Конституционный Суд РФ опубликовал Постановление от 21 мая № 20-П по делу о проверке конституционности п. 3.1 ст. 3 Закона об обществах с ограниченной ответственностью. Данным постановлением Суд фактически «качнул маятник» в сторону усиления субсидиарной ответственности лиц, контролировавших общества, исключенные из ЕГРЮЛ как недействующие на основании решения регистрирующего (налогового) органа.
Напомню, что в соответствии с указанной нормой Закона об ООО исключение общества как недействующего влечет последствия, предусмотренные ГК РФ для отказа основного должника от исполнения обязательства. В этом случае по заявлению кредитора на контролирующих такое общество лиц может быть возложена субсидиарная ответственность, если неисполнение обязательств было обусловлено их недобросовестными и (или) неразумными действиями.
После появления данной нормы в Законе об ООО многие кредиторы облегченно выдохнули – исключение юрлица теперь не являлось безусловной преградой для взыскания задолженности с его руководителя и участников. Однако последовавшая судебная практика остудила пыл кредиторов: суды начали требовать от истцов представления доказательств наличия всей совокупности элементов деликта, в том числе свидетельствующих о наличии причинно-следственной связи между действиями лиц, контролирующих исключенное общество, и невозможностью погашения задолженности.
Точку в подобного рода спорах поставил Верховный Суд РФ. Судебная коллегия по экономическим спорам ВС в Определении от 25 августа 2020 г. № 307-ЭС20-180 указала, что само по себе исключение юридического лица из реестра в результате действий (бездействия) контролирующих его лиц, приведших к исключению, не является достаточным основанием для их привлечения к субсидиарной ответственности в соответствии с положениями, закрепленными в п. 3.1 ст. 3 Закона об ООО.
ВС тогда особо подчеркнул, что, исходя из принципов ограниченной ответственности и защиты делового решения, субсидиарная ответственность контролирующих ООО лиц не может презюмироваться даже в случае исключения организации из ЕГРЮЛ как недействующей по решению регистрирующего (налогового) органа. При разрешении такого рода споров истец должен доказать, что невозможность погашения долга перед ним возникла по вине ответчика – в результате его неразумных либо недобросовестных действий.
Таким образом, названным определением Верховный Суд «заморозил» применение указанной нормы Закона об ООО, фактически сделав ее «мертвой», поскольку кредиторам в подобных спорах даже сейчас затруднительно доказать, что именно недобросовестность и неразумность действий руководителя и участников общества привели к невозможности погашения задолженности перед ними. Определение ВС, по сути, поставило кредиторов в тупик – норма закона позволяет привлечь к субсидиарной ответственности и взыскать задолженность непосредственно с контролирующих должника лиц, но в то же время на кредиторов возложено непосильное для них бремя доказывания оснований такого привлечения, притом что они зачастую не знают и не могут знать внутреннюю корпоративную «кухню» исключенного общества – в частности, почему оно не погасило долг и было исключено из реестра. Согласитесь, ситуация не совсем справедливая!
Тем временем в спорах о банкротстве чаша весов, как правило, склоняется в сторону кредиторов – им достаточно представить доказательства, позволяющие усомниться в добросовестности и разумности контролирующих должника лиц, а уже последние должны доказать отсутствие оснований для их привлечения к субсидиарной ответственности.
ВС, разрешая спор, не стал распространять презумпции, применяемые в банкротных делах, и возложил обязанность по доказыванию наличия элементов деликта на истцов: если кредитору не удается доказать данную совокупность, он фактически утрачивает возможность взыскать сумму задолженности с лиц, контролировавших общество-должника, исключенного из ЕГРЮЛ.
В рассматриваемом постановлении Конституционный Суд встал на сторону кредиторов и установил презумпцию, согласно которой предполагается, что именно бездействие контролирующих общество-должника лиц привело к невозможности исполнения обязательств перед кредитором общества, исключенного из реестра как недействующего на основании решения регистрирующего органа. То есть теперь бремя доказывания правомерно переложено на руководителя и участников общества – именно они должны данную презумпцию опровергнуть (по аналогии со спорами о банкротстве).
Рассмотрим основные выводы постановления.
Итак, во-первых, кредитору в качестве доказательства наличия не исполненных обществом перед ним обязательств теперь достаточно представить судебный акт, а также подтвердить факт исключения общества из ЕГРЮЛ как недействующего на основании решения регистрирующего органа. А вот контролирующим лицам придется объяснять суду, почему общество прекратило существование не в рамках ликвидации или банкротства, а в ходе административной процедуры, инициированной регистрирующим органом, а также доказывать добросовестный характер своего поведения. Если такие лица откажутся или будут уклоняться от дачи объяснений по данным обстоятельствам, на них возложат обязанность по доказыванию отсутствия причинно-следственной связи между их действиями и невозможностью исполнения обязательств перед кредиторами. Если упомянутые обстоятельства не будут опровергнуты, будет предполагаться, что именно руководитель и участники общества виновны в причинении убытков, и, как следствие, эти убытки будут взысканы уже с них.
При этом КС обратил внимание, что судам не следует поголовно привлекать контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности по долгам исключенного из реестра ООО – необходимо учитывать фактические основания исключения. Думаю, что в этой части «судебная гильотина» будет работать именно с отсутствующими должниками и контролирующими их лицами, которые судьбу созданного ими ООО фактически пустили на самотек. В остальных случаях, полагаю, суды как раз и будут разбираться с фактическими обстоятельствами и устанавливать, пытались ли контролирующие лица погасить задолженность перед кредиторами.
Во-вторых, указанное перераспределение бремени доказывания в основном применяется, когда кредитор – физическое лицо, и долг перед ним возник не в связи с осуществлением предпринимательской деятельности. Конституционный Суд объясняет эту логику тем, что от обычных граждан трудно ожидать принятия мер, предупреждающих исключение общества-должника из реестра, чего нельзя сказать о профессиональных участниках рынка. В целом, на мой взгляд, мотивировка разумная и правильная.
Несмотря на это, КС полностью не исключил применение названного подхода при распределении бремени доказывания, когда кредитором является не гражданин, а иной субъект, хотя в резолютивную часть постановления новая презумпция вошла лишь в отношении граждан-кредиторов.
Резюмируя, можно с радостью отметить вероятность постепенного «ухода в небытие» практики постоянного отслеживания как самих проблемных обществ-должников, так и изменений сведений о них в федеральном ресурсе и ЕГРЮЛ. Хотя полностью исключать необходимость этого я бы не стал. Время покажет тренд развития судебной практики на основе Постановления КС № 20-П и изложенных в нем выводов.
Тем не менее вызывает огромную симпатию, что КС все чаще берет на себя смелость разрешать неоднозначные вопросы и дает по ним не только законные, но и справедливые разъяснения.
