Имущественная обособленность является одним из основных признаков юридического лица, и не только потому, что он закреплен в п. 1 ст. 48 ГК РФ, но и поскольку сущность юридического лица, исходя из наиболее распространенной в Англии и США теории, представляет собой фикцию1, создаваемую с целью ограничения предпринимательских рисков и обеспечения соблюдения прав участников гражданско-правовых отношений.
Попытки внедрения в российское законодательство доктрины «снятия корпоративной вуали» предпринимались еще в 2009 г., с принятием Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации2, которая предусматривала возможность установления субсидиарной ответственности лиц, контролирующих хозяйственные общества, «в случаях навязывания им своей воли, в том числе за результаты совершенных обществом сделок или при доведении его до банкротства» (ст. 4.2.4 р. III Концепции). Данная доктрина была направлена на борьбу с практикой использования конструкции юридического лица с целью злоупотребления правом, сформировавшейся в период становления в России рыночной экономики. В задачи законодателя – как в 2009 г., когда была принята Концепция, так и в 2017 г., когда была введена часто используемая сегодня ст. 61.11 Закона о банкротстве, – не входили искажение сущности юридического лица и размывание границ ответственности.
К сожалению, несмотря на конкретные формулировки банкнотного законодательства, в последнее время в рамках споров, вытекающих из дел о банкротстве, наблюдается «субсидиарный терроризм» – по аналогии с понятием «потребительского терроризма». В сфере банкротства, несмотря на разумные и логичные основания введения положений, регулирующих привлечение к субсидиарной ответственности, сформировалась судебная практика привлечения к такой ответственности всех контролирующих должника лиц без установления степени вовлеченности в принятие решений и соразмерности ущерба.
Это привело к тому, что добросовестные участники правоотношений оказались под реальной угрозой, так как участились случаи привлечения к субсидиарной ответственности лиц, не причастных к причинению ущерба кредиторам.
Именно такую позицию заняли АС г. Москвы и АС Московского округа в деле № А40-208852/2015. Однако Верховный Суд РФ фактически впервые не согласился с подобными выводами судов и отменил постановления первой и кассационной инстанций.
Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС (от 10 ноября № 305-ЭС19-14439 (3-8)), на мой взгляд, балансирует систему с «обвинительным уклоном» в делах о привлечении к субсидиарной ответственности и «проливает свет» на ситуации, когда представителя коллегиального органа управления пытаются привлечь к ответственности в силу того, что он наделен полномочиями, позволяющими влиять на деятельность компании.
Статус члена коллегиального органа управления сам по себе не является достаточным основанием для установления вины такого лица в невозможности погашения требований кредиторов и привлечения к субсидиарной ответственности, что подтверждается судебной практикой, в частности позицией Судебной коллегии по экономическим спорам ВС, выраженной в Определении от 22 июня 2020 г. по делу № 307-ЭС19-18723(2,3), № А56 – 26451/2016.
Презумпция неразумности и недобросовестности применяется в случае банкротства, но исключительно при совершении контролирующим лицом явно убыточной сделки3. Следовательно, если лицо не является инициатором такой сделки, презумпция не действует и бремя доказывания по делу о привлечении к субсидиарной ответственности должно быть возложено на заявителя.
К сожалению, упомянутый Верховным Судом «обвинительный уклон» в делах о привлечении к субсидиарной ответственности на практике стал нормой: в схожих ситуациях суды принимают решения не в пользу контролирующих лиц, основывая свои позиции на не подтвержденных конкретными фактами подозрениях. Несмотря на необходимость представления убедительных доказательств вины, суды зачастую не исследуют этот вопрос, создавая ситуацию, при которой становится попросту опасно входить в состав высшего руководства организации, так как к субсидиарной ответственности могут быть привлечены в том числе лица, добросовестно выполняющие должностные обязанности.
Вопрос о неправильном применении арбитражными судами презумпции недобросовестности крайне актуален, но это далеко не единственная правовая проблема, регулярно возникающая в рамках банкротных дел.
Другие проблемы – возможно, более насущные – отсутствие лимитов привлечения к субсидиарной ответственности и нежелание судов разделять степень такой ответственности в зависимости от вины каждого привлекаемого лица.
