АС Саратовской области вынес решение от 24 мая об истребовании из незаконного владения ООО «ТПК «Энергия-2» в пользу Территориального управления Росимущества в Саратовской области защитного сооружения гражданской обороны (убежища), расположенного в нежилом здании1.
Саратовский авиационный завод был приватизирован в 1991 г. по постановлению Совета Министров СССР. На основании акта оценки имущества завода, утвержденного министром авиационной промышленности 26 февраля 1991 г., а также сводного акта инвентаризации основных и оборотных средств и незавершенного строительства 18 мая того же года коллективному предприятию САЗ было выдано свидетельство о праве собственности на имущество государственного предприятия САЗ, куда вошло также принадлежащее в настоящее время обществу «ТПК «Энергия-2» на основании договора купли-продажи от 2011 г. здание заводоуправления, в котором, по мнению ТУ Росимущества, находится истребуемое убежище.
Примечание редакции: ранее «АГ» писала о схожей ситуации в отношении убежища № 5, до 1991 г. находившегося на балансе Саратовского авиационного завода, затем в 2011 г. переданного в собственность ООО «Перспектива-2011» и впоследствии возвращенного в собственность государства Верховным Судом РФ (Определение от 6 февраля 2020 г. № 306-ЭС19-23752 по делу № А57-23624/2018).
В августе 2020 г. Территориальное управление Росимущества обратилось в суд с иском об истребовании у общества защитного сооружения гражданской обороны (бомбоубежища № 1) площадью 170 кв. м, о котором узнало из обращения депутата Госдумы Валерия Рашкина от 20 ноября 2017 г.
По мнению госоргана, именно с этого момента – то есть с 20 ноября 2017 г. – начал течь срок исковой давности. Истребуя из владения общества данный объект, истец сослался на то, что бомбоубежище расположено в подвале нежилого здания и было обнаружено и учтено в рамках инвентаризации 2014 г.
По ходатайству ТУ Росимущества в целях выявления убежища была проведена судебная экспертиза. Как указано в заключении, в результате обследования не установлено наличие обособленного или изолированного помещения, соответствующего характеристикам убежища, а также помещения, отграниченного от остального объема здания строительными конструкциями, с отдельным входом, не используемого для доступа в иное помещение и соответствующего характеристикам защитного сооружения ГО. Более того, конструктивная схема здания не допускает размещения на его территории защитного сооружения и не обеспечивает защиту укрывающихся лиц.
То есть фактически эксперт установил, что объект недвижимости в виде бомбоубежища либо иного изолированного помещения площадью 170 кв. м в здании отсутствует, что само по себе являлось основанием для отказа в истребовании спорного сооружения.
В то же время в решении указано: «экспертным исследованием не опровергнута возможность расположения в подвальном помещении нежилого здания ˂…˃ до его реконструкции защитного сооружения».
Сразу возникает вопрос: как ТУ Росимущества будет вносить в реестр априори недостоверную запись о праве собственности на данный объект?
В ходе рассмотрения дела ни суд, ни истец не ставили под сомнение тот факт, что бомбоубежище как объект недвижимости не существует, при этом в решении суда указывалось: «Таким образом, суд приходит к выводу о доказанности материалами дела о расположении в подвальном помещении нежилого здания ˂…˃защитного сооружения № 1. ˂…˃ Как подтверждается материалами дела, спорное бомбоубежище используется ответчиком и до настоящего времени находится в его владении».
Согласно правовой позиции, изложенной в Постановлении Президиума ВАС РФ от 26 января 2010 г. № 11052/09, суд при рассмотрении спора должен квалифицировать объект, основываясь на установленных фактических обстоятельствах, и определить, имеется ли самостоятельный объект недвижимости, отвечающий признакам, указанным в п. 1 ст. 130 ГК РФ.
Несмотря на вывод АС Поволжского округа о том, что «право на вещь не может существовать в отсутствие самой вещи» (постановление от 6 октября 2020 г. по делу № А57-20354/2019), несуществующий объект – бомбоубежище № 1 – было решено истребовать. В связи с этим возникает вопрос: как могли депутат, прокуратура, администрация, регистрирующий орган и ГУ МЧС знать о данном объекте недвижимого имущества бывшего авиационного завода, а ТУ Росимущества – в течение 30 лет не иметь информации о нем?
