С большим интересом слежу за развернувшейся в «АГ» дискуссией по вопросам совершенствования процессуального статуса представителя адвокатской палаты, регламентируемого ст. 450.1 УПК РФ. Тема близка мне – и как ученому, и как практику (в прошлом), – и, несомненно, остро актуальна для правоприменительной деятельности, причем не только для адвокатов, но и для следователей, дознавателей и суда.
Радует тот факт, что адвокаты, участвующие в обсуждении, с глубоким знанием дела излагают свои – возможно, не бесспорные, но вполне рациональные – предложения, делятся опытом и приводят весомые аргументы.
Хотелось бы внести свою лепту в обсуждение этого непростого вопроса.
Авторы, высказавшие ранее свои мнения, затронули сразу несколько аспектов проблемы, включая ту, которая, на мой взгляд, представляется наиболее важной, – определение процессуальной роли, миссии представителя адвокатской палаты. В частности, Сергей Краузе отметил процессуальную роль представителя следующим образом: «представитель палаты должен de facto обладать специальными знаниями в области адвокатской тайны и предупреждать следователя о наличии в предметах и документах таких сведений», отрицая при этом принадлежность представителя палаты к стороне защиты. Ростислав Хмыров пришел к выводу, что процессуальный статус представителя палаты в определенной степени выступает аналогом статуса адвоката-защитника. По мнению Владислава Лапинского, «совмещение статусов (представителя адвокатской палаты и адвоката. – О.Г.) дает критикам современной российской адвокатуры повод упрекнуть представителей адвокатского сообщества в необъективности и желании “помогать своим, несмотря ни на что”».
Наличие нескольких точек зрения дает повод для дискуссии.
Во-первых, в части уголовно-процессуального статуса представителя адвокатской палаты отмечу следующее. Однозначное мнение – этот статус должен быть самостоятельным, отличающимся уникальностью содержания (совокупностью прав и обязанностей, а также специфической ответственностью).
Причина такого категоричного суждения в том, что в уголовном судопроизводстве каждый процессуальный статус отличается от иных специфическим предназначением (выражающимся в цели и задачах) и содержательной неповторимостью, поэтому какое-либо сравнение или «примыкание» статуса представителя адвокатской палаты к какому-либо иному статусу (специалиста, защитника и др.) представляется неверным. В этом плане хотелось бы поддержать позицию В. Лапинского, выступающего за разделение статусов представителя палаты и защитника. Что касается статуса специалиста, то цель его участия, закрепленная в ст. 58 УПК, на мой взгляд, не подходит представителю адвокатской палаты, который не может способствовать обнаружению, закреплению или изъятию предметов и документов.
Во-вторых, прежде чем обсуждать содержание процессуального статуса представителя палаты, считаю важным ответить на вопрос: для достижения какой цели он включен в число участников уголовного судопроизводства?
Сложность ответа на данный вопрос заключается в отсутствии каких-либо законодательных и теоретических предпосылок для этого. Считаю, что правы участники дискуссии, отмечающие, что закон не предусматривает определения представителя адвокатской палаты (например, ст. 5 УПК, содержащая основные понятия, используемые в тексте уголовно-процессуального закона). Вместе с тем такого рода дефиниция могла бы прояснить позицию законодателя по данному вопросу.
Буквальное толкование ст. 450.1 Кодекса позволяет уяснить в этом аспекте ряд позиций, а именно:
- роль представителя палаты ограничивается исключительно рамками следственных действий, предусмотренных ч. 1 ст. 450.1;
- его привлечение обусловлено озабоченностью законодателя в обеспечении неприкосновенности предметов и сведений, составляющих адвокатскую тайну;
- в ч. 2 ст. 450.1 установлен запрет изъятия производства адвоката («В ходе обыска, осмотра и (или) выемки в жилых и служебных помещениях, используемых для осуществления адвокатской деятельности, запрещается изъятие всего производства адвоката по делам его доверителей, а также фотографирование, киносъемка, видеозапись и иная фиксация материалов указанного производства»). Соответственно «обеспечительная» роль представителя палаты выражается в контроле за соблюдением указанного запрета уполномоченными должностными лицами, осуществляющими следственные действия.
Исходя из этого, можно сформулировать миссию представителя адвокатской палаты: его привлечение к участию в производстве некоторых (весьма немногочисленных) следственных действий необходимо для обеспечения неприкосновенности предметов и документов, составляющих адвокатскую тайну, путем контроля за соблюдением запрета на изъятие всего производства адвоката по делам его доверителей, а также фотографирование, киносъемку, видеозапись и иную фиксацию материалов указанного производства. При этом контроль лишен каких бы то ни было властных элементов.
