«Фальсификация… и наказание»?

В качестве пролога приведу фрагмент из книги Николая Китаева¹: «В широком смысле слова понятием судебной ошибки охватывается любое неправильное решение суда по любому из вопросов, подлежащих разрешению в приговоре. Однако наиболее серьезной судебной ошибкой является осуждение невиновного, потому что оно причиняет реальный тяжкий ущерб личности осужденного. Пока в кулуарах законодатели обсуждают направления судебной реформы, в следственных кабинетах каждый день ведутся допросы, а в залах судебных заседаний решаются чьи-то судьбы. И качество таких решений никогда не перестанет волновать людей».

Примером, иллюстрирующим набор общих, повторяющихся нарушений в области получения, исследования и оценки доказательств, можно, на мой взгляд, назвать вынесенный 2 декабря 2022 г. приговор по уголовному делу, в котором я являюсь защитником одного из осужденных².

В ч. 2 ст. 50 Конституции РФ закреплено, что при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона. Данное положение раскрывается в УПК РФ: доказательства, полученные с нарушением требований Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения (ч. 1 ст. 75).

Эти предельно ясные требования порой оказываются проигнорированными судом.

Так, в прениях по уголовному делу в отношении П. и Л., обвиняемых по признакам составов преступлений, предусмотренных п. «а» ч. 3 ст. 131 и п. «а» ч. 3 ст. 132 УК РФ, сторона защиты акцентировала внимание суда на фундаментальных нарушениях, допущенных стороной обвинения в отношении доказательств, полученных с 22:00 17 сентября до 12:00 20 сентября 2019 г.

Во-первых, доказательства были получены в период незаконного, по мнению защиты, задержания подсудимых, которое произведено 17 сентября 2019 г. в 22:00 без составления протокола, что является нарушением ст. 27 Конституции.

Согласно п. 10 ст. 5 УПК задержание подозреваемого – мера процессуального принуждения, применяемая органом дознания, дознавателем, следователем на срок не более 48 часов с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления. Как указано в п. 15 той же статьи Кодекса, момент фактического задержания – это момент производимого в порядке, установленном УПК, фактического лишения свободы передвижения лица, подозреваемого в совершении преступления.

Во-вторых, защита настаивала, что доказательства обвинения получены у подсудимых под пыткой.

Как указано в ч. 2 ст. 9 УПК, никто из участников уголовного судопроизводства не может подвергаться насилию, пыткам, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению. Понятие пытки в широком смысле раскрыто в Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, в ст. 1 которой определено: «“пытка” означает любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются должностным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия».

Пыткой в приведенном случае является длительное лишение П. и Л. сна, пищи и воды вследствие невозможности свободно передвигаться, что также является нарушением ст. 21 Конституции.

В-третьих, защита обратила внимание суда, что ряд доказательств, по ее мнению, сфальсифицированы путем увеличения количества листов в протоколах допроса и иных процессуальных документах, что свидетельствует об их несоответствии таким критериям оценки доказательств, как достоверность и допустимость.

Как указывалось в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении следователя, тот в ходе опроса показал, что к ходатайствам об избрании Л. и П. меры пресечения в виде содержания под стражей приложил не целые документы, а их части, отдельные страницы из документов. По мнению защиты, данная версия следователя не является достоверной и направлена на то, чтобы избежать уголовной ответственности, а также выдвигается в целях придания законности доказательствам и процессуальным документам, которые не отвечают такому критерию оценки доказательств, как достоверность. Несостоятельность указанной версии следователя, как полагает защита, опровергается совокупностью доказательств (описью документов, удостоверенной подписью следователя и секретаря судебного заседания, копиями протоколов соответствующих заседаний, подписанными председательствующим и секретарем заседания, аудиопротоколами данных заседаний, протоколом осмотра предметов от 24 июня 2020 г., постановлением о признании и приобщении к уголовному делу вещественных доказательств от 24 июня 2020 г., а также вещественным доказательством в виде диска с аудиозаписью судебных заседаний об избрании меры пресечения), а также требованиями законодательства, положения которого разъяснены высшими судами.

