Уважаемые коллеги, хотела бы поделиться казусом, который недавно случился со мной при осуществлении защиты гражданина К. на основании ст. 50–51 УПК РФ. По назначению я работаю недавно, но произошедшая со мной история ввела меня в «легкое» недоумение.
Я была назначена в порядке ст. 50–51 УПК РФ в качестве защитника гражданина К., который подозревался в сбыте наркотических средств в значительном размере. В дальнейшем выяснилось, что размер наркотического средства немного «недотягивал» до значительного размера. Указанные обстоятельства оказались большим открытием для следователя, но он не растерялся и изрек следующее: «Ну ничего, бывает». В связи с выявленным обстоятельством действия моего подзащитного были переквалифицированы с ч. 3 на ч. 1 ст. 228.1 УК РФ.
Я потом пожалела, что раскрыла карты так рано. Надо было сообщить об этом следователю в ходе судебного процесса по избранию меры пресечения в отношении моего подзащитного.
На этом неприятные сюрпризы не закончились. В один прекрасный день раздался телефонный звонок от следователя, который сообщил мне, что необходимо провести очную ставку с участием моего подзащитного и свидетеля. Были оговорены время и дата.
В назначенный день я подъехала к отделу полиции. Когда я позвонила следователю, чтобы сказать, что я на месте, он сообщил мне, что возле отдела стоит служебный автомобиль с двумя оперативными сотрудниками и моим подзащитным и нам необходимо проехать в ИК для проведения очной ставки, поскольку свидетель находится в месте лишения свободы.
Из разговора в пути со следователем выяснилось, что свидетель, с которым планируется проведение очной ставки, является засекреченным. В связи с чем у меня возник вопрос, каким образом будет проводиться следственное действие. С учетом того что мой подзащитный будет лишен возможности видеть гражданина Х. при проведении очной ставки, он не сможет ответить на вопрос следователя о том, знаком ли ему гражданин Х. и в каких отношениях он с ним находится.
Однако эти обстоятельства, исключающие, казалось бы, проведение такого следственного действия, как очная ставка, не смутили следователя. Он объяснил, что это указание «самой прокуратуры района», требованиям которой он ну никак не может не подчиниться.
Более того, у меня возник закономерный вопрос к следователю: а какие противоречия имеются между показаниями моего подзащитного и засекреченного гражданина Х.? Мне был дан ответ, что противоречий нет, а проведение данного следственного действия носит формальный характер и является лишь исполнением капризов районной прокуратуры.
Дальше – больше. На территории ИК сотрудник провел нас в кабинет, в котором я ожидала увидеть затемненное стекло, через которое гражданин Х. должен был нас видеть, а мы его – нет. Но и тут поджидал сюрприз: никакого стекла в кабинете не было, а был лишь шкаф, в который постоянно заглядывал один из оперативных сотрудников, что мне показалось странным. Как выяснилось в дальнейшем, шкаф был сквозным и вел в другой кабинет, в который привели гражданина Х. И во время очной ставки гражданин Х. смотрел на нас через дверную щель этого предмета интерьера.
Мне до сих пор непонятна логика то ли прокурора района, то ли его заместителя: в связи с чем возникла необходимость осуществления данного следственного действия с учетом отсутствия законных на то оснований и условий его проведения?
Вопрос о законности проведения указанного следственного действия будет поставлен перед прокурором района.
