной коллегии адвокатов Александр Васильев отметил, что если начинать отменять приговоры по поводу плача подсудимых, то следующим аргументом прокуроров станет опротестование излишне позитивного настроя подсудимого, его вызывающе равнодушное поведение, излишне опрятная или, наоборот, непозволительно безвкусная одежда и т.д. «Впрочем, прерываются эти прокурорские креативы вопросом о том, какая норма права запрещает это делать. Если подсудимая плакала, не нарушая хода заседания, она вполне имеет право это делать (когда нарушала – объявлялся перерыв, как и указано). В любом случае потерпевшие в судах присяжных плачут не реже», – добавил он.
Также он обратил внимание и на доводы прокурора о том, что подсудимая «подвергала сомнению допустимость доказательств, представленных стороной обвинения, заявляя о ложности показаний потерпевших и ряда свидетелей, а защитник в свою очередь незаконно воздействовал на присяжных заседателей, излагая им свое объяснение противоречий в показаниях оправданной». Эксперт отметил, что прокурор в данном случае перепутал «допустимость» и «достоверность» доказательств: «Действительно, эти понятия в УПК прямо не определены, однако они изучаются в вузе в рамках курса по уголовному процессу, и, когда прокурор путает допустимость (которую должен оценивать судья) и достоверность (которую оценивают присяжные), возникает вопрос: как он сдал экзамен по данной дисциплине?»
Кроме того, в возражениях прокуратуры указывалось, что одна из присяжных скрыла известный ей факт уголовного преследования сына, что лишило сторону обвинения права на ее отвод, а запасной присяжный за несколько дней до удаления коллегии в совещательную комнату общался с посторонними лицами, которым якобы сообщил, что подсудимую оправдают, “так как она хорошая и ей негде жить, а также проявил… осведомленность о личности пострадавшего”».
Однако на этот раз оправдательный приговор устоял в апелляции. В апелляционном определении (имеется у «АГ»), в частности, указано, что подсудимая не подвергала сомнению допустимость доказательств, а лишь излагала свою оценку их достоверности, что не запрещено законом. Выступление защитника обвиняемой в прениях апелляция оценила как «стремление <…> в максимально доступной форме довести до сведения коллегии присяжных заседателей позицию его подзащитной». Плач подсудимой и ее дочери, как отмечается в определении, не повлиял на формирование мнения коллегии, поскольку председательствующий своевременно обращался к присяжным с просьбой не принимать эмоциональные проявления во внимание.
Довод обвинения о запасном присяжном суд отклонил, поскольку тот не участвовал в вынесении вердикта. Сергей Насонов прокомментировал, что случае с сыном присяжной апелляционная инстанция привела четкие контрдоводы: «Во-первых, при отборе присяжных гособвинителем был задан вопрос о том, имеются ли у кандидатов близкие родственники, которые привлекались к уголовной ответственности, но не были осуждены. При этом, как указал суд, гособвинитель не разъяснил, что следует понимать под привлечением к уголовной ответственности, хотя правильное толкование этого правового положения составляло суть заданного вопроса».
«Вопрос прокурора присяжным о наличии у них близких родственников, которые привлекались к уголовной ответственности, но не были осуждены, не охватывает обстоятельств, связанных с сыном присяжной, – добавил Рафаэль Нуруллин. – Из постановления о прекращении уголовного преследования в отношении данного лица следует, что он проходил по уголовному делу в качестве подозреваемого, а не обвиняемого. Соответственно, он не является лицом, привлеченным к уголовной ответственности». Кроме того, добавил защитник, из представленных суду материалов не следовало, что присяжная знала о ситуации с ее сыном, так как на момент допроса он являлся совершеннолетним и мог скрыть статус подозреваемого от матери. «Таким образом, присяжная ничего от обвинения не скрывала», – резюмировал он.
Другим контрдоводом суда по сыну присяжной Сергей Насонов назвал аргумент о «манипулятивном характере» данной претензии со стороны обвинения. «“Почему прокурор молчал до вердикта? Когда и как были получены эти сведения?” – такими вопросами фактически задается апелляционная инстанция, парируя претензии гособвинения», – отметил он.
По мнению Александра Васильева, принципиальным в этом вопросе является то, что сторона обвинения выяснила факты о сыне присяжной только после вынесения оправдательного приговора. «Отсюда следует неутешительный вывод: гособвинение по этому делу интересовал только обвинительный приговор, вне зависимости от реальной вины подсудимой».
Рафаэль Нуруллин выразил удовлетворение решением апелляции. «Надеюсь, в третий раз добиваться оправдания моей подзащитной не потребуется», – резюмировал он.
Эксперты сошлись во мнении, что в случае с повторным оправданием Елены Барабанщиковой имеет место довольно редкая для российской судебной системы правовая позиция апелляционной инстанции. «Это революционное определение, оно сильно выбивается из стереотипной практики отмены оправдательных приговоров, вынесенных присяжными», – заключил Сергей Насонов. «Увы, в большинстве случаев оправдательные приговоры отменяются апелляционными судами с применением самых иезуитских вывертов мотивировочной части, однако в данном случае имеет место действительно четкое и обоснованное решение суда, который вполне справедливо утвердил оправдательный приговор, – добавил Александр Васильев. – Это важный прецедент для адвокатской практики».