По общему правилу при невозможности погашения требований кредиторов по вине нескольких контролирующих должника лиц они несут субсидиарную ответственность солидарно (п. 8 ст. 61.11 Закона о банкротстве). Если следовать логике судов первой и кассационной инстанций в деле № А40-208852/2015, члены коллегиального органа управления, которые согласуют совершение сделки от имени общества, должны нести ответственность солидарно за весь ущерб, нанесенный кредиторам. Это противоречит основным принципам права – соразмерности и справедливости. Даже если контролирующее должника лицо на собрании совета директоров проголосовало «за» всего по одной убыточной сделке или вовсе не по убыточной, но признанной в дальнейшем судом одной из сделок, составляющих цепочку последовательных сделок, оно будет привлечено к ответственности наравне с инициаторами.
Закон о банкротстве (п. 10 ст. 61.11) предусматривает возможность частичного освобождения контролирующего лица от субсидиарной ответственности, если оно докажет отсутствие вины в невозможности полного погашения должником требований кредиторов. К сожалению, в судебной практике невозможно найти примеры частичного освобождения от субсидиарной ответственности лица, входящего в группу контролирующих организацию лиц.
Установленная законом солидарная ответственность нескольких контролирующих лиц противоречит положению о возможности частичного освобождения от субсидиарной ответственности. Исходя из смысла ст. 323 ГК, при солидарной обязанности кредитор вправе требовать возмещения ущерба, нанесенного ему контролирующими лицами, от любого из них как в полном объеме, так и в части. Это приводит к тому, что механизм привлечения к субсидиарной ответственности лица, входящего в группу контролирующих лиц (например, в совет директоров), по сути, заставляет привлекаемое лицо идти ва-банк, даже если его степень участия в причинении вреда кредиторам незначительна.
Данная проблема в делах о банкротстве влечет за собой появление ряда негативных факторов, влияющих как на кредиторов, так и на контролирующих должника лиц: последние лишаются возможности признать свою ответственность в причинении определенной части ущерба, а первые – возможности получить возмещение, пусть и частичное.
Долги гражданина по субсидиарной ответственности относятся к категории обязательств, освобождение от которых невозможно в силу Закона о банкротстве (п. 6 ст. 213.28). Исходя из судебной практики по делам о банкротстве крупных предприятий, размер задолженности перед кредиторами может составлять сотни миллионов и даже миллиарды. Привлечение к субсидиарной ответственности по таким обязательствам при невозможности освобождения от них, по сути, накладывает на гражданина пожизненное бремя. Законодательство о банкротстве создает ситуацию, при которой гражданско-правовая ответственность превышает по строгости уголовную. Размер максимально возможного штрафа как уголовного наказания не превышает 500 млн руб. (ч. 2 ст. 46 УК РФ), в то время как в отношении субсидиарной ответственности лимит отсутствует в принципе.
Подводя итог, отмечу, что последние годы практика рассмотрения дел о банкротстве, а также споров, вытекающих из таких дел, шла по пути расширительного толкования норм о привлечении к субсидиарной ответственности. Кроме того, исходя из анализа судебных решений, можно сделать вывод о злоупотреблении использованием судами презумпции вины контролирующих должника лиц. В связи с этим для сохранения и развития здоровой бизнес-среды считаю необходимым законодательно закрепить возможность частичного освобождения от субсидиарной ответственности контролирующего должника лица, являющегося членом коллегиального органа и привлекаемого к такой ответственности совместно с другими членами. Кроме того, полагаю, что следует установить лимиты привлечения к субсидиарной ответственности, чтобы ее бремя было соразмерно вине привлекаемого лица. Пока же соответствующие законодательные изменения не внесены, суды, применяя нормы Закона о банкротстве, должны тщательно, без обвинительного уклона исследовать доказательства вовлеченности каждого конкретного лица, привлекаемого к субсидиарной ответственности, в причинение вреда кредиторам.
1 См.: Савиньи Ф.К. Система современного римского права: в 8 т. Т. II / пер. с нем. Г. Жигулина; под ред. О. Кутателадзе, В. Зубаря. М.: Статут; Одесса: Центр исследования права им. Савиньи, 2012. С. 131–133; Гражданское и торговое право зарубежных государств. Учебник. В 2 т. Т. 2 / отв. ред. Е.А. Васильев, А.С. Комаров. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Международные отношения, 2005, С. 133–140.
2 Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 7 октября 2009 г.).
3 Постановление Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» (подп. 5 п. 2); Постановление Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве» (абз. 2 п. 23).