Согласно ч. 3 ст. 108 УПК к постановлению прилагаются материалы, подтверждающие обоснованность ходатайства. Пленум Верховного Суда РФ в п. 13 Постановления от 19 декабря 2013 г. № 41 указал, что, рассматривая ходатайство об избрании в качестве меры пресечения заключения под стражу, суд должен выяснить, приложены ли к нему копии постановлений о возбуждении уголовного дела и привлечении лица в качестве обвиняемого; копии протоколов задержания, допросов подозреваемого (обвиняемого).  

Руководствуясь требованиями ст. 75 и 235 УПК, защита просила суд исключить как недопустимые указанные доказательства обвинения, исследованные в ходе следствия.

Кроме того, защита обратила внимание суда и на иные нарушения, допущенные стороной обвинения по данному делу.

Так, по мнению защиты, протокол явки П. с повинной от 18 сентября 2019 г. получен в период его незаконного задержания, под давлением. Аналогичные существенные нарушения допущены при получении явки с повинной Л.

В судебном заседании П. и его законный представитель сообщили, что допрос фактически не проводился. Процессуальные права им не разъяснялись, текст протокола допроса изготовлен путем копирования текста допроса потерпевшей Т.

Согласно автороведческо-лингвистическому заключению специалиста, в котором исследовались протоколы допросов потерпевшей, свидетеля Щ. и подсудимых, при сопоставлении текстов протоколов обнаружены совпадения лексических единиц, грамматических конструкций, стилистических средств, которые позволяют не исключать возможность использования одного исходного текста для создания двух текстов протоколов. Синонимические замены, перестановки внутри предложений в сопоставляемых текстах могут представлять собой попытки переработки исходного текста, заимствования фрагментов из одного текста в другом.

Отмечу, что сторона защиты неоднократно обращалась к следственному органу и суду с ходатайствами о назначении автороведческо-лингвистических экспертиз текстов данных документов, и во всех случаях в удовлетворении ходатайств было отказано, что является нарушением ч. 2 ст. 159, ст. 15 и 244 УПК. Аналогичные нарушения допущены в показаниях, содержащихся в протоколе допроса Л.

Защита также обратила внимание, что протокол судебного заседания от 18 сентября 2019 г. получен судьей на досудебной стадии (нарушение ст. 15 и 244 УПК), что свидетельствует о нарушении порядка сбора доказательств. Следователь данное доказательство включил в перечень доказательств, «подтверждающих вину П.», тем самым подчеркнув его значимость в процессе установления виновности данного лица. С этим также согласились руководитель следственного органа, выразивший согласие с направлением дела с обвинительным заключением прокурору, и прокурор, утвердивший обвинительное заключение и направивший его в суд для рассмотрения по существу. При этом протокол в нарушение п. 15 ч. 3 ст. 259 УПК не содержит указаний на разъяснение порядка принесения замечаний.

В ходе исследования аудиопротокола судебного заседания от 18 сентября 2019 г. защитой было установлено, что письменный протокол содержит недостоверные сведения. В частности, он включает сведения о разъяснении участникам уголовного судопроизводства их прав, обязанностей и ответственности, а также права заявления отводов составу суда и т.д., в то время как в действительности они разъяснены не были (нарушение п. 9 ч. 3 ст. 259 УПК). Кроме того, защита установила, что в письменный протокол внесены недостоверные сведения, которых, согласно аудиопротоколу, в действиях суда не было; со значительными искажениями приведено содержание показаний участников уголовного судопроизводства, недостоверно отражены вопросы допрашиваемым и их ответы, неверно описан порядок действий суда.

Относительно протокола допроса Л. от 18 сентября 2019 г. защита указала на нарушение порядка предъявления обвинения, невыполнение обязанности разъяснить участвующим в деле лицам их права. Кроме того, в период с 21:40 18 сентября 2019 г. до 1 октября 2020 г. количество листов данного документа увеличилось с 5 до 7. В указанное постановление неизвестным лицом внесены заведомо ложные, по мнению защиты, сведения, в которых указано, что у Т., согласно заключению эксперта, обнаружено множество телесных повреждений. При сопоставлении с судебно-медицинским заключением от 18 сентября 2019 г. установлено, что ни одного телесного повреждения у потерпевшей, приведенного в постановлении о привлечении Л. в качестве обвиняемого, нет. Обвинение в совершении преступления, предусмотренного п. «а» ч. 3 ст. 131 УК, в постановлении о привлечении Л. в качестве обвиняемого от 18 сентября 2019 г. изложено тождественно обвинению по п. «а» ч. 3 ст. 132 УК. Неконкретизированное обвинение повлекло нарушение права Л. на защиту во время допроса.   

