Когда проект федерального закона № 424632-7 о введении в ГК РФ понятия «цифровые активы» (далее – законопроект) был принят в первом чтении (в мае 2018 г.), он содержал детальное регулирование цифровых прав, цифровых денег и смарт-контрактов. После его рассмотрения во втором чтении концепция законопроекта значительно изменилась: осталось только общее регулирование цифровых прав и смарт-контрактов. В третьем чтении в проект были внесены в основном технические поправки, после чего он был одобрен Советом Федерации и 18 марта подписан Президентом РФ (далее – Закон № 34-ФЗ).
Вместе с тем по глубине проработки итоговая версия Закона значительно уступает редакции, принятой в первом чтении. В частности, в Законе № 34-ФЗ цифровые деньги были исключены из самостоятельного регулирования, очевидно, по той причине, что они рассматриваются законодателем в качестве разновидности цифровых прав. Однако с точки зрения практического эффекта именно цифровые деньги в наибольшей степени нуждаются в правовом регулировании.
В итоговой редакции законодатель не отказался от концепции цифрового права как таковой. Однако если ранее в законопроекте присутствовало определение термина «цифровое право», то из текста Закона следует, что законодатель больше не пытается представить универсальное определение данного понятия.
Так, обращает на себя внимание значительное количество отсылочных норм при регулировании цифровых прав. В частности:
- цифровыми могут быть названы только те права, которые поименованы в таком качестве в законе;
- цифровые права могут иметь как обязательственную, так и иную природу – однако в Законе не конкретизировано, какова эта «иная» природа;
- цифровые права обращаются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам;
- не установлен порядок осуществления цифровых прав: предусмотрено, что он должен определяться правилами информационной системы.
Разработка работоспособного универсального понятия цифрового права и поиск консенсуса среди разработчиков – весьма сложная задача, и отказ от этого пути может стать лишь краткосрочным решением проблемы. Данный подход порождает необходимость вновь и вновь обращаться к указанной проблеме в законодательстве и вносить соответствующие изменения в профильные законы по мере цифровизации отдельных отраслей, что может существенно затруднить функционирование общих норм о цифровых правах, которые законодатель намерен внести в ГК РФ.
Очевидно, что законодателю требуется немало времени, чтобы «догнать» прогресс, и точечное изменение отраслевого законодательства с целью включения в него прямого признания тех или иных прав цифровыми не является, на мой взгляд, оптимальным решением данного вопроса в долгосрочной перспективе.
Полагаю, что если согласиться с позицией законодателя о необходимости внесения изменений в общую часть ГК РФ, то такие изменения должны содержать универсальный подход к понятию цифрового права, а не ограничиваться внесением в Кодекс отсылочных к отраслевому законодательству норм.
Из итоговой версии Закона № 34-ФЗ также были исключены планировавшиеся ранее нормы, уравнивающие порядок отчуждения и перехода цифровых прав с порядком отчуждения и перехода удостоверяемых ими объектов, а также норма, объявляющая цифровые права подлежащими судебной защите при условии соответствия законодательным требованиям. Вопросы обременения, перехода и судебной защиты цифровых прав, безусловно, требовали дополнительной проработки, и анализ принятой редакции Закона приводит к выводу, что изъятие посвященных им норм преследовало цель ускорения движения законопроекта. Как и в случае с понятием цифрового права, исключение из законопроекта спорных вопросов не снимает необходимости их урегулирования в долгосрочной перспективе.
В отношении заключения договоров в электронной форме по сравнению с законопроектом, принятым в первом чтении, было добавлено требование, что данный способ должен позволять достоверно установить подписанта.
Прогрессивный подход, направленный на универсализацию способа удостоверения сделок, на мой взгляд, однозначно заслуживает поддержки. Однако следует обратить внимание на использованный в норме стандарт достоверности установления подписанта, который так или иначе потребует дополнительного толкования и выявления критериев, при которых тот или иной способ удостоверения сделки будет признаваться соответствующим данному стандарту. Как правило, KYC-процедуры, включая подтверждение личности пользователя, проводятся криптобиржами и ICO-платформами дистанционно с использованием фото, видео, изображений и сканированных копий документов. Будет ли дистанционное подтверждение личности достаточным для удовлетворения требований достоверности при разрешении вопроса о соблюдения формы сделки с цифровыми активами в национальном поле? Этот вопрос, очевидно, потребует дополнительной проработки.
В части регулирования смарт-контрактов в Законе № 34-ФЗ сохранены подходы, одобренные в редакции законопроекта, принятой в первом чтении. Однако теперь смарт-контракты могут быть оспорены в общем порядке (в редакции, принятой в первом чтении, оспаривание допускалось только в случае вмешательства в процесс исполнения).
Резюмируя, отмечу, что внесенные в принятую в первом чтении редакцию изменения можно рассматривать скорее как шаг назад, нежели как качественное улучшение законопроекта. В итоговой редакции Закона отчетливо прослеживается тенденция к упрощению дефиниций и исключению формулировок, направленных на универсальное регулирование правового статуса новых институтов. Вероятно, авторы изменений ко второму и третьему чтениям ставили своей задачей избежать дискуссии по фундаментальным вопросам гражданского права, которые неизбежно возникают при изменении общей части Гражданского кодекса РФ, и ускорить принятие законопроекта.
Принятый Закон № 34-ФЗ по-прежнему не снимает ключевых вопросов, в первую очередь – должно ли вообще регулирование цифровых прав содержаться в общей части ГК РФ или достаточно принятия специальных федеральных законов? Полагаю, концепция цифровых прав является избыточной, и такая цель, как формирование правового поля для использования технологий децентрализованных компьютерных сетей и смарт-контрактов, могла быть успешно достигнута, если бы законодатель ограничился использованием концепции цифровых активов и расширением перечня способов фиксации вещных и обязательственных прав (в том числе прав требования и прав в отношении цифровых активов), а также пользования и распоряжения ими, признаваемых российским правом.
По моему мнению, ответ на вопрос, будут ли работать на практике изменения, введенные принятым Законом № 34-ФЗ, во многом зависит от того, насколько детальным и сбалансированным будет правовое регулирование, принятое в его исполнение в виде отдельных федеральных законов.
