5–7 июня 2018 г. в Страсбурге состоялось очередное заседание Комитета министров Совета Европы, на котором рассмотрены в том числе вопросы исполнения постановлений Европейского Суда по правам человека по ряду дел против Российской Федерации.
Так, одним из предметов обсуждения стал вопрос об исполнении постановлений по группе дел «Кляхин» (дело «Кляхин против Российской Федерации», Постановление ЕСПЧ от 30 ноября 2004 г.), связанных с нарушениями положений ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Рим, 4 ноября 1950 г., далее – Конвенция) в части длительности содержания под стражей в качестве меры пресечения.
Главным итогом рассмотрения соответствующего вопроса стало принятие решения Комитетом министров СЕ о снятии с контроля 123 постановлений ЕСПЧ, касающихся данной темы, в связи с принятием российскими властями надлежащих мер по их исполнению.
В соответствии со ст. 46 Конвенции каждое государство-ответчик принимает на себя добровольное обязательство по выполнению окончательных постановлений ЕСПЧ, налагающих на государство юридическую обязанность избрать соответствующие меры общего характера (организационные, законодательные, административные и т.п.), которые будут способствовать устранению причин нарушения Конвенции в дальнейшем.
В свою очередь, этой же нормой Комитет министров СЕ наделен полномочиями по осуществлению надзора за исполнением решений ЕСПЧ на основании информации, предоставляемой национальными властями, неправительственными организациями и иными заинтересованными сторонами. В то же время заключения Комитета министров СЕ, согласно ст. 15 Устава Совета Европы, носят рекомендательный характер.
Рассматривая решения ЕСПЧ в части нарушения гарантированного положениями ст. 5 Конвенции права на свободу и личную неприкосновенность в контексте содержания под стражей, нельзя не признать, что позитивные подвижки, направленные на снижение остроты этой проблематики, произошли. Комитет министров СЕ с одобрением отметил предпринимаемые РФ шаги по принятию властями надлежащих мер в рамках исполнения постановлений ЕСПЧ. Об этом свидетельствует и снятие с контроля Комитета министров СЕ дел в отношении 123 заявителей, постановления по которым ЕСПЧ выносились с заключительной резолюции.
Можно признать, что на законодательном уровне действительно реализовывались идеи по реформированию уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства в целях приведения соответствующих норм, касающихся избрания мер пресечения, содержания подозреваемых и обвиняемых под стражей, к требуемым стандартам. Перечень мер пресечения был существенно расширен. Правоприменителям предоставлена реальная возможность дифференцированного подхода к выбору названных ограничительных средств в отношении преследуемых в уголовном порядке лиц. Конституционный Суд РФ довольно часто обращался к анализу рассматриваемого сегмента уголовного судопроизводства и принимал решения, ссылаясь, в том числе, на практику ЕСПЧ. Определенные шаги по либерализации позиции судов в этой сфере, более широкому применению мер пресечения, не связанных с изоляцией от общества (таких как домашний арест, залог) предпринимались и Верховным Судом РФ.
Так, Пленумом Верховного Суда РФ было принято специальное Постановление от 27 июня 2013 г. № 21 «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и протоколов к ней», в котором, в частности, даны следующие разъяснения: «Правовые позиции Европейского Суда по правам человека, которые содержатся в окончательных постановлениях Суда, принятых в отношении Российской Федерации, являются обязательными для судов.
С целью эффективной защиты прав и свобод человека судами учитываются правовые позиции Европейского Суда, изложенные в ставших окончательными постановлениях, которые приняты в отношении других государств – участников Конвенции» (п. 2). С целью ознакомления с текстами постановлений ЕСПЧ на русском языке судам рекомендовано использовать справочную систему «Международное право», разработанную Верховным Судом РФ и установленную в ведомственном контуре Государственной автоматизированной системы «Правосудие», а также поисковую систему Европейского Суда HUDOC.
Это не стало чем-то новым для нижестоящих судебных инстанций. Ранее аналогичная позиция ВС РФ была отражена в Постановлении Пленума от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации».
Такие позитивные изменения в российском законодательстве, позиции высшей судебной инстанции, разумеется, заслуживают только удовлетворительной оценки. Необходимые условия для реализации цивилизованного подхода к осуществлению правосудия на стадии избрания меры пресечения и продления соответствующих процессуальных сроков в основном созданы.