В судебном заседании свидетель Щ. и его законный представитель К. показали, что фактически допрос не проводился. Процессуальные права им не разъяснялись, а текст протокола допроса изготовлен путем копирования текста допроса потерпевшей, что повлекло изложение в тексте допроса показаний Щ. в женском роде (в указанной части имеется полное совпадение с протоколом допроса Т.).

Щ. и его законный представитель в судебном заседании показали, что педагог С. не участвовала при проведении допроса 18 сентября 2019 г. и протокол не подписывала. Когда им был продемонстрирован протокол, они сообщили, что подпись С. подделана. Показания указанных лиц подтверждает заключение эксперта от 18 февраля 2020 г. Согласно выводам, изложенным в заключении, подписи от имени С. в протоколе допроса свидетеля Щ. от 18 сентября 2019 г. выполнены иным лицом. Подписи от имени С. в указанном протоколе и в протоколе допроса П. от 18 сентября 2019 г. выполнены разными лицами.

Согласно п. 3 ч. 3 ст. 166 УПК в протоколе осмотра места происшествия указываются ФИО каждого лица, участвовавшего в следственном действии, а в необходимых случаях – адрес и другие данные о личности.

В ходе осмотра места происшествия 18 сентября 2019 г. участвовали Л. и его законный представитель. В нарушение положений УПК указаний об их участии в протоколе осмотра места происшествия не имеется, в связи с чем протокол им для ознакомления не предъявлялся. Возможности внести дополнения и уточнения в протокол у данных лиц не было. В нарушение ч. 4 ст. 177 УПК изъятое в ходе осмотра не предъявлялось участникам следственного действия.

Более того, в тексте протокола дописывание в конце страницы выполнено иным почерком. Аналогичный текст имеется и в материале, приложенном к ходатайству следователя о заключении Л. под стражу. Таким образом, в период после окончания судебного заседания 18 сентября 2019 г. протокол был дополнен неизвестным лицом, что позволяет утверждать о фальсификации доказательства.

В соответствии со ст. 25 и ч. 3 ст. 55 Конституции каждому гарантируется неприкосновенность жилища. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или по решению суда (ч. 1 ст. 12 УПК), за исключением случаев, предусмотренных ч. 5 ст. 165 Кодекса. Как установлено ч. 5 ст. 177 УПК, если проживающие в жилище лица возражают против его осмотра, следователь возбуждает ходатайство о производстве данного следственного действия в соответствии со ст. 165 УПК.

Исходя из системного толкования указанных норм, при отсутствии согласия проживающих на осмотр жилища уголовно-процессуальное законодательство устанавливает обязательный судебный контроль производства осмотра, в процессе которого суд оценивает изложенные в ходатайстве (уведомлении) данные на предмет законности и обоснованности следственного действия.   

Как закреплено в п. 8 Постановления Пленума ВС от 1 июня 2017 г. № 19 «О практике рассмотрения судами ходатайств о производстве следственных действий, связанных с ограничением конституционных прав граждан (статья 165 УПК РФ)», с учетом положений ч. 5 ст. 177 УПК на производство осмотра жилища требуется разрешение суда, если хотя бы одно из проживающих в нем лиц возражает против осмотра.

При допросах в судебном заседании обвиняемых и их законных представителей, свидетеля Щ. и его законного представителя установлено, что согласия на осмотр жилищ от проживающих в них лиц не было. Осмотры мест происшествий (жилищ), расположенных по трем адресам, в нарушение положений ч. 5 ст. 165, 176, 177 УПК были проведены без согласия проживающих в них лиц, при отсутствии последующего судебного контроля законности их производства, что в силу требований ст. 75 УПК ввиду существенности нарушения должно влечь признание данных доказательств (протоколов осмотра) недопустимыми.

