26 июня в «Адвокатской газете» опубликованы размышления адвоката Анастасии Саморуковой о том, какие новые методы борьбы против открытых судебных заседаний используют московские правоохранители. Не могу не разделить ее тревоги о том, что тенденция произвольного «закрытия» судебных заседаний может привести к угрожающим последствиям. Ведь, по сути, в условиях тотального превалирования обвинения над защитой общественный контроль – едва ли не последняя надежда на справедливость.
Опасения коллеги по поводу распространения этой порочной практики небеспочвенны, поскольку подобные ситуации встречаются и в других регионах. Под завесой пресловутой «тайны следствия» проходят закрытые процессы в Дзержинском районном суде Санкт-Петербурга, причем иногда по инициативе судьи. Уже обыденными стали закрытые судебные заседания в Крыму под предлогом мнимого обеспечения безопасности прокуроров, следователей и даже судебных приставов. Кубанские суды предпочитают ссылаться на возможное разглашение порочащих сведений, хотя речь об этом вовсе не идет.
Однако проблема куда шире. Любой служитель закона чувствует себя уютнее без слушателей и диктофонов, ведь так куда проще пробубнить избитую мантру о «законности и обоснованности». Поэтому борьба с гласностью судебных процессов давно процветает в органах исполнительной и судебной власти, приобретая порой весьма причудливые формы. Каждый адвокат может обнародовать свою коллекцию «антипубличных» ухищрений работников Фемиды. То судья объявит аудиозапись защитника несанкционированной, а здание суда – режимным объектом. То гособвинитель потребует от председательствующего запретить адвокату писать в Твиттер. То судебные приставы всерьез и официально сообщат «из лучших побуждений» суду, что адвокат посмел пронести в зал открытого судебного заседания телефон журналиста.
О последнем вопиющем случае в Нальчикском гарнизонном военном суде подробно написала «Новая Газета». На громком процессе о полицейских пытках приставы, ссылаясь на устный запрет председательствующего, отобрали у прессы все аудиозаписывающие устройства, в том числе телефоны. Наказать строптивого адвоката, воспротивившегося запрету и обеспечивавшего гласность процесса, требовали и защитники подсудимых (дескать, корреспонденты дословно цитируют происходящее, а представитель потерпевших им содействует). Суд согласился и отправил информацию «для принятия мер реагирования» в Адвокатскую палату Ставропольского края. Более того, президент палаты возбудил в отношении Андрея Сабинина дисциплинарное производство. По-моему, сейчас в корпорации публичные порки в моде: не ровен час, коллегу накажут и заодно внедрят какой-нибудь «Стандарт эксплуатации гаджетов» с запретом передавать смартфоны журналистам.
А в мае полицейские вывели защитника из Первомайского суда г. Краснодара именно за то, что он пытался обеспечить открытое судебное заседание: осуществлял ту самую «несанкционированную» аудиозапись и требовал от судьи допустить слушателей. И ретивые офицеры едва не сломали адвокату ногу, уронив на него массивную рамку металлодетектора. Мало того, сейчас пострадавший вынужден мыкаться по следственным кабинетам и доказывать свою невиновность по ст. 167 УК РФ в связи с якобы умышленным повреждением металлодетектора.
Беда в том, что зачастую адвокат остается один. Всегда найдутся охотники и соберутся комиссии искать недочеты в действиях коллеги, а громогласно защитить в его лице интересы всего сообщества некому. И ведь нет никаких оснований (коллизий) в законодательстве – нормативные правовые акты от процессуальных кодексов до Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 13 декабря 2012 г. № 35 «Об открытости и гласности судопроизводства и о доступе к информации о деятельности судов» декларируют столько публичности, сколько общество готово унести.
Позиция Европейского Суда по правам человека, как обычно, взвешенна и ратует за интересы общества, а не любителей келейных судилищ: «…публичный характер разбирательства защищает тяжущиеся стороны от отправления правосудия тайно, без публичного рассмотрения дела; это также одно из средств поддержания доверия к судам, как вышестоящим, так и нижестоящим. Делая отправление правосудия открытым, публичность судопроизводства способствует достижению цели, предусмотренной пунктом 1 статьи 6 Конвенции, а именно осуществление справедливого правосудия, гарантия которого является одним из основополагающих принципов любого демократического общества». (постановления ЕСПЧ от 17 января 2008 г. по делу «Рякиб Бирюков против Российской Федерации», жалоба № 14810/02; от 27 февраля 2003 г. по делу «Аксен и другие против Германии», жалоба № 54999/00; от 8 декабря 1983 г. по делу «Претто и другие против Италии», жалоба № 7984/77).
ЕСПЧ допускает, что право на публичные слушания может быть ограничено лишь в условиях строгой необходимости, когда этого жестко требуют обстоятельства дела с применением понятия соразмерности при решении исключить участие публики. А для необходимости соблюдения врачебной или иной тайны суд вполне может ограничить доступ к конкретной стадии слушаний (постановления ЕСПЧ от 28 июня 1984 г. по делу «Кэмпбелл и Фелл против Соединенного Королевства»; от 26 сентября 1995 г. «Диене против Франции»).
Таким образом, проблема не в законодательстве, а в правоприменительной практике. И никакими дополнительными нормами нерадивым участникам процесса не запретить стремиться избегать прилюдной процедуры. Потому нам остается лишь активно бороться с такими проявлениями, причем не только привычными методами – обжалованием и оглаской, но и позабытыми в профессиональной среде эмпатией, поддержкой корпорации и адвокатских образований. Ведь работа представителя построена на публичном отправлении правосудия. Отнимут у нас гласность – можно вешать букли и банданы на гвоздь, «тройки» обойдутся и без адвокатов.