Однако, как часто бывает, «пробуксовка» начинается в другом месте. Основная проблема в реальном обеспечении прав и свобод, предусмотренных Конвенцией, на мой взгляд, заключается в правоприменительной практике, отношении судов первой (а нередко и апелляционной) инстанции к рассмотрению соответствующих ходатайств органов следствия, осуществлению судебного контроля обоснованности представляемых ими материалов.
В принципе процессуальные нормы, касающиеся вопросов заключения под стражу и продления сроков содержания под стражей (ст. 108, 109 УПК РФ), с точки зрения содержащихся в них предписаний, сами по себе сформулированы достаточно неплохо, поскольку требуют от суда обеспечивать скрупулезный и ответственный анализ и оценку документов, которыми следователь подтверждает необходимость ареста или продления срока содержания под стражей. Закон прямо требует наличия «проверенных в судебном заседании конкретных, фактических обстоятельств», на основании которых судья принимает решение, касающееся самой строгой меры пресечения.
Но нередко эти императивные установки игнорируются, а сама судебная процедура по рассмотрению ходатайства следствия превращается в некую формальность. При этом на защитника, призывающего суд первой инстанции выполнять требования процессуальных норм, разъяснений Верховного Суда РФ, положений Конвенции, к сожалению, зачастую смотрят, как на какое-то ископаемое существо, которое невесть откуда выползло и говорит какие-то странные вещи.
По моему мнению, кардинальным образом переломить ситуацию в рассматриваемом вопросе вряд ли удастся, пока не будет установлена персональная ответственность судей, принимающих неправосудные решения, на основании которых лица, чья вина еще не установлена вступившим в силу приговором, многие месяцы, а то и годы проводят в следственном изоляторе.
Государство выплачивает в качестве компенсаций тысячи, десятки тысяч евро, присуждаемых постановлениями ЕСПЧ по делам данной категории. Если бы существовал механизм их взыскания в регрессном порядке с виновных должностных лиц, полагаю, количество жалоб в ЕСПЧ точно бы поубавилось.
Существует еще одна проблема, которая обусловлена некоторыми положениями ст. 109 УПК РФ, позволяющими содержать под стражей длительное время.
Из буквального смысла данной нормы, а именно ч. 4–7, и правоприменительной практики следует, что лицо, обвиняемое в совершении тяжкого преступления, которому материалы уголовного дела предъявлены для ознакомления после окончания предварительного следствия не позднее чем за 30 суток до окончания предельного срока содержания под стражей (например, за 31 сутки), может содержаться под стражей неопределенный период времени свыше предельного срока содержания под стражей, т.е. свыше 12 месяцев.
Согласно ст. 14 Конвенции пользование признанными в ней правами и свободами должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по любым признакам.
Считаю, что нормы ч. 4 (в части, исключающей немедленное освобождение лица, содержащегося под стражей, в случаях, предусмотренных п. 1 ч. 8 ст. 109), ч. 7 и 8 ст. 109 УПК РФ не соответствуют как названным положениям Конвенции, так и требованиям ст. 19 Конституции РФ, поскольку предусматривают возможность принятия судом решения о продлении срока содержания обвиняемого в совершении тяжкого преступления под стражей по истечении предельного срока, установленного в ч. 3 ст. 109 УПК РФ (12 месяцев), тем самым по своему содержанию затрагивают гарантированные права и свободы человека и гражданина.
Положение о равенстве перед законом и судом отвечает ст. 7 Всеобщей декларации прав человека, провозгласившей, что все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту законом. Этим положением устанавливается юридическое (формальное) равенство всех перед законом независимо от многих обстоятельств.
Юридическое равенство всех перед законом означает равенство прав и свобод человека и гражданина, равенство юридических обязанностей, равные основания юридической ответственности за нарушение закона, равенство перед судом.
Названные уголовно-процессуальные нормы не соответствуют принципу равенства всех перед законом и судом.