Принимая этот вывод как исходный для формирования процессуального статуса представителя палаты, обратимся к его процессуальным полномочиям. Здесь сразу обращает на себя внимание полное отсутствие таковых в законодательном поле. Все, что удалось обнаружить, – указание на присутствие представителя палаты при производстве следственного действия. Соответственно, есть основание утверждать, что единственным доступным для представителя палаты средством обеспечивать неприкосновенность названных предметов и сведений является наблюдение.
Решить проблему, на мой взгляд, могло бы расширительное толкование понятия «присутствие». Этот термин используется законодателем без особых формальных правил.
В качестве примера рассмотрим содержание ч. 2 ст. 389.12 УПК: «Осужденному, содержащемуся под стражей и заявившему о своем желании присутствовать при рассмотрении апелляционных жалобы, представления, по решению суда обеспечивается право участвовать в судебном заседании…» (выделено мной. – О. Г.).
Приведу пример более четкого определения термина «присутствие». Так, ч. 1 ст. 280 УПК предусматривает допрос несовершеннолетних потерпевших и свидетелей, имеющих физические или психические недостатки, в присутствии педагога и (или) психолога. Одновременно ч. 2 той же статьи установлено, что до начала допроса несовершеннолетнего председательствующий разъясняет педагогу или психологу их права, о чем в протоколе судебного заседания делается соответствующая запись.
Соответственно, если в первом примере «присутствие» равнозначно участию, то во втором – присутствие основано на совокупности конкретных прав и возможности их реализовать.
В свете данных примеров законодательных предписаний возникает вопрос: какое именно присутствие имеет в виду законодатель применительно к представителю адвокатской палаты, и если расширительное толкование понятия «присутствует» допустимо в иных случаях, применимо ли оно к представителю палаты?
На мой взгляд, использовать расширительное толкование в этом случае невозможно ввиду отсутствия базовой статьи закона, определяющей исходный статус представителя палаты. Формально у него нет процессуальных полномочий, кроме весьма неоднозначной формулировки «присутствует».
В результате можно констатировать следующее:
- цель представителя адвокатской палаты в уголовном судопроизводстве – обеспечение неприкосновенности предметов и документов, составляющих адвокатскую тайну;
- его непосредственная задача – контроль за соблюдением запрета на изъятие всего производства адвоката по делам его доверителей, а также фотографирования, киносъемки, видеозаписи и иной фиксации материалов указанного производства;
- средство достижения цели и решения указанной задачи – наблюдение за ходом производства следственного действия.
Проведенный теоретико-правовой анализ позволяет утверждать, что процессуальный потенциал представителя адвокатской палаты в уголовном судопроизводстве весьма скромен, в связи с чем его развитие видится в изменении цели привлечения представителя палаты в уголовное судопроизводство, поскольку обозначенная в действующей редакции УПК цель, на мой взгляд, не отвечает потребностям практики.
Представляется актуальным также привлечение представителя палаты для обеспечения более широкого спектра профессиональных прав адвокатов – например, для допуска к участию в уголовном судопроизводстве, для участия в допросе адвоката, выполняющего функцию защитника (уточнение п. 3 ч. 3 ст. 56 УПК) и др. При этом признание незаинтересованного характера процессуального положения представителя палаты как лица, «охраняющего закон в специфической области законодательства – адвокатуре и адвокатской деятельности»1, кажется маловероятным. Здесь нельзя не учитывать, что представитель палаты является членом адвокатского сообщества и не может выступать выразителем иного мнения. Кроме того, признание его независимым и охраняющим исключительно закон, а не права членов адвокатского сообщества, будучи подкрепленным соответствующими полномочиями, выводит представителя палаты за пределы сообщества.
Таким образом, полагаю важным закрепление процессуального статуса представителя адвокатской палаты в одной статье закона, где предусматривались бы его основные процессуальные полномочия. В их числе целесообразно установить универсальные права (на ознакомление с материалами следственных действий, в производстве которых принимал участие представитель или адвокат, чьи профессиональные права он защищает, внесение в протокол следственного действия замечаний и возражений, подача ходатайств и жалоб). Кроме того, должны быть предусмотрены специфические полномочия (ознакомление с материалами уголовного дела, в ходе которого были допущены нарушения прав адвоката-защитника, внесение возражений на действия или решения органов предварительного следствия, прокурора или суда, создающие препятствия в реализации процессуальных прав адвокатов, выступающих защитниками по уголовному делу, и др.).
1 Лапинский В. Представитель адвокатской палаты – кто он?
