Пятница, 14 августа, началась как обычно – с судебного заседания по одному из уголовных дел. Судебный процесс длился около часа, судья объявил перерыв, и все удалились из зала, а потом и из здания суда. Выйдя на улицу, я вскоре услышал телефонный звонок. Звонил следователь, сообщивший, что ему необходимо допросить меня в качестве свидетеля по уголовному делу, возбужденному в отношении С., защитником которого я ранее являлся по другому уголовному делу.
Со слов следователя, мой допрос в качестве свидетеля касался обстоятельств уголовного дела (во время проведения одного из следственных действий), в котором я оказывал С. юридическую помощь. Я ответил, что в настоящий момент занят и к обсуждению данного вопроса готов вернуться только на следующей неделе.
Перспектива моего допроса в качестве свидетеля в отношении бывшего доверителя по обстоятельствам его уголовного дела в мои планы категорически не входила, в связи с чем я обратился в АП Ставропольского края, сообщив президенту палаты Ольге Руденко о данном факте. Она рекомендовала направить в палату по электронной почте соответствующее заявление о даче мне разъяснений в сложной этической ситуации, а также о необходимости сообщить следователю, что вызов меня на допрос в качестве свидетеля должен осуществляться письменно (повесткой), копию которой я позже мог бы направить в палату (вызов был на 20 августа).
В заявлении я сообщил о факте вызова на допрос, мотивировав свою позицию ссылками на законодательство. В частности, я указал, что согласно п. 2 ч. 3 ст. 56 УПК РФ, п. 2 ст. 8 Закона об адвокатуре и п. 6 ст. 6 КПЭА в их взаимосвязи допрос адвоката об обстоятельствах, ставших ему известными в связи с обращением к нему за юридической помощью или в связи с ее оказанием, – запрещается. Кроме того, на основании п. 1 ст. 8 Закона об адвокатуре и п. 5 ст. 6 КПЭА адвокатской тайной являются любые сведения, связанные с оказанием адвокатом юридической помощи доверителю.
В п. 4 ст. 4 КПЭА предусмотрено, что в сложной этической ситуации адвокат имеет право обратиться в Совет палаты за разъяснением, в котором ему не может быть отказано. Кроме того, согласно п. 3 ст. 18 КПЭА адвокат, действовавший в соответствии с разъяснениями Совета относительно применения положений Кодекса, не может быть привлечен к дисциплинарной ответственности.
На основании изложенного я просил Совет палаты разъяснить возможность (невозможность) моего допроса в качестве свидетеля в рамках п. 4 ст. 4 КПЭА.
18 августа мне поступил ответ с указанием на то, что допрос адвоката возможен только в исключительных случаях по судебному решению, которым разрешено проведение соответствующего следственного действия (определения Конституционного Суда РФ от 11 апреля 2019 г. № 863-О и от 6 июня 2019 г. № 1507-О – основная и дополнительная жалобы Владимира Зубкова и Олега Крупочкина на нарушение их конституционных прав положениями ст. 38, 88, 113, 125 и ч. 1 ст. 152 УПК РФ), либо после получения письменного согласия С. в присутствии адвоката.
Поскольку ни судебного решения, которым был бы разрешен мой допрос, ни письменного согласия С. следователем представлено не было (и, соответственно, не было направлено мной в палату), Совет АП Ставропольского края предписал следующее (цитата): «С учетом изложенного и во избежание нарушения профессиональных обязанностей, связанных с необходимостью сохранения адвокатской тайны, – Вам следует направить инициатору допроса заявление о невозможности дачи свидетельских показаний в связи с наличием профессиональной обязанности неразглашения обстоятельств, связанных с оказанием юридической помощи (либо сделать таковое при попытке проведения данного процессуального действия)».
Соответствующее письменное заявление с приложением ответа палаты я вручил следователю 18 августа.
Через день я явился в следственный отдел и продублировал указанные доводы о невозможности дачи показаний по обстоятельствам дела в отношении своего бывшего доверителя, внеся соответствующее устное заявление в протокол, приобщив к нему также ответ адвокатской палаты.
Справедливости ради отмечу, что следователь не пытался злоупотребить своими процессуальными полномочиями и согласился с доводами, что при отсутствии судебного решения либо согласия С. мой допрос по обстоятельствам дела невозможен и незаконен, поскольку и согласие доверителя, и санкция суда устанавливают пределы возможного допроса адвоката с целью сохранения конфиденциальной информации.
В завершение приведу выдержку из Определения КС РФ № 863-О: «Допрос адвоката в качестве свидетеля, тем более сопряженный с его принудительным приводом, проведенный в нарушение указанных правил без предварительного судебного решения, создает реальную угрозу для адвокатской тайны. Последующий судебный контроль зачастую не способен восстановить нарушенное право доверителя на юридическую помощь: ни признание протокола допроса недопустимым доказательством, ни возвращение отведенному адвокату статуса защитника, ни привлечение следователя к ответственности не могут восполнить урон, нанесенный данному конституционному праву, притом что разглашенная адвокатская тайна уже могла быть использована стороной обвинения в тактических целях».
Трудно не согласиться в этой части с позицией Суда, справедливо указавшего, что последующий судебный контроль незаконного допроса адвоката зачастую не способен восстановить нарушенное право доверителя на юридическую помощь.