Общество-ответчик в каждом судебном заседании заявляло о пропуске срока исковой давности (10 лет). АС Саратовской области согласился с доводом истца о том, что о нарушении права и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите этого права, управлению Росимущества стало известно из обращения депутата.
Отказывая ответчику в удовлетворении ходатайства о пропуске срока исковой давности, суд указал: «исходя из принципа справедливости, нельзя рассматривать данный правовой институт в качестве способа легализации незаконного приобретения имущества в ущерб интересов собственника, лишенного его помимо воли» – и сослался на позицию Конституционного Суда (Постановление от 14 июля 2005 г. № 9-П), обратившего, как указано в решении, «внимание на необходимость дифференцированного подхода к хозяйствующим субъектам, которые, противодействуя контрольным мероприятиям, использовали бы положение о сроках давности вопреки его предназначению, в ущерб правам других юридических лиц и правомерным публичным интересам».
В действительности же в Постановлении КС № 9-П указано «…оспариваемые положения статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации не могут истолковываться как предполагающие, что установленный ими срок давности распространяется равным образом как на тех налогоплательщиков, которые соблюдают свои обязанности при осуществлении налогового контроля, так и на тех, которые такому контролю противодействуют».
Полагаю, указанная правовая позиция Конституционного Суда по вопросу привлечения недобросовестных лиц к публично-правовой ответственности применительно к исковой давности по спорам гражданско-правового характера не могла быть использована ввиду существенных различий правовых институтов.
Так, Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (Определение от 25 декабря 2019 г. № 305-ЭС19-18665 по делу № А40-116882/2017) указала, что, если «истцами по делу выступают органы исполнительной власти, на которые в силу закона возложены обязанности по контролю за соответствием строительства требованиям, установленным в разрешении, и которые для надлежащего осуществления этих обязанностей наделены различными контрольными полномочиями, они имеют возможность получать сведения о государственном техническом учете и государственной регистрации прав на спорный объект».
Управление Росимущества является территориальным органом федерального органа исполнительной власти (Росимущества), осуществляющим функции по управлению федеральным имуществом на территории Саратовской области, в том числе реализует на данной территории полномочия собственника, а также права по осуществлению от имени РФ юридических действий по защите имущественных и иных прав и законных интересов государства при управлении федеральным имуществом и его приватизации по вопросам, относящимся к компетенции территориального органа.
Таким образом, с учетом позиции Верховного Суда, а также полномочий, возложенных на ТУ Росимущества, оно обязано было владеть информацией обо всех объектах федеральной собственности, находящихся на территории Саратовской области, и могло узнать о нарушении своих прав путем межведомственного взаимодействия раньше, чем в 2017 г., которым датировано письмо Валерия Рашкина.
Несвоевременное получение истцом такой информации, на мой взгляд, свидетельствует об осуществлении им заявляемых прав на спорное имущество без должной степени заботливости и осмотрительности и не может служить основанием для иного определения момента течения срока исковой давности.
Кроме того, общество-ответчик настаивало на пропуске истцом сроков исковой давности, поскольку в ответе на запрос суда ГУ МЧС по Саратовской области указало, что в комиссию по инвентаризации на территории Саратовской области, проводимой по поручению Президента РФ от 7 мая 2013 г. № 1049-Пр., входил руководитель ТУ Росимущества. В задачи комиссии входило выявление фактического количества защитных сооружений ГО, их характеристик и сопоставление с учетными данными; определение фактического состояния выявленных объектов и разработка предложений об их дальнейшей эксплуатации; сверка учетных сведений (наличие паспорта защитного сооружения ГО); выявление пользователей, владельцев, установление собственников объектов и т.д. На момент проведения инвентаризации предложения о передаче убежища № 1 в государственную или муниципальную собственность отсутствовали.
Тот факт, что ТУ Росимущества принимало в 2013–2014 гг. непосредственное участие в инвентаризации защитных сооружений на территории Саратовской области, не повлиял на вывод суда о заявленных ответчиком и не опровергнутых истцом сроках, когда последний узнал или должен был узнать о нарушенном праве и правообладателе.
Полагаю, что такой подход арбитражного суда к исчислению сроков исковой давности по делам в отношении виндикации объектов гражданской обороны противоречит основной цели института исковой давности – поддержанию стабильности фактически сложившихся имущественных отношений и устранению неопределенности гражданского оборота, а кроме того, порождает порочную практику истребования несуществующего объекта недвижимости.
1 Дело № А57-15426/2020.