В ходе осмотров жилищ также были изъяты носильные вещи, включая нижнее белье, обвиняемых и свидетеля Щ. При этом в нарушение ст. 166 УПК данные лица не указаны в протоколе, им не разъяснены права, с содержанием текста они не ознакомлены. Более того, осмотр в жилище Щ. в нарушение ст. 170 УПК проведен без участия понятых и без применения технических средств фиксации хода и результатов следственного действия.

Кроме того, в ходе проведения указанных осмотров, затрагивающих права и свободы лиц, подозреваемых в совершении преступлений, не обеспечено участие защитника, чем нарушено конституционное право на получение квалифицированной юридической помощи (ст. 48 Конституции, ст. 49 УПК).

Стоит отметить также, что осмотры мест происшествия (жилищ) проведены с грубым нарушением установленного законом порядка и ненадлежащими субъектами. Уголовное дело возбуждено 18 сентября 2019 г. в 10:00. При этом в ночь на 18 сентября сотрудниками полиции был проведен осмотр места происшествия. Осмотры в жилищах Л., Щ. и П. проведены до возбуждения уголовного дела.

В материалах дела имеется поручение следователя от 18 сентября 2019 г., в котором указано на необходимость получить одежду подсудимых и свидетеля в соответствии с УПК. Данное поручение, по мнению защиты, противоречит УПК.

Следователь является должностным лицом, уполномоченным в пределах компетенции, предусмотренной Кодексом, осуществлять предварительное следствие по уголовному делу (ч. 1 ст. 38 УПК). Он уполномочен давать органу дознания в случаях и порядке, установленных Кодексом, обязательные для исполнения письменные поручения о проведении ОРМ, отдельных следственных действий, об исполнении постановлений о задержании, приводе, аресте, о производстве иных процессуальных действий, а также получать содействие при их осуществлении (п. 4 ч. 2 ст. 38). Кроме того, следователь уполномочен осуществлять иные полномочия, предусмотренные Кодексом (п. 6 ч. 2 ст. 38 УПК).

Согласно ч. 1 ст. 144 УПК при проверке сообщения о преступлении следователь вправе давать органу дознания обязательное для исполнения письменное поручение о проведении ОРМ. Системный анализ норм Кодекса позволяет заключить, что до вынесения постановления о возбуждении уголовного дела следователь не уполномочен направлять поручения о производстве отдельных следственных действий. Таким образом, направление следователем письменного поручения об изъятии одежды (при этом не указано конкретное следственное действие) – то есть проведении отдельных следственных действий, – до возбуждения уголовного дела незаконно, что свидетельствует о превышении должностных полномочий, предусмотренных уголовно-процессуальным законодательством.

В материалах дела также имеется сопроводительное письмо – ответ на поручение от 18 сентября 2019 г., в котором указано, что какие-либо предметы к ответу на поручение не прикладывались, сотрудниками МВД в территориальное подразделение СКР не передавались, что не позволяет отследить законность цепочки владения вещественными доказательствами. В ходе исследования вещественных доказательств 21 ноября 2022 г. П. и Л., а также законный представитель П. показали, что представленные им на обозрение предметы одежды подсудимым не принадлежат.

Протоколы осмотра мест происшествия от 18 сентября 2019 г. получены с фундаментальными нарушениями УПК, в связи с чем подлежат исключению из числа доказательств по делу, – как и все доказательства, производные от ничтожных осмотров.

На мой взгляд, данное уголовное дело можно назвать лидером по количеству фальсификаций и существенных нарушений норм материального и процессуального права.

В обвинительном приговоре недопустимым доказательством признано всего одно – показания Щ. (в котором экспертом ЭКЦ УМВД России по Омской области установлена подделка подписи педагога). Остальные описанные порочные, по мнению защиты, доказательства положены в основу приговора.   

Таким образом, считаю необходимым принять действенные меры по искоренению фактов фальсификации, служебных подлогов и иных преступлений, допускаемых должностными лицами. Способствовать достижению указанных целей, как представляется, может неотвратимость наказания должностных лиц, совершивших преступления против интересов правосудия, – в противном случае фальсификация может превратиться в бич отечественной правоохранительной системы.

Перефразируя название произведения великого писателя-криминолога Ф.М. Достоевского, суд в данном случае продемонстрировал «наказание без преступления». В заключение добавлю, что на приговор подана апелляционная жалоба.