Так, лица, обвиняемые в совершении тяжких преступлений и содержащиеся под стражей в качестве меры пресечения, в отношении которых предварительное следствие в 12-месячный срок не завершено, а также лица, которым после окончания предварительного следствия материалы уголовного дела предъявлены позднее чем за 30 суток до окончания предельного срока содержания под стражей (например, за 29 суток), подлежат немедленному освобождению из-под стражи по истечении 12-месячного срока пребывания под стражей, т.е. находятся в привилегированном положении по сравнению с теми, кому материалы дела предъявлены для ознакомления не позднее чем за 30 суток (например, за 31 сутки).
Поскольку юридическим критерием установления предельных сроков содержания под стражей является тяжесть инкриминированного преступления (ч. 2 и 3 ст. 109 УПК РФ), постольку рационально необъяснимо деление лиц, содержащихся под стражей, на тех, кто подлежит немедленному освобождению, и тех, в отношении кого этот срок может быть продлен свыше 12 месяцев, исходя только лишь из момента предъявления материалов дела для ознакомления.
Мною подавалась жалоба в Конституционный Суд РФ на предмет проверки соответствия упомянутых норм, примененных в конкретном уголовном деле, ст. 19 Конституции РФ, однако Определением КС РФ от 19 марта 2009 г. было отказано в принятии жалобы к рассмотрению.
Касаясь проблем правоприменительной практики, нельзя также не отметить, как зачастую произвольно и расширительно судами толкуется такой критерий, позволяющий продлевать срок содержания под стражей свыше 6 месяцев, как «особая сложность уголовного дела». Под него банально подгоняется количество томов, наполненных так называемой «макулатурой», не имеющей отношения к сбору доказательств, либо чисто математический подсчет произведенных следственных действий, в том числе исключительно процедурных (ознакомления с постановлениями о назначении экспертиз и проведенными исследованиями), и т.п.
Нередко суды игнорируют и разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, изложенные в Постановлении от 19 декабря 2013 г. № 41 (в ред. от 24 мая 2016 г.) «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога»: «рассматривая вопросы об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и о продлении срока ее действия, суд обязан в каждом случае обсуждать возможность применения в отношении лица иной, более мягкой, меры пресечения вне зависимости от наличия ходатайства об этом сторон, а также от стадии производства по уголовному делу» (п. 3).
Как правило, суды не склонны смягчать участь арестованных следствием, о чем свидетельствует недавний показательный пример, когда Басманный районный суд г. Москвы отказал следственному комитету в переводе Алексея Малобродского под домашний арест. У суда, выполнившего фактически обвинительную функцию, как оказалось, нашлись собственные резоны не согласиться с позицией следствия, посчитавшего возможным проявить немного гуманизма, если, конечно, это не был разыгранный спектакль.
Не случайно, видимо, Комитет министров СЕ, положительно оценивая усилия РФ по устранению предпосылок к нарушению конвенционных прав и свобод в рассматриваемой сфере, отметил тем не менее недостаточный прогресс в разрешении этого вопроса и обратился к властям РФ с призывом предоставить информацию о правовых последствиях, особенно в судах первой инстанции, применения практики Верховного Суда РФ по превентивной отмене касающихся предварительного заключения решений, способных нарушать предусмотренное ст. 5 Конвенции право на свободу и личную неприкосновенность.
В этом контексте следует отметить, что ст. 16 Протокола № 14 от 13 мая 2004 г. в ст. 46 Конвенции были введены две дополнительные гарантии, направленные на исполнение постановлений ЕСПЧ: 1) возможность Комитета министров СЕ обратиться в Суд за толкованием уже вынесенного постановления, если это необходимо для эффективного контроля за его исполнением; 2) право Комитета, если он считает, что государство отказывается подчиниться окончательному постановлению по делу, в котором оно выступает стороной, после направления официального уведомления этой стороне, передать на рассмотрение ЕСПЧ вопрос, не нарушила ли эта сторона свое обязательство, установленное п. 1 ст. 46 Конвенции. Если ЕСПЧ устанавливает факт нарушения п. 1, он передает дело в Комитет министров СЕ для рассмотрения мер, подлежащих применению.
Вместе с тем перспектива наведения идеального порядка в рассматриваемом вопросе пока представляется весьма иллюзорной, в связи с чем государству, скорее всего, еще не раз придется выступать в статусе ответчика в ЕСПЧ по жалобам лиц, чьи конвенционные права и свободы нарушены.